Агония - Ломбар Жан (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Женщины уходили, охваченные безумным страхом, предчувствуя, что Игры окончатся какой-нибудь трагедией. Но появились новые колесницы, заиграли рога и трубы, распорядители жестами успокаивали народ, – и все вдруг стали укрываться от солнца под широкими полями круглых шляп.
Так продолжалось до середины дня. Элагабал не целовал больше победителей, но дарил им богатые одежды, золотые чаши, дорогие каменья в золотой оправе, пальмовые ветви, перевитые пурпурной лентой, деньги и серебряные венки.
Он обещал зрителям в Цирке вкусные яства, и теперь их раздавали, в первую очередь, странникам, прибывшим издалека: вареное мясо и овощи, приготовленные в шафранных соусах, плоды из разных стран, целые хлеба, которые теперь перебрасывались по рядам. Шумная еда двухсот пятидесяти тысяч человек с полными ртами, звуки отрыжки, плевков постепенно распространились по всему цирку. Элагабал тоже ел, его гнев прошел. Он стал очень весел, переходил от Паулы к Юношам и Девам Наслаждения, целовался с Гиероклесом и Зописком и без стеснения, при всех, с подиума отправлял свою естественную надобность.
Но вот трапеза завершилась. Шествие музыкантов возобновилось, и к ним присоединились юноши, игравшие на металлических треугольниках и быстро щелкавшие кружками из твердого дерева, похожими на черепки. Игры продолжались – и все со вниманием проследили, как снова брошенный Элагабалом кусок белой материи, попорхав в воздухе, опустился на песок.
Появились карлики и стали гоняться друг за другом, тщетно стараясь ухватиться за край туники. Их шутовство, делая комические гримасы, подхватили мимы, а за ними выскочили, тут же вставая на руки, ловкие гимнасты, дрыгающие при этом своими паучьими ногами. Наконец вышли атлеты и разогнали всех ударами голых ног. Они были натерты цермой, чтобы удобнее было бегать, прыгать, драться, бороться и метать диск.
Эти атлеты стали исполнять свою программу. Борцы хватались друг за друга, падали и снова поднимались, сцепив руки и напрягая мышцы; прыгуны с разбега прыгали в длину, все время увеличивая расстояние; бегуны, как молнии, проносились по арене, держа в зубах ветки шалфея; кулачные бойцы наносили друг другу удары хиротеками или цестами, железными или медными перчатками, надетыми на руку; наконец, метатели дисков сорвали аплодисменты, бросая свинцовые пластинки, которые, вертясь в воздухе, падали у намеченной черты.
Цирк со вниманием следил за Играми, как вдруг Элагабал спустился с подиума и громко сказал:
– Граждане, я, Божественный и Август, я бросаю вызов борцам!
Он стоял на арене, подобрав одежду, скрестив на груди руки. Один из борцов подошел к нему и, почти без всяких усилий со стороны Императора, оказался на песке. За ним второй, третий. Атлеты облегчали победу Императору, и скоро вокруг него была куча поверженных тел, и Элагабал гордо опустил на нее ногу.
Но ярость борьбы уже овладела им. Он окликнул карликов и приказал им догонять его. Все смотрели на это шутовское зрелище, как двадцатилетнего Императора вдоль огромной Спины изо всех сил преследовали люди ростом по пояс обыкновенному человеку, с большими качающимися головами, отвислыми ушами, с огромными ступнями ног и коротким туловищем. Они бежали и кричали, и иногда Элагабал оборачивался и ударял в нос кому-нибудь из них или цинично поднимал ногу. Цирк не рукоплескал, ожидая грозу.
Утомленные карлики остановились, признавая себя побежденными, но Элагабал, увлеченный забавой, приказал впустить зверей. В ужасе карлики и борцы кинулись к выходным дверям, но те были крепко заперты. Они пробовали влезть на ступени амфитеатра, но распорядители сталкивали их назад. И вот уже около арены показались хоботы слонов и полосатые шкуры тигров.
Публика безмолствовала. Отчасти она увлеклась неожиданным ходом Игр, но все же в ее молчании скорее ущущалось недовольство Императором, который нарушил принятый порядок и унизил Империю своей нелепой борьбой и беготней. И вдруг Атта, рискуя головой, вскочил со своего места и, вытянув кулак в сторону Элагабала, громко прокричал:
– Сын Авита, граждане, хочет бросить борцов зверям, но сам он убежит, чтобы они не сожрали его!
Задетый за живое, Элагабал устремился к Атте, но один из зрителей сверху крикнул:
– Пойди поцелуйся с Гиероклесом, он Император, а не ты, ублюдок!
И тут со всех сторон, со всех ступеней, вверхних и нижних, над подиумом и портиками, протянулись сжатые кулаки, полились ругательства, позорные насмешливые прозвища. Его называли Элагабалом, Авитом, Сирийцом, Сарданапалом, Нечистым, Лже-Антонином, супругой Гиероклеса, Бассианом, Барием. Он возвратился на подиум, угрожая очистить цирк при помощи солдат. Но Атта опередил его;
– Граждане! Пошли, и пусть нас попробуют перебить преторианцы!
И он спрыгнул на арену, а за ним последовала толпа. В этот момент выпустили зверей. Но зрители, как глыба, скатывались на арену, и звери убежали, испуганные ревущим океаном людей. Распорядители попытались было сопротивляться, но обратились в бегство; борцы смешались с толпой, карабкавшейся на подиум. И казалось, что белое и пурпурное пятна, – группы Элагабала, Женщин и Дев, консулов, приближенных и Юношей Наслаждения, – были затоплены толпой. Рим решил укусить своего Императора, он крепко вцепился зубами в тело извращенного безумца. С площади прибежали преторианцы и яростно атаковали нападавших, многие из которых рухнули с пробитой мечом или копьем грудью. Всюду хлестала кровь, валялись трупы – и хаос властвовал над всем. Элагабал исчез, но битва солдат и граждан продолжалась.
XVII
На площади Большого Цирка вожатые оленей и олени, запряженные в колесницу Элагабала, были убиты. Но подоспела конница и смяла тысячи граждан, нанося всем удары копьями, так что кони топтались в крови. Император, дрожа, прокрался в случайную колесницу; свита последовала его примеру, и императорский поезд, прежде торжественно прибывший в Цирк, теперь обратился в бегство, забрасываемый камнями и грязью, которую швыряли в него римляне через шлемы преторианцев. До самого Целия это была безумная, бешеная погоня Рима по пятам за Императором, Сэмиас и Атиллией и их лошадьми, впряженными в золотые колесницы. Но все же чем далее они подвигались вперед, тем реже становилась толпа преследователей, рассеиваемых конницей и избиваемых преторианцами и аргираспидами, которые, обращаясь лицом к нападавшим и разгоняя толпу, отступали шаг за шагом. Наконец, открылись бронзовые ворота садов, и на стенах появились солдаты с палицами, стрелки из лука и пращники, готовые защищать дворец Старой Надежды. В глубине его и скрылся Элагабал со своей свитой, в трепете перед внезапным гневом Рима.
Многочисленные христиане, последовавшие за Аттой, были рассеяны на площади Большого Цирка отрядом катафрактариев, под начальством Атиллия. Но они вновь собрались, призываемые Аттой, который убеждал их идти ко Дворцу Цезарей, освободить Маммею и Александра и поставить их во главе народа, против Элагабала. Образовалась длинная колонна, которая стала взбираться на Палатин и к которой присоединились многие из римлян; некоторым из них наскучил Черный Камень, другие же искали в мятеже развлечения. Но войска под начальством Антиохана и Аристомаха и опытных офицеров, участвовавших во всех походах в Африку и Азию, неистово преследовали и убивали их, не зная в сущности, чего хочет эта толпа.
Не понимали этого и преторианцы, занявшие позиции на стенах Дворца. Они предполагали, что толпа послана Элагабалом для уничтожения Маммеи с сыном, Мезы, возвратившейся из Цирка, и других важных особ, – и готовы были защищать их своими телами.
А Антиохан и Аристомах, глядя на рассредоточенные по группам толпы, в конце концов решили, что эти люди действуют по высочайшему указанию, и их маневр должен лишь прикрыть факт предстоящего убийства, о котором они тоже слышали. Поэтому они развернули своих коней и резким галопом умчались к Тибру, на берегах которого уже собирались любопытные.
