Штрафбат везде штрафбат. Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта - Эрлих Генрих Владимирович (книги без регистрации txt) 📗
А еще Юрген испытал, что такое атака с воздуха. Он бы с удовольствием обошелся без этого опыта, но его мнения никто не спрашивал. Когда русские штурмовики зашли на их позиции, он на короткое время испытал уже изрядно подзабытое чувство страха. Слава богу, штурмовики оставили их в покое, они были для них слишком мелкой добычей. Но воздушные бои в небе над ними шли целыми днями. Казалось, что летчики ведут какую–то свою войну, выясняя отношения между собой и на время забыв о земных делах. Вниз падали не бомбы, а пули, осколки, части самолетов и иногда сами летчики. Как–то раз Юрген услышал незнакомый нарастающий вой сверху. Он быстро задрал голову. На него падал горящий самолет. Он так и остался стоять, сопровождая взглядом самолет, — на четвертый день им овладело фаталистическое безразличие к такого рода опасности. Самолет врезался в землю в пятидесяти метрах от их траншеи, внеся разнообразие в скопище уничтоженной ими техники. Когда дым немного рассеялся, Юрген увидел на торчащем из земли хвосте самолета большую красную звезду. Вскоре над ними закачался парашют с висящим под ним летчиком. Гиллебранд принялся стрелять по нему из автомата, как будто не настрелялся. Они едва его утихомирили. Летчику повезло. Он оказался немцем. Просто цвет парашюта и формы был у него таким же, как у иванов. Что стало с его самолетом и русским летчиком, так и осталось неизвестным.
Они вообще уже почти ничего не видели вокруг. По земле полз смрадный тротиловый дым, от которого саднило в горле. Воздух был насыщен частичками копоти и сажи, которая оседала на их лицах, делая их похожими на негров или кочегаров. Наверно, то же самое оседало и в легких, потому что все они непрерывно кашляли, выплевывая черные комочки. Плыл сизый дым от выхлопов танковых двигателей и черный дым от горящих танков. И еще сладковатый запах разлагающихся трупов. Трупы никто не убирал. Их было много.
Под этой плотной шубой было жарко, как в бане, раскаленное оружие, врезающиеся в землю осколки лишь надбавляли жару. Но это странным образом немного освежало атмосферу, выталкивая весь этот смрад вверх и обеспечивая приток чуть более свежего и холодного воздуха со стороны. Как в костре. Над ними висела туча из их испарений, густеющая день ото дня. Над всем передним краем висела эта бесконечная лента туч, изогнутая как сама линия фронта. Лишь на горизонте, на севере и на юге, синело чистое небо. Тучи наливались свинцом и в конце концов разразились ливнем. Ливень не принес им облегчения, он был смрадным.
Они нисколько не удивились этому необычному природному явлению. Их вообще уже было трудно чем–либо удивить. Единственное, что их удивляло по–настоящему, так это то, что они все еще живы. Все они. Они бессчетное число раз были на волосок от смерти, но каждый раз рука бога отводила пулю, а рука товарища — удар врага. Они, наверно, потому и выжили, что были все время вместе. Но как же иначе, ведь они были товарищами.
Утром двенадцатого июля они всматривались воспаленными глазами в расстилающееся перед ними поле. Мертвое поле. Юрген насчитал шестнадцать сгоревших русских танков, пять бронетранспортеров и уже упомянутый самолет. И все это в полосе шириной в двести метров. То, что было за переделами этой полосы, пусть даже подбитое, с большой вероятностью, солдатами их батальона в начале сражения, когда их полоса была шире, он в расчет не принимал. Ему не нужна была чужая слава. Собственно, ему и своя–то была не шибко нужна. Глаза старательно обходили подбитую немецкую технику, но сознание неумолимо вело подсчет. «Тигр», выглядевший таким понурым и униженным, как больной тигр в зоопарке, девять «троек», самоходная артиллерийская установка «фердинанд», еще одно детище гениального Фердинанда Порше, три бронетранспортера. И еще солдаты… Им уже давно не сообщали о числе погибших и раненых. Майор Фрике называл только число оставшихся в строю.
— Нас сто сорок восемь человек! — сказал он вчера. — Огромная сила! Мы зададим иванам перцу!
Он бодрился как мог, майор Фрике, и подбадривал их.
Честно говоря, они выдохлись. Вся немецкая армия выдохлась. Наступление выдохлось. Иваны не могли не почувствовать это. А почувствовав, они были просто обязаны ударить. «Как под Сталинградом», — пронеслось в голове Юргена. Не у него одного.
Но ударили все же свои пушки. Они вздохнули с облегчением. И тут же в ужасе вскрикнули. Первые снаряды летели с сильным недолетом, взрываясь где–то посередине между немецкими и русскими траншеями. От них шел густой белый дым.
— Плохи наши дела, если фюрер решился применить отравляющие газы, — сказал фон Клеффель.
Он был знаком с отравляющими газами не понаслышке, он ведь был на полях Великой войны. И поэтому он достал противогаз из сумки. Не будь майора Фрике, Юрген давно бы выбросил противогаз, он только зря оттягивал плечи. Но майор Фрике был страшный зануда и лично проверял наличие противогазов, особенно у рядового Юргена Вольфа, в тех редких случаях, когда больше не к чему было придраться. И теперь Юрген готов был сказать майору Фрике спасибо. Если бы тот сам не сказал:
— Отставить! Мы честно соблюдаем международные договоры, — добавил он. — Это дымовая завеса, — и тихо: — Должно быть.
И тут раздался рев танковых моторов, какого они еще никогда не слышали. Они шли клином, «тигры», «тройки» и «четверки», устремляясь под прикрытием дымовой завесы на вражеские позиции. Они шли даже по склонам холма, что уж говорить об их ложбине. Они не разбирали пути, прокатываясь катком по их траншеям, по трупам немецких солдат, по раненым, которых не успели отправить в тыл и у которых не хватало сил, чтобы отползти в сторону с их дороги. К их гусеницам приставали остатки тел немецких солдат, которые через десяток метров начинали смешиваться в гигантской мясорубке с остатками тел русских солдат, устилавшими мертвое поле. Кнауф отошел в сторону, его рвало, рвало какой–то желто–зеленой слизью, больше было нечем. А ведь он казался крепким парнем.
— Дымовая завеса — коварная штука, — сказал фон Клеффель, чтобы как–то перебить тягостное впечатление, — противник не видит, что ты делаешь, но ты не видишь, что делает противник.
Как в воду глядел. Недаром тем утром дурное предчувствие сжимало их сердца. Иваны ударили, лишь немногим отстав от немцев. По времени. Когда ветер немного рассеял дымовую завесу, они увидели ровные ряды русских танков, накатывающие навстречу немецкой армаде.
— Как идут! — воскликнул Красавчик. — Как будто рули заклинили.
Он знал, что говорил! Они действительно шли так, как будто перед ними не было никаких преград — ни немецких танков, ни траншей, ни холмов, идеально прямо, как на параде.
— Господа! Они идут на таран! — воскликнул фон Клеффель. — Извольте посмотреть. С моего места отлично видно.
Юрген подошел к нему. Он только что видел два танка, немецкий и русский, а теперь перед ним маячила в отдалении одна лишь задняя часть немецкой «четверки». Танки шли лоб в лоб. Вдруг «четверка» вздыбилась, да так и зависла в воздухе передней частью, подпертая с другой стороны русским танком. Они сцепились, как два медведя, сцепились навсегда.
— Какая маневренность!
На этот раз восхищение Красавчика адресовалось «тигру», который ловко развернулся буквально на месте. Но потом он крутанулся еще раз — в него врезался «Т–34», повредив гусеницу.
— Кошмар, — выдохнул Ули Шпигель.
У Юргена для увиденного даже слов не нашлось. У водителя немецкой «тройки», судя по всему, дрогнули нервы, он попытался уйти от лобового удара и вильнул в сторону. Его танк был не такой маневренный, как «тигр», и он заложил пусть и крутой, но все же вираж, и подставил бок другому «Т–34». Тот с ходу врезался в него и опрокинул, как пушинку. Двадцатитонную махину!
Но эта была лишь первая сшибка. Бой продолжался еще несколько часов. В результате иваны потеряли даже больше танков, чем немцы, но поле боя осталось за ними, их было еще больше.
Поздним вечером их выбили с позиций. Они защищались до последнего. «Ни шагу назад!» — приказал майор Фрике. И они держались, отбиваясь от накатывающих вал за валом иванов. Лишь один раз Юрген бросил взгляд в сторону и вверх и понял, что все, хана — иваны скатывались с обратной стороны соседнего холма, немцы там уже отошли на старые позиции. Больше он не смотрел по сторонам и тем более назад, боясь увидеть там заходящих с тылу иванов.
