Жан Оторва с Малахова кургана - Буссенар Луи Анри (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗

Невероятно, но Дама в Черном выжила и стала оправляться от жестокого ранения. Спасло ее искусство доктора Фельца и особенно неустанные заботы Розы.

Днем и ночью, в любое время, забывая об усталости, сне, лишениях, ловя каждый жест больной, каждое ее слово, каждый стон, предупреждая малейшие желания, облегчая словом, ласковым прикосновением ужасные приступы, прелестная девушка была добрым ангелом русской княгини.

Сначала доктор собирался эвакуировать раненую в лазарет в Камыше, с тем чтобы в дальнейшем отправить ее в главный госпиталь в Константинополе, но Дама в Черном и слышать об этом не хотела. Она страстно привязалась к юной санитарке, и от одной мысли о разлуке у нее разрывалось сердце.

— Роза, милая моя Роза, — говорила женщина в светлые минуты, — я предпочла бы умереть рядом с вами, чем выздороветь там в одиночестве, вдали от вас.

И девушка, растроганная, отвечала ей со слезами на глазах:

— О мадам, не говорите о смерти… мне это слишком тяжело… и потом, вы поправитесь… я в этом уверена… внутренний голос говорит мне, что вы поправитесь…

— Милое дитя!.. Как я вас мучаю… и как вы добры! Ведь большего нельзя сделать и для родной матери.

— Потому что я люблю вас, как если б вы в самом деле были моей матерью… еще одной мамашей Буффарик!

— А мне, Роза, кажется, что я вижу в вас свою дочь… мою маленькую Ольгу, очаровательную малышку. Я потеряла ее, когда она была еще в колыбели, при кошмарных обстоятельствах…

— Она умерла? О, как это ужасно — когда на ваших глазах умирают дети, ваша плоть и кровь.

— Нет, она не умерла, хотя, может быть, было бы лучше, если б она умерла… я не могу вспоминать об этом без дрожи… Подумайте только… ее похитили цыгане… эти страшные люди… отбросы человечества…

— О мадам, какая ужасная история…

— Кем она стала… в руках этих чудовищ… Я оплакиваю ее уже восемнадцать лет! Я разучилась улыбаться… Моя душа разбита… Я не снимаю траурных одежд… Отсюда эти приступы гнева, этот упадок духа… эта ненависть ко всем… Ах, Роза, я так несчастна!.. Что толку в почестях, в богатстве, в славе, когда живешь без радости, без надежды, когда тебя терзает безумный страх увидеть когда-нибудь свою девочку… превратившуюся в чудовище…

С бесконечной деликатностью и нежностью Роза прерывала эти грустные излияния и с величайшей изобретательностью, находя тысячи забавных пустяков, переводила разговор на что-нибудь другое. Роза говорила легко и свободно, говорила то, что подсказывало ей сердце, и прелестный ее голос, ее ласковая речь трогали раненую как самая сладостная музыка.

С самого начала Даме в Черном отвели квадратную комнатку с настланным полом в конце барака, служившего лазаретом. В ней стояла железная кровать — жесткое солдатское ложе, стол и матросская койка, на которой Роза, сломленная усталостью, могла забыться на несколько минут.

Над кроватью была прикреплена большая походная фляга со свежей водой, которая по резиновой трубочке стекала тоненькой струйкой вниз.

В ту далекую эпоху хирурги не имели понятия об антисептике и обрабатывали раны наудачу, кто как умел. Они резали, чистили, после чего раны, заткнутые корпией [238], смазанные вредоносными жирами, как правило, гноились и затягивались — если затягивались — лишь по воле случая.

Гангрена [239], столбняк [240], заражение крови уносили половину несчастных. Надо было быть живучим, как кошка, чтобы выкарабкаться несмотря ни на что.

Доктор Фельц считал, что раны надо держать в абсолютной чистоте, не пользовался корпией, мазями и согревающими компрессами и полагался в основном на силы природы. Это был громадный шаг вперед на пути к рациональному лечению травматизма.

Его излюбленным средством стало постоянное орошение раны холодной водой. Это непрерывное омовение снимало воспаление, выводило гноящуюся сукровицу, очищало рану, вызывало легкое возбуждение тканей и благоприятствовало выздоровлению.

Вскоре больную начал мучить бред. Дама в Черном, дрожа в лихорадке, задыхаясь, металась по постели. Страшные видения осаждали ее мозг, несвязные слова слетали с губ.

Ее дочь! О, ее дочь!.. Она неустанно звала ее, и зов этот был похож то на рычание льва, то на душераздирающие жалобы подбитой птахи.

Роза, страдая вместе с подопечной, обнимала ее, что-то тихонько говорила, прикасалась губами к пылающему лбу русской, и бедная больная благодарно улыбалась ей.

Образ дочери смешивался в ее сознании с образом Розы, и Дама в Черном вскрикивала, снова впадая в беспамятство:

— Ольга!.. Моя дорогая… Мой маленький ангел, моя любовь… это ты… ты… о, я узнаю тебя… эти большие глаза, которые я целовала как безумная… эти золотые кудри, в которые я запускала пальцы… Ольга! Любимая… душенька… это я, твоя мама… да, это я… Ты называешь себя Розой… да, теперь ты Роза… Ты у этих проклятых французов, которых я отныне буду любить… всем сердцем… потому что они сделали из тебя женщину… которой я горжусь… И потом, они любят тебя… Роза!.. моя девочка… маркитантка с душой принцессы… О, моя сестричка милосердия… ты добра так же, как хороша… девочка моя… как я тебя люблю!

Потом проблеск сознания вытеснял галлюцинации [241] и отрадные и мучительные. Видение исчезало, и Дама в Черном снова узнавала Розу, улыбавшуюся ей сквозь слезы. И эта улыбка, в которой страдалице матери упорно виделась улыбка ее маленькой Ольги, ненадолго успокаивала раненую.

Увы, очень ненадолго! Кошмары снова возвращались, смущая слабеющий рассудок, угрожая небытием.

Жизнь ее висела на волоске, но волосок этот, пусть тоненький, оказался крепким.

Тем временем от кости, раздробленной пулей Питуха, отделился осколок. Доброму доктору пришлось пустить в ход свои ужасные инструменты. Тщательно осматривая трепещущую плоть, он резал, скоблил, отбрасывал, пуская тонкие струйки алой крови.

Дама в Черном, смертельно бледная, с напряженными до предела мышцами, не издавала ни крика, ни стона. Слышно было только, как скрипят ее зубы, да было видно, как повисают на ресницах непослушные слезинки, но поразительная стойкость княгини не изменила ей ни разу.

Однажды утром больная увидела у своего изголовья большой букет цветов. Полагая, что этот прелестный сюрприз ей приготовила Роза, она радостно воскликнула:

— Роза, милая моя девочка! Какой восхитительный букет!.. О, как я вам признательна.

— Букет принесла не я, мадам, — ответила девушка. — Как бы мне ни хотелось, я не могу позволить себе выйти из лазарета…

— У кого же возникло такое трогательное желание?

— У солдата, который вас ранил, горниста Бодуэна, по прозвищу Питух… одного из самых храбрых солдат полка… у него золотое сердце, как и у его товарищей…

— Но этот зуав ведет себя как истинный дворянин!

— Он в отчаянии от того, что случилось, и не знает, как вымолить у вас прощение.

— Я хочу видеть его, поблагодарить, пожать ему руку как товарищу! А пока, дитя мое, разделите букет пополам и отнесите половину моему соседу с ампутированной ногой.

— Понтису?

— Да, Понтису… тому зуаву, которого я искалечила… Надеюсь, ему лучше?

— Да, мадам, намного лучше.

— Я очень рада!.. Потом, после войны, я позабочусь о нем. Я богата, и мне хотелось бы хоть отчасти исправить зло, которое я причинила.

…Итак, жизнь упорно не желала сдаваться в этом странном и пылком существе, сотканном из противоречий, в одно и то же время необузданном и нежном, великодушном и мстительном, чья исстрадавшаяся душа хранила в себе мучительную любовь к исчезнувшей дочери и к истерзанному войной отечеству.

Дама в Черном постепенно выздоравливала в этом чудовищном средоточии жалоб, стонов, смертей, грохота орудий. Окруженная приязнью и уважением, она чувствовала, что ее ненависть к неприятелю смягчается, и тоже проникалась уважением к этим врагам, страшным в бою и великодушным после победы.