Жертва - Антоновская Анна Арнольдовна (читать книги .TXT) 📗
«…присутствие шаха Аббаса только разожгло храбрость картлийцев, истребивших в час времени до двух тысяч персов…»
Эрасти предсказал Арчилу большую награду.
Наутро, торжественно принимая на площади ключи от Горисцихе, шах Аббас вспомнил высокого грузина.
Призванный Арчил раболепно распростерся у ног повелителя Ирана.
Шах спокойно произнес:
– Подымись! Раб, как ты дерзнул стать впереди меня во вчерашней битве?
– Для спасения твоей жизни, великий шах, – ответил Арчил, упав на колени.
– Так ты считаешь себя храбрее «льва Ирана»?! – Шах погладил золотой эфес ятагана. – Отсечь дерзкому голову.
Подбежали сарбазы шах-севани, сверкнуло лезвие, и голова Арчила покатилась по замершей площади.
«Барсы» быстро взглянули на Саакадзе. Арчил – верный телохранитель Георгия, выросший у него в доме. Лицо Саакадзе осталось неподвижным. Только Папуна заметил легкую бледность и чуть дрогнувшую морщинку у глаз. «А может, просто устал? Много ночей не спит, не легко ему», – подумал Папуна, уходя подальше от тяжелого зрелища.
Эрасти с ужасом смотрел на обезглавленного Арчила, не в силах отвести взгляда от застежки на окровавленной шее. Он вспомнил, как Саакадзе когда-то в Ананури спас этого Арчила от продажи туркам. Видно, суждено было ему погибнуть от руки мусульман.
– Видно, нам всем суждено погибнуть от руки проклятых мусульман, – сдавленно проговорил Дато, отойдя подальше с Ростомом.
– Но Георгию, как видно, никого не жаль, все готов отдать разбойнику.
– Ростом, если сомневаешься в Георгии, лучше сейчас от него уходи… Нарочно с нами холоден, не хочет мешать нашим решениям.
– Дорогой Дато, я не такой крепкий, как ты и Даутбек, и не такой слепой, как Димитрий, но я никуда не уйду. Разве мы можем сейчас жить друг без друга? Я оставил молодую жену, двух детей, я связал мою жизнь с «Дружиной барсов»… Но я хочу знать, не волками ли мы вернулись на родину? Слышал, как народ проклинает Георгия?
– Слышал… Думаю, народ скоро сменит проклятие на благословение. Но ты хорошо знаешь, не Георгия в том вина, что так вышло. Перс обманул Георгия, обманул нас всех… А ты думаешь, легко Георгию это пережить? Мы вместе страдаем, Георгий один…
– Что же теперь будет, Дато?
– Только Георгий знает, что будет. Это он кует по ночам крепкую подкову, он не спит, обдумывая месть шаху и князьям. Не будем отягощать его душу нашими сомнениями, должны ему верить, иначе мы на помощники его планам.
– Смотри, Дато, на гребнях гор сторожевые башни все еще посылают огненные предупреждения… Думали ли мы когда-нибудь, что эти огни зажгутся против нас? А снег, как саван, горы окутал.
– Успокойся, Ростом, скоро мы сами зажжем огни призыва…
Папуна и Эрасти неотступно, словно тень, следовали за Саакадзе. Папуна тревожно поглядывал на застывшие глаза Георгия.
«Уже принял решение», – подумал Папуна.
Эрасти тоже думал о горячо любимом господине и друге. Он также не обманывался и чувствовал – не остановится Георгий Саакадзе, пойдет до конца. Но сколько ни ломал себе голову, не мог додуматься, где же этот конец? И какой он будет? Все равно, лишь бы от себя не прогнал, лишь бы с ним не расставаться до последнего часа… Без него не надо ни жизни, ни радости.
До поздней ночи бродили «барсы» по отдаленным улицам Гори… Вот она, родная земля, там, за этой синеющей полосой – Носте. Но они уже не мечтали увидеть ее. Не рвались туда. Стыд сжимал сердце, огонь жег глаза. Они бродили по Гори, боясь остаться одни, боясь мягких постелей и жестких мыслей.
Раненым шакалом выл горный ветер. На холодном бледном небе, точно брошенный обледенелый щит, бледнела луна. Густые предрассветные туманы клубились над вершинами.
Луарсаб, поняв бесполезность подвергать Тбилиси разгрому, вывел последние дружины тваладцев и отступил с ними в Самухрано, наскоро укрепив подступы к Мухрани. Луарсаб инстинктивно избегал сражений с Георгием Саакадзе. Не от недостатка храбрости, но во имя Тэкле. Он думал: «Если она жива, то пусть ужас не наполнит ее нежное сердце – я не погибну от руки ее брата, и ее брат не погибнет от моей руки. А если встретимся, один из нас живым с поля брани не уйдет. Пусть бог его покарает за измену своей стране, а моей Тэкле и без того много горя».
Эреб-хан, узнав от лазутчиков о месте нахождения Луарсаба и о малочисленности его дружин, бросился на рассвете к укреплениям Мухрани.
Старик Мухран-батони по приказу Луарсаба запёрся в своем замке с крестьянами и дружиной.
Шадиман, взволнованно глядя на Луарсаба, дрогнувшим голосом заявил, что он решился на рискованный шаг. Он сумеет убедить проклятого «льва Ирана» в желании Луарсаба быть в вассальной зависимости, и пусть шах обложит какой угодно данью народ Картли. «Потом, когда уйдет в Иран, с помощью турок избавимся от персидского удовольствия», – уверенно закончил Шадиман и ускакал с усиленной охраной в Гори.
Луарсаб с отвращением подумал: «Бежит к шаху, опасаясь Саакадзе».
Царь и не подозревал, что еще накануне прибыл от Андукапара оруженосец с долгожданным ответом. Шах милостиво подписал ферман о неприкосновенности Марабды и ее владетеля. Князь Шадиман Бараташвили может спокойно проследовать в Гори, где «лев Ирана» сейчас удостаивает своим высоким вниманием картлийских князей.
Шадиману не в чем было упрекнуть себя: он «спасал» царя Луарсаба, а заодно и личную дружину, которую, отступая с Ломта-Горы, направил в Марабду, якобы для защиты замка от Саакадзе.
На второй день Луарсаб и Эреб-хан сошлись слишком близко, чтобы можно было разойтись. Луарсаб вспомнил, как Эреб-хан когда-то приезжал в Метехи за бедной Тинатин. О, где она теперь, моя бедная сестра? Где близкие мне люди? Одни погибли, другие изменили. Стоит ли беречь свою жизнь? Конечно, стоит, мой народ остался мне верен".
– Царь, осторожней! – вскрикнул один из Херхеулидзе.
Луарсаб обнажил меч и ринулся, пришпорив коня, на Эреб-хана, за ним девять братьев Херхеулидзе и вся тваладская конница. Началась последняя сеча.
Эреб-хан рвался к Луарсабу, но шашки братьев Херхеулидзе подстерегали смельчаков.
Валились сарбазы и дружинники. Здесь не было пощады и сожаления. Каждый, падая, старался нанести последний удар врагу.
К Эреб-хану подскочил юзбаши:
– Скорей, хан, сарбазы погибли в этих проклятых лощинах, скорее, во имя аллаха, пока не поздно, мы уже в плену!
Оглянулся Эреб-хан: только небольшой отряд конницы защищал его, все ближе надвигался Луарсаб. Повернул хан коня и, вздымая снежную пыль, мгновенно скрылся. Его бегство прикрывали конные сарбазы.
Луарсаб, в исступлении размахивая мечом, продолжал крошить оставшуюся горсточку. К нему подскакал бледный Баака.
– Осмелюсь сказать, мой доблестный царь, больше некого убивать, все персы погибли от твоей сильной руки, но и все тваладцы…
Посмотрел Луарсаб вокруг, и его дрожащие колени сжали бока хрипящего коня. Страшные груды тел взбугрили лощину.
Глаза Луарсаба расширились. Он беспомощно развел руками. Выпал тяжелый меч Багратидов и гулко стукнулся о кольчугу младшего Херхеулидзе. Все девять братьев, изрубленные, лежали вблизи царского коня. Только теперь Луарсаб понял, какой ценой он остался цел. Луарсаб прикрыл ладонями лицо. Когда он поднял голову, глаза его встретились с глазами Баака.
– Мой Баака… – мог только выговорить Луарсаб. Баака поднял меч и подал его царю.
Луарсаб обнял Баака, горячая слеза упала на щеку князя.
Только выбравшись из лощины смерти, Баака поведал Луарсабу, почему он, Баака, оставил Метехи.
– Всю ночь тбилисцы не спали – кто прятал богатства, кто, наоборот, украшал дома. Запестрели ковры, шали. Особенно старались амкары – их лавки настежь открыты, тоже разукрашены. Во всех духанах готовятся кушанья, везде зурначи и лучшие танцоры. Что за причина к веселью? Готовятся к встрече Георгия Саакадзе и Караджугай-хана… Один, не захотевший назваться, прислал ко мне амкара Сиуша с настоятельным советом покинуть Метехи… Царица Мариам? Конечно, мой светлый царь, я ее умолял уехать со мной, она не соглашалась. От Гульшари известие получила – княгиня советует остаться, говорит, ничего не изменится.
