Капитан Сорви-голова. Возвращение - Лагун Павел Адамович (версия книг TXT) 📗
– Я нужен там, – сказал он, – в России назревают грандиозные события. Страна на пороге революции. – Вы станете революционером? – искренне удивился Жан. – Я еще не решил, – ответил Петр, – но оставаться в стороне не хочу. Я – воин, а воин должен сражаться и погибнуть в бою. Он погиб через три года, отстреливаясь от жандармов на одной из улочек Санкт?Петербурга.
Пожив два месяца в Женеве, Жан с семейством возвратился в Париж, на виллу Кармен и зажил размеренной жизнью рантье и буржуа. Он воспитывал сына и внешне был примерным семьянином: любящим супругом и отцом. Он не чаял души в жене и сыне. Но внутри еще не погас огонек жажды путешествий и приключений. И он спустя пять лет после возвращения во Францию предпринял вместе с Полем и Леоном экспедицию в Индию на поиски золота раджи Бахадур?шаха, по легенде зарытого им в Дели при штурме города англичанами в сентябре 1857 года, во время сипайского восстания. Золота, даже с помощью буссоли Леона, они не нашли, но зато через полгода вернулись к своим женам, полные впечатлений и с индийскими сувенирами. За время этого путешествия воспоминания о Южной Африке стали размываться, но внезапно напомнили о себе зеленым конвертом с приглашением на торжества по случаю провозглашения Южно?Африканского Союза. Приглашение было подписано Луисом Бота. И, хотя Жориса была уже на девятом месяце беременности, она настояла на своей поездке на родину вместе с мужем и сыном. …На вокзале они взяли моторное такси, которые недавно появились в Претории. Цивилизация дошла и сюда. Такси быстро доставило их до Церковной площади. А она уже была запружена моторами, кэбами и конками, из которых выходила празднично разодетая публика, сливающаяся с толпой возле президентского дворца. Под постаментом памятника Крюгеру находилась украшенная цветами и разноцветными лентами трибуна, на которой стояли какие?то люди в котелках и смокингах. Трибуну плотным кольцом окружали полисмены в шлемах. Жан, Жориса, их сын и слуга с чемоданами сумели пробраться в первый ряд прямо перед оцеплением. Жан поднял на руки сына и взглянул на трибуну. Луиса Бота он узнал почти сразу. За девять лет он почти не изменился. Только чуть поседела бородка и усы, и выглядел бывший главнокомандующий в гражданской одежде более солидно. Еще бы, ведь его назначили первым премьер?министром Южно?Африканского Союза. Англичане и буры решили объединиться, чтобы устранить свои разногласия. Не всем бурам, правда, это стало по нраву. Многие не захотели мириться с властью англичан и даже не мыслили ни о каком "братании" со своими злейшими врагами. На трибуне Луис Бота держал речь. Он рассказал о тяжелом и тернистом пути Южной Африки к этому объединению, через войны, лишения и жертвы, которые были не напрасны. Четыре колонии соединились в один союз под эгидой Британской короны, которую здесь представляет генерал?губернатор сэр Альфред Литтельтон (кивок в сторону человека в расшитом галунами мундире. Тот благосклонно раскланялся). Раздались жидкие аплодисменты. – Свобода взойдет над Южной Африкой! – закончил Луис Бота. – Как всходит солнце из утренних облаков, и как она взошла над Соединенными Штатами Америки и тогда она поднимется над всей нашей землей! – Здесь раздались уже дружные и продолжительные аплодисменты. Оркестр, стоящий чуть в стороне, грянул гимн "Правь, Британия!" Англичане сняли шляпы, буры этот жест игнорировали. Луис Бота взглянул вниз с трибуны. Его взгляд встретился с глазами Жана Грандье. Бота его узнал. Это было несомненно. Премьер?министр радостно взмахнул рукой и с неподобающей его статусу поспешностью быстро спустился с трибуны. Проскочил мимо полицейских из оцепления и заключил Жана Грандье в объятия.
– Сорви?голова! – воскликнул он. – Вы все?таки приехали! Как я вас рад видеть!
– Я тоже, мой генерал, – ответил Жан. – Поздравляю вас с назначением.
– Спасибо! Надеюсь, что дальнейшая судьба нашей страны будет более благополучной. Бота галантно поцеловал руку Жорисе, потрепал по щеке мальчугана и махнул ладонью кому?то возле трибуны. Подбежал расторопный адъютант со складным стулом и каким?то свертком под мышкой. Жориса уселась на стул, а Бота развернул сверток. Жан увидел и вспомнил картину, написанную Эйгером Строкером на берегу реки во время их путешествия из Оранжевой республики в Трансвааль. Жориса тоже узнала эту картину и благодарно взглянула снизу на Луиса Бота.
– Она висела у вас на стене в палатке, когда вы уехали, – сказал тот, – я решил ее сохранить до вашего возвращения. Да, кстати, – добавил он, – вечером в правительственном дворце прием. Вы мои почетные гости.
– Я хотел бы до этого встретиться со своими друзьями, – сказал Жан, – но не знаю, живы ли они, и где их искать?
– Уж не о нас ли вы говорите, капитан? – вдруг позади среди людского гула раздался громкий голос. Жан обернулся. На него смотрел, улыбаясь, Пиит Логаан. Он немного постарел и похудел, но серые глаза горели все тем же внутренним огнем. Рядом с ним стояла достаточно молодая симпатичная женщина и юноша лет пятнадцати, очень похожий на отца. И они тоже улыбались. – Нас послали на розыски, – сказал после крепкого рукопожатия Пиит. – Мы узнали, что вы приезжаете. Наши уже, наверное, скоро соберутся. Приглашаем вас в компанию старых знакомых. Не откажетесь?
– Да как мы можем отказаться! – воскликнул Жан.
– Ну, чувствую, я здесь становлюсь лишним, – усмехнулся в бородку Луис Бота. – Меня ждут государственные заботы. До встречи на приеме, – добавил он, пожал руки мужчинам, а дамам поцеловал и возвратился на трибуну.
Жан послал слугу с чемоданами в гостиницу. Они с трудом пробрались сквозь толпу. Пиит под руку с женой и сыном, вел семью Грандье через широкую площадь прямо к церкви. Церковь с тех пор совсем не изменилась. Только на коньке фасада был установлен позолоченный крест, сиявший в лучах яркого зимнего солнца. Калитка в церковный палисадник осталась приоткрытой, и все дружно пошли по вымощенной плитами тропинке, обсаженной кустами цветущих роз, в глубь сада, где находилась овальная беседка с широкими стеклянными окнами. Дверь в беседку тоже была приоткрыта.
– Проходите, – сказал Логаан, пропуская вперед Жорису с сыном и Жана. Из?за круглого стола, уставленного бутылками и закусками, навстречу с радостными приветствиями поднялись его друзья: Строкер, Шейтоф, Спейч. Здесь оказался даже капрал Гегель, еще более полысевший. Все пришли с женами и детьми. У Строкера это были две взрослые девицы и дородная жена?блондинка. У Шейтофа, наоборот, жена была худая, черноволосая, с тонкими чертами лица. Взрослая дочь – копия музыканта, сын – вылитая мать. Лейтенант Спейч в гражданской одежде сидел рука об руку с молоденькой девицей, которую он представил как невесту. Девица при этом потупила взгляд. Возглавлял праздничный стол одинокий пастор Вейзен. Он вышел навстречу вошедшим и, осенив их крестным знамением, трижды расцеловал в щеки. После взаимных приветствий, рукопожатий и поцелуев все расселись вокруг стола. Пастор Вейзен, прочитав молитву, провозгласил тост за возвращение капитана Сорви?голова и за встречу старых друзей. Все выпили, стали закусывать. Началась застольная беседа. За время их расставания жизнь, естественно, у каждого сложилась по?своему. Логаан, сидевший по правую руку от Жана, вкратце рассказал ему о себе и остальных друзьях и событиях, произошедших с ними, после того, как Жан потерял сознание в поезде. Они все же прорвались через Мозамбикскую границу и сдались португальским властям. Поль, Леон, Жориса со спящим Жаном через три дня уплыли на корабле во Францию. А буров португальцы отправили в специальный лагерь для интернированных неподалеку от Лоренсо?Маркиша, где они и находились до конца войны, целый год. Затем возвратились к родным пепелищам. Страна и в самом деле превратилась в сплошное пепелище. Большинство ферм было сожжено оккупантами. Скот почти весь уничтожен. Тысячи женщин и детей умерли в концлагерях. "Милосердные" победители выдали бурам компенсацию, но это были крохи в пустыне разорения и голода. Затем начались годы навязывания английского языка в обеих республиках. Логаан и его семья, которая, к счастью, выжила в лагере, осталась без средств к существованию. Работать в англоязычной газете он не хотел.
