Шестая жена короля Генриха VIII - Мюльбах Ф. (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
Но тут поднялась со своего места королева и кивнула Генри Говарду, приглашая его подойти ближе.
– Милорд, – заговорила она почти торжественным тоном, – благодарю вас как королева и как женщина за ваши благородные возвышенные песни, которые вы сочинили в честь женщины! А так как милость моего короля возвеличила меня и сделала меня первой женщиной в Англии, то мне подобает от имени всех женщин высказать вам свою благодарность. Поэту приличествует иная награда, большая, чем воину. Победителю на поле сражения подносят лавровый венок, вы же одержали не менее прекрасную победу, потому что завоевали сердца! Мы, женщины, объявляем себя побежденными, и от имени всех этих благородных женщин я назначаю вас их рыцарем! В знак того возьмите этот бант, милорд! Он дает вам право носить цвета королевы и в то же время обязывает вас быть рыцарем всех женщин!
Она отколола бант от своего плеча и подала его графу.
Тот опустился перед ней на одно колено и протянул уже руку за этим драгоценным и желанным залогом.
Но в этот миг король поднялся со своего места и с повелительным видом удержал руку королевы.
– Позвольте мне, – сказал он дрожащим от гнева голосом, – прежде рассмотреть этот бант и убедиться, достоин ли он послужить единственной наградой благородному лорду! Дайте мне рассмотреть бант!
Екатерина с удивлением взглянула на его лицо, которое подергивалось от волнения и бешенства, но без всякого колебания протянула ему бант.
– Мы погибли! – прошептал граф Сэррей, тогда как граф Дуглас и прелат обменялись торжествующими взорами, а леди Джейн в страхе и ужасе творила молитву в глубине своего сердца, почти не слыша злорадных и торжествующих слов, которые нашептывала ей на ухо герцогиня Ричмонд.
Король держал бант в руке и рассматривал его. Но его пальцы дрожали так сильно, что он не мог отстегнуть аграф, скрепляющий петли, и потому протянул украшение Джону Гейвуду.
– Эти бриллианты плохие, – сказал Генрих отрывисто и сухо. – Отстегни аграф, мы желаем заменить его вот этой булавкой. Тогда подарок получит двойную ценность для графа, как залог благоволения моего и королевы.
– Как вы милостивы сегодня! – улыбаясь заметил Джон Гейвуд. – Ни дать, ни взять – кошка, которая всегда позабавится немного мышью, прежде чем сожрать ее.
– Отстегни аграф! – громовым голосом воскликнул король, будучи не в силах скрыть свою ярость.
Джон Гейвуд не спеша исполнил приказание. Он нарочно мешкал, действуя кропотливо и предоставляя королю следить за каждым движением, за каждым поворотом своих пальцев; его забавляло держать в жестком напряжении и ожидании тех, которые сплели эту интригу.
Пока он таким образом прикидывался совершенно безобидным и простодушным, его острый, проницательный взор блуждал по всему собравшемуся обществу и отлично подмечал трепетное нетерпение архиепископа Гардинера и графа Дугласа, равно как бледность леди Джейн и напряженное ожидание в чертах герцогини Ричмонд.
«Вот участники заговора против королевы, – подумал про себя Джон Гейвуд. – Но я буду молчать до того дня, пока мне удастся перехитрить их».
– Вот вам аграф! – сказал он после того вслух королю. – Он засел так крепко в ленте, как злоба в сердце попов и придворных!
Король вырвал у него ленту из рук и тщательно пропускал ее между пальцами.
– Ничего, ничего, – промолвил он скрипя зубами.
Теперь, обманутый в своих ожиданиях и предположениях, Генрих VIII не находил более сил противиться шумному потоку гнева, бушевавшему в его сердце. В нем снова проснулся тигр; он спокойно выжидал момента, когда к нему приведут обещанную жертву; теперь же, когда она, по?видимому, ускользнула от него, в нем возмущался дух буйства и жестокости. Тигр изнывал и томился жаждой крови, и невозможность удовлетворить ее приводила его в бешеную ярость.
Свирепым движением король швырнул бант на землю и с угрозой замахнулся на Генри Говарда.
– Не смейте касаться этого банта, – загремел Генрих, – прежде чем вы не оправдаетесь во взведенном на вас обвинении!…
Граф Сэррей твердо и смело взглянул в его глаза и спросил:
– Так, значит, меня обвиняют? В таком случае я требую прежде всего очной ставки со своими обвинителями и хочу знать, какого рода вину приписывают мне!
– А, изменник, ты осмеливаешься противоречить своему государю! – закричал король, бешено топая ногой. – Хорошо же, я буду твоим обвинителем и вместе с тем судьей.
– И конечно, ваше величество, вы будете справедливым судьею, – сказала Екатерина, наклоняясь с умоляющим видом к королю и взяв его за руку. – Ведь вы не осудите благородного графа Сэррея, не выслушав его оправданий; а если он окажется невиновным, то вы наверно накажете его обвинителей.
Однако это заступничество королевы вывело Генриха VIII из себя. Он отшвырнул ее руку и взглянул на нее такими разгоревшимися, гневными глазами, что она невольно затрепетала.
– Ты сама – изменница! – злобно воскликнул он. – Не толкуйте о невинности, когда вы сами виновны, и, прежде чем вы осмелитесь защищать графа, защитите самое себя.
Екатерина поднялась с места и взглянула пылающими глазами на разгневанное лицо супруга.
– Ваше величество! – торжественно произнесла она. – Вы публично пред всем своим двором обвиняете в преступлении меня, вашу супругу. Я требую теперь, чтобы вы сказали, в чем заключается моя вина!
Она была дивно прекрасна со своей смелой, гордой осанкой, в своем внушительном, величественном спокойствии.
Решительная минута наступила, и королева сознавала, что ее жизнь и будущность висят на волоске, что им необходимо одержать победу над смертью.
Она взглянула в сторону, где стоял Томас Сеймур; их взоры встретились. Молодая женщина видела, как он положил руку на меч, и приветствовала его издали улыбкой.
«Он защитит меня и, прежде чем меня повлекут в Тауэр, своей рукой пронзит мне грудь мечом», – подумала Екатерина, и радостная, торжествующая уверенность наполнила ее сердце.
Королева не видела ничего, кроме человека, поклявшегося умереть с нею вместе, когда наступит решительный момент. Она улыбаясь смотрела на этот меч, уже наполовину извлеченный Сеймуром из ножен, и приветствовала его, как дорогого, давно желанного друга.
Она не заметила, что Генри Говард также положил свою руку на меч, что и он был готов на ее защиту, твердо решившись умертвить короля, прежде чем тот успеет произнести смертный приговор королеве.
Но леди Джейн Дуглас видела это. Она умела читать в душе графа; она чувствовала, что он готов идти на смерть за свою возлюбленную, и это наполнило ее сердце горем и вместе с тем восхищением. Она также твердо решилась повиноваться только своему сердцу и своей любви и, позабыв все, кроме этого, поспешно выступила вперед и заняла место возле Генри Говарда.
– Опомнитесь, граф Сэррей, – тихонько шепнула она ему.– Уберите руку с меча! Королева приказывает вам это моими устами!
Генри Говард посмотрел на нее с удивлением и явно недоумевая; однако он выпустил из пальцев рукоятку меча и вопросительно взглянул на королеву.
Та повторила свое требование; она настаивала на том, чтобы король, в безмолвной ярости опустившийся опять на свое кресло, назвал ей взведенное на нее преступление.
– Хорошо, миледи, вы требуете этого и вы узнаете, – воскликнул Генрих VIII. – Вы хотите слышать, в чем обвиняют вас? Так ответьте мне, миледи! Вас обвиняют в том, что вы не всегда остаетесь в ночную пору в своей опочивальне. Утверждают, будто вы иногда покидаете ее на целые часы и что ни одна из ваших служанок не сопровождает вас, когда вы крадетесь по коридорам и потайным лестницам к уединенной башне, где вас поджидает ваш любовник, который в то же время проскальзывает в башню через калитку с улицы.
– Он знает все! – прошептал Генри Говард и снова схватился за меч и хотел приблизиться к королеве. Но леди Джейн удержала его.
– Подождите развязки, – промолвила она. – Умереть всегда успеете!
«Он знает все! – подумала в свою очередь королева и почувствовала в ту минуту в себе достаточно упрямого мужества, чтобы отважиться на все, только бы не выказать себя изменницей в глазах любимого человека. – Он не должен думать, что я изменила ему, – сказала она про себя. – Я открою всю правду, признаюсь во всем, чтобы он знал, почему и куда я уходила».
