Изгнанники - Дойл Артур Игнатиус Конан (полная версия книги txt) 📗
— Будет принято во внимание, отец мой, да, да! — нетерпеливо отвечал офицер в ответ на нашептываемые ему внушения. — Я такой же ревностный слуга святой церкви, как и вы.
— Надеюсь, г-н де Бонвиль. При таком набожном губернаторе, как г-н де Денонвиль, офицерам его штаба даже на этом свете невыгодно быть равнодушными к религии.
Офицер сердито взглянул на собеседника, хорошо поняв угрозу, скрывавшуюся в его словах.
— Позвольте напомнить вам, отец мой, что если вера есть добродетель, то и милосердие также. Кто здесь капитан Савэдж? — спросил он по-английски.
— Я — Эфраим Савэдж из Бостона.
— А Амос Грин?
— Я — Амос Грин из Нью-Йорка.
— Томлинсон.
— Я Джон Томлинсон из Салема.
— Матросы: Гирам Джефферсон, Джозеф Купер, Сикгрэс Спаульдинг и Павел Кушинг — все из Массачусетса?
— Мы здесь.
— По приказанию губернатора все вы должны быть немедленно доставлены на коммерческий бриг «Надежда» — вон тот корабль, что стоит неподалеку, с белой полосой на борту. Через час он отправляется в английские провинции.
Гул радости пробежал среди матросов при мысли о столь быстром возвращении домой. Они бросились собирать свои немудреные пожитки, которые удалось спасти во время кораблекрушения. Офицер положил бумагу в карман и подошел к де Катина, стоявшему с мрачным видом, прислонившись к перилам.
— Вы, вероятно, помните меня, — произнес он. — Я узнал вас, несмотря на перемену голубого мундира на штатское платье.
Де Катина схватил протянутую руку.
— Я хорошо помню вас, де Бонвиль, и наше путешествие в форт Фронтенак, но теперь, раз мои дела сложились отвратительно, мне неловко было напомнить вам о нашей дружбе.
— Напрасно. Для меня друг всегда остается другом.
— К тому же я боялся знакомством со мной повредить вам в глазах мрачного, закутанного в сутану монаха, неотвязно шествующего за вами.
— Ну, вы ведь знаете, как здесь обстоит дело. Фронтенак умел держать их в руках, а этот новый вряд ли пойдет по его стопам. Между сульпицианцами в Монреале и здешними иезуитами — мы, несчастные, словно между двумя жерновами. Но я огорчен до глубины души, что приходится так встречать своего старого сослуживца да еще с молодой женой.
— Что же дальше?
— Вы останетесь на корабле до его отплытия, сроком самое большее на неделю.
— А потом?
— Вас доставят во Францию и передадут губернатору Ла-Рошели для отправки в Париж. Таков приказ, в случае неисполнения которого мы навлечем на себя все осиное гнездо.
Де Катина застонал, услышав эти слова. После всех перенесенных мук и бедствий вернуться снова в Париж, оказаться предметом презрения со стороны врагов и выслушивать сожаления друзей… о, это унижение было чрезмерным. При одной мысли об этом румянец стыда вспыхнул на его щеках. Быть возвращенным назад, как дезертир-крестьянин, скучающий по дому. Уж лучше прямо кинуться в широкую голубую реку… но что станется тогда с бедной Аделью, не имеющей, кроме мужа, никого на свете? Все это и обычно, но и постыдно. И все же как найти способ вырваться из этой тюрьмы с женщиной, судьба которой связана с его собственной?
Де Бонвиль отошел в сторону, отделавшись несколькими простыми сочувственными словами. Монах продолжал расхаживать по палубе, украдкой поглядывая на подозреваемого в ереси; два солдата, поставленные на юте, несколько раз прошли мимо. Очевидно, им было предписано следить за ним. Полный глубокой грусти, де Катина, облокотившись на борт, стал следить за индейцами, с татуировкой на теле и перьями в волосах, шнырявшими взад и вперед по реке в своих челноках. Потом он перевел взгляд на город — торчащие из кровель балки и обгорелые стены напоминали о громадном пожаре, несколько лет тому назад истребившем нижнюю часть города.
Как раз в это время всплеск весел привлек его внимание, и перед ним проплыла большая лодка, заполненная людьми. То были новоангличане, отвозимые на корабль, который должен был доставить их на родину.
Четверо матросов стояли вместе, а у паруса капитан Эфраим Савэдж разговаривал с Амосом Грином, указывая ему на суда, стоявшие в гавани. Окаймленное седыми волосами лицо старого пуританина и смелое лицо охотника не раз оборачивались в сторону одинокого изгнанника, но он не заметил с их стороны ни приветливого движения руки, ни скорбных слов вынужденного прощания. Они были так переполнены своим будущим счастьем, что им некогда было подумать о его злосчастной судьбе. От врагов он все мог вынести, но короткая память друзей переполнила чашу его страданий. Он уронил лицо на руки, и страшные рыдания вырвались из груди бедняги. Когда де Катина поднял голову, английский бриг уже поднял якорь и на всех парусах выходил из квебекских вод,
Глава XXIX. ГОЛОС У ПУШЕЧНОГО ЛЮКА
В эту ночь тело старого Теофила Катина было спущено в воду. При похоронах присутствовала только его дочь с мужем. Следующее утро де Катина провел на палубе, среди шума и суеты разгрузки, с тяжелым сердцем стараясь развлечь Адель веселой болтовней. Он указывал ей на хорошо знакомые места: вот крепость, где он когда-то стоял с полком, дальше коллегия иезуитов; вон собор епископа Лаваля; это склады старой компании, разрушенные пожаром, и дом Обера де ла Шене, единственный из частных домов, уцелевший в нижней части города. С палубы прекрасно были видны не только городские достопримечательности, но и пестрое население, выделяющее этот город из всех других, за исключением, может быть, его меньшого брата, Монреаля. На крутой дорожке, окаймленной частоколом и соединявшей две части города, перед их глазами сосредоточилась, словно в фокусе, вся канадская жизнь: солдаты в широкополых шляпах с перьями и перевязями через плечо, прибрежные жители в грубых крестьянских одеждах, мало чем отличающиеся от своих, бретонских и нормандских предков, и, наконец, молодые щеголи из Франции и окрестных поместий. Тут же болтались небольшие группы «лесных бродяг», или странников, в охотничьих кожаных куртках, штиблетах с бахромой и в меховых шапках с орлиным пером. Люди эти раз в год появлялись в городах, оставляя своих жен-индеанок и детей в отдаленных вигвамах. Были тут и краснокожие: алгонкины, рыбаки и охотники; дикие микмаки с востока и абенаки с юга, а среди толпы повсюду мелькали темные одежды францисканцев или черные сутаны и широкополые шляпы иезуитов.
Таков был люд, толпившийся на улицах столицы этого странного отпрыска Франции, пересаженного на берега великой реки за тысячи миль от родной земли. И удивительная же это была колония, быть может, самая любопытная на свете. Она тянулась на тысячу миль от Тадусака вплоть до торговых стоянок на берегах Великих озер, ограничиваясь большей частью узкими полосами обработанной земли вдоль берегов рек, за которыми возвышались дикие лесные пространства и неведомые горы, соблазнявшие крестьянина променять заступ и соху на более свободную жизнь с веслом и ружьем. Небольшие, редкие просеки, чередовавшиеся с маленькими бревенчатыми домиками, обнесенными заборами, указывали путь внедрения цивилизации внутрь громадного материка, где с трудом боролись за существование, чуть не погибая от сурового северного климата и свирепости беспощадного врага. Все белое население этого громадного округа, включая солдат, монахов и жителей лесов, с женами и детьми, не достигало двадцати тысяч душ, но энергия их была настолько велика, а выгоды центрального управления так значительны, что они наложили свой отпечаток на весь материк. В то время как зажиточные английские переселенцы довольствовались жизнью в своих поместьях и топоры их еще не звучали по ту сторону Аллеганских гор, французы выгнали вперед своих пионеров-миссионеров в темных сутанах и охотников в кожаных куртках к отдаленнейшим пределам материка. Они сняли карты озер и завели меновую торговлю с свирепыми сиу на великих равнинах, где деревянные вигвамы уступали место шалашам из кож. Маркет прошел по Иллинойсу до Миссисипи, следуя по течению великой реки, и первый из белых увидел мутные волны бурного Миссури. Лассаль отважился проникнуть еще дальше, миновал Огайо и, достигнув Мексиканского залива, поднял французский флаг на том месте, где впоследствии возник город Новый Орлеан. Другие добрались до Скалистых гор и до обширных пустынь северо-запада, проповедуя, ведя меновую торговлю, плутуя, крестя, повинуясь самым различным побуждениям и сходясь между собой только в одном — неустрашимой храбрости и находчивости, выводивших их невредимыми из всех опасностей. Французы были к северу от британских поселков, и к западу, и к югу от них, и если материк в настоящее время не весь принадлежит французам, это уже, конечно, не вина железных предков нынешних канадцев.
