Десятый самозванец - Шалашов Евгений Васильевич (электронная книга txt) 📗
— Что ты хочешь? — нетерпеливо перебил визирь, у которого были еще и другие дела. Диван же заседал совсем не ради самозванца!
— Хочу припасть к ногам великого султана и просить его дать мне войско, которое я поведу на Москву, чтобы вернуть то, что полагается по закону! — гордо заявил Тимофей.
— И сколько же войск ты попросишь у великого падишаха? — спросил Селим-паша, который командовал всей султанской пехотой, за исключением янычар.
— Пехоты попрошу, — неуверенно сказал Акундинов. — Конницу. Пушек еще.
— А сколь точно ты просишь? — И, видя, что гость не понял вопроса, чуть насмешливо уточнил: — Если ты просишь войско, то должен знать, сколько же надобно воинов, чтобы вернуть престол. Сколько, положим, тебе понадобится орудий, чтобы взять Астрахань?
— А Астрахань я и брать не буду! — воодушевился Акундинов. — Казаки тамошние сами ворота откроют, как только узнают, что к ним идет войско султана да с русским царем во главе!
— Ну а не откроют? — продолжал издеваться Селим. — Если стрельцы казакам не дадут ворота открыть?
— Сколько войск дать, так это уже его величество султан, государь турецкий решит, — выкрутился Тимофей, обливаясь холодным потом. — Мудрость его в военных делах всем известна. Мне только бы к его ногам припасть!
Против мудрости султана не смел возражать даже Селим-паша. Однако дальнейший разговор с самозванцем показался туркам излишним.
— Достопочтенный визирь, — подал голос один из присутствующих сановников, — стоит ли отнимать время у его величества, да продлит Аллах его годы, на этого лжеца?
— Думаю, нет, — немного подумав, сказал визирь. — У его величества хватает и более важных дел, нежели выслушивание лжецов и самозванцев. Думаю, этого человека следует казнить!
— Правильно, — согласились члены дивана, а визирь уже собрался крикнуть стражу, чтобы привести приказ в исполнение, как Тимофей, поняв без всякого переводчика, что речь идет о его голове, схватил за плечо толмача:
— Давай переводи! — быстро залепетал он, мешая русские, польские и татарские слова: — Шановные панове! Я хотел бы принять вашу веру. Ля ильям иль ильям! Якши?
— Что он сказал? — наморщился визирь.
— Сказал, что хотел бы обратиться в истинную веру, — сказал Селим-паша, которому пришлось общаться с казаками, бравшими Азов.
— Хм, — хмыкнул визирь, обведя присутствующих взглядом.
— Он — лжец и мошенник. Но если он желает обратиться в истинную веру, то наша обязанность, как правоверных, помочь ему, — заключил присутствовавший имам.
Визирь кивнул. Потом, взяв колокольчик, потряс его. Когда забежал один из слуг, приказал:
— Отведешь этого русского к Усману-хаджи. И пусть уважаемый учитель подготовит его к принятию истинной веры. Аллах велик. Возможно, что даже такие лжецы, как этот человек, приняв ислам, станут лучше.
…Тимофей, спавший на плоской крыше, проснулся, словно от толчка. Недовольно выставил из-под ватного одеяла всклокоченную голову и посмотрел на непривычно черное небо, на котором ярко сияли звезды. Однако кое-где темнота уже начинает рассеиваться, уступая место предутреннему сумраку. А скоро (когда можно будет отличить черную нитку от белой!) с высокой башни — минарета громко прозвучит голос муэдзина, призывающий всех мусульман к утренней молитве.
Акундинов, убрав башку обратно, заснул. И казалось, что только-только он смежил глаза, как окрестная тишина была разорвана протяжным криком.
— Вставай, — негромко, но твердо прозвучал голос хозяина и наставника — старого Усмана-хаджи, к которому его поселили. — Молитва — важнее, чем сон!
— Ну, так я же молиться-то по-вашему не умею, — попытался было возражать Акундинов, но был безжалостно сдернут с тюфяка крепкой рукой старика.
— Всевышний сам тебе слова подскажет! — загадочно сказал Усман и вывел его во внутренний дворик, где раб-христианин уже приготовил все необходимое для утреннего омовения.
Старательно, но бездушно повторяя за стариком все движения, Акундинов ждал только одного — когда же это закончится? Наверное, Усман-хаджа догадывался (а скорее всего — знал наверняка), что навязанный ему ученик не очень-то ревностен, но молчал, надеясь на чудо… Все же Иван-Тимон сам изъявил желание перейти в истинную веру.
После молитвы и завтрака — холодных лепешек с сыром, фиников и простокваши — Усман-хаджа отправил его заниматься треклятым арабским языком.
…Превозмогая сонливость, Тимоха выводил на песке арабские буковицы. Хотя буковицами-то их назвать сложно. Вот, например, «алиф», похожая на червяка. Кто догадается, что по-русски это будет «аз»? С «буки» попроще. Похожа она на бараньи рога, а называется «Ба'а». Ну, точь-в-точь, как баран блеет — «ба-а-а!». А вот «твердо», которая у арабов произносится как «та'а», немудрено перепутать с той же «ба'а». Только ежели у «ба'а» точечка прямо под рогами, то у «та'а» их две, и сидят они аккурат промеж рогов.
И вот интересно, зачем туркам и всем другим, кто пишет на этом языке, две буквы «хер»? При этом обе они одинаково произносятся «ха'а», пишутся похоже, но вроде по-разному? А три буковицы «слово», которые «са'а», «син» и «съад»? Зато только одной буковкой «айн» означают сразу четыре славянские — «иже», «аз», «он» и «ук»… Но с другой-то стороны, есть же и в русской азбуке «зело» и «земля»!
«Эх, грехи наши тяжкие!» — грустно подумал Тимоха и хотел уж было перекреститься, но вспомнил, что отныне он правоверный мусульманин. Не совсем, конечно же, но все же. Оставалась самая малость. Ну, та самая малость, которая сидит промеж ног, как те точки между рогов…
«За что же мне напасть-то такая?» — вздохнул Тимофей. За те недели, что он жил у старого учителя, многое изменилось. Куда ни кинь — всюду клин. Какой уж теперь Ибрагим-султан… Султан, который болел-болел, но так и не помер, прислал визирю шнурок, на котором тот и удавился. Беспорядков в городе, а особенно на рынках, сразу же стало больше. Янычары, которые и раньше прохаживались по торговым рядам, прибирая у торговцев «лишние» денежки, теперь совсем распоясались, требуя отдавать им десятую долю с выручки. Единственное место, где все оставалось по-прежнему — слобода Кожевенников, потому что туда боялись соваться даже янычары. Беспокойнее стало и на улицах. Раньше, после вечерней молитвы, Стамбул вымирал, потому что не дело для правоверных не спать ночами. Теперь же… Вон, у Усмана-то прошлой ночью кто-то собаку задавил. Может, тати какие, а может, и из русского посольства… Русские — они как клещи. Коли вцепятся, то враз не отстанут.
Старик, которому Тимофей рассказал о своих подозрениях, только и сказал, что все в руках Аллаха! Правда, уже вечером по улице ходил не один, а целых два ночных сторожа.
Задумался, а вместо «ха'а», что похожа на серп, появилась «жим». Тоже серп, но с точкой внутри… Быстро оглянулся, стер начертанное и стал писать по новой. Не дай, э-э, Аллах, увидит. А если заметит Усман-хаджа, то заставит писать эту буковицу десять раз. Как там по-арабски? Ашра — раз… Или правильно будет — «ашрат адъ'ааф»?
Правильно, что старик не дает «руси» каляма, сиречь перышка для писания. Иначе давно бы уже разорился на покупке бумаги. Бумага-то тут не чета желтой европейской, а настоящая, китайская, сделанная из шелка, посему такая же шелковистая и чистая, словно… Ну, незнамо, с чем же ее и сравнить? Ежели только со свежевыпавшим снегом.
Вспомнив о снеге, Тимофей загрустил. Бывало, в Вологде, а то и в самой Москве зимой заносило крыльцо так, что приходилось вылезать через чердак, откапывать дом и чистить дорожки, вот тогда-то и поминаешь снег последними словами. А тут… Никогда Акундинов не думал, что будет скучать по снегу.
Хотя в Турецком царстве — благодать! Эвон, если по улице идешь, то яблоки и виноград прямо с веток свисают. Только срывать никто не торопится! Если — за городом, то ешь от пуза. А в самом Царьграде-Стамбуле народ ходит, словно и нет этакой-то благодати. Заелись… Сытно народ живет. А все почему? Да потому, что дешевизна тут страшенная! Даже Усман-хаджа, который считает, что брюхо нельзя баловать, живет, как боярин. На завтрак лепешки да фасоль на обед… Ну, сыр там, мясо с зеленью. Даже сладости, кои в России только за царским столом бывают, тут у каждого второго… Эх, а сейчас бы черного хлебушка с солью да щец кислых…
