Набег - Витаков Алексей (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
– А тя никак подкупили, мать твою! – крикнул Гмыза.
Синезуб даже не обернулся, лишь продолжил, глядя в упор своими желтыми глазами на атамана:
– У Москвы свои расклады. Пусть сами воюют. Одно дело – набег отбить, другое дело – настоящая война.
– Не слушай его, батька! – раздался крик из толпы. – Этому пройдохе одно надобно: торговать! По войне-то с коробом не походишь. Вот он о своем, гадина, и печется! А ну, пшел вон с круга!
– Еще как походишь! – прошипел в ответ Синезуб.
Коробейник сделал несколько шагов спиною вперед и, не разворачиваясь, растворился в темноте.
– Есть такие, кто не желает оставаться? – сдавленно спросил атаман.
– Ты че, батька, белены объелся? Вон у мужиков так спрашивай! Да, никого не держим, пущай тикают!
Толпа гудела уже совсем громко. Тут бы только не дать ей совсем разбушеваться, а то и власть над ней потерять, что синицу выпустить.
Атаман вскинул руку:
– Любо!
Кобелев ждал, пока не наступит полная тишина. Чтобы лучше услышали, говорить нужно не громко. А для важных речей нужна тишина гробовая, щемящая, звенящая.
– Тогда вот что, казаки, бой принимать будем в Песковатом. Излегощи придется оставить.
– Да че, батька! Христос с тобой! – не удержался кто-то и шепотом обронил из темноты. На говорящего тут же шикнули.
– Основные силы Джанибека пойдут через Песковатое. – Кобелев опять ощутил тупую боль за грудиной. – Потому как они думают, что там никого из оружных нет, а в амбарах полно припасов, корма для коней тоже навалом. Надеются отдохнуть там, накормить коней и свежими силами идти дале за Дон.
– А что ж другие крепости: Воронеж, Ливны? – Гмыза задал вопрос тихо, чтобы не смутить атамана.
– Татары больше для вида будут их удерживать в осаде, дабы связать казачьи силы и не дать возможности погнаться за Джанибеком.
– Так это что ж получается, мы супротив ихней главной орды стоять будем? – снова кто-то шепотом бросил из толпы.
– Получается так. Излегощи завтра сожжем сами, баб и ребятишек – на Русь, и всех, кто пожелает, с ними отправим. Здесь ничего оставлять нельзя. Только голая и черная земля. Тогда им точно придется идти только через Песковатое.
– А мою бабу попробуй спровадь. Она сама кого хошь на голенища пустит. Ох, ревнивая! Никому не верит, даже к пуле ревнует! – После слов Лизогуба по рядам побежал легкий, сдержанный смешок.
– Ну, кого никак, то оставим! – Кобелев накрутил ус на указательный палец. – Времени у нас мало, казачки. Месяц от силы. Нужно крепость ставить, ров рыть, клинки точить.
– Э, атаман, а че в Песковатом-то решил ратничать? – снова негромко спросил Гмыза.
– Там много леса, земля неровная. Татарской коннице там будет не шибко вольготно.
– А и то верно! Кошевого на Воронеже упредить бы… Да и к царю послать не мешало бы. Эт ведь дело-то, не гуся ощипать. Что скажешь, атаман? – Казаки стали приходить в себя, и вопросы посыпались один за другим.
– К кошевому пошлю. Да вряд ли он чем-то нам поможет. Не перебросит же он сюда войско. У самого-то там людей не шибко густо. Скажет, сами, дескать, управляйтесь. Татары тоже не дураки: следят за каждым передвижением. Не-е. Не пошлю. Пусть всё так остается. Пока степняки ничего не подозревают, планы их спутать легко. А до царя нам вообще не достучаться. Знаешь, сколько там таких казачков возле Кремля трется? То-то. Да еще надобно, чтоб поверил государь. А у него все силы под Смоленском. Сам он сюда со своей челядью не явится. Так что, братцы, казаку одна дорога – сами знаете куда.
– Ниче, батька, Бог не выдаст…
– Ну что, братцы, сегодня еще гуляем, но завтра спозаранку за дело! – Кобелеву вдруг стало очень жарко. Ему вспомнилась история двухлетней давности, когда боли за грудиной еще не было и сам он чувствовал себя хоть женись, как говорится. Сидел он на крыльце на следующий день, после Масленицы, с такого крутого похмелья, что глаз не видно. Проходит мимо блаженная Недоля – она всегда из ниоткуда появляется и говорит: «Не пил бы ты, Тимофеюшка, в полнолуние!» – «А че так, Недолюшка?» – «А так. Будешь пить в полнолуние, так завсегда нажрешьси. А вчерась полнолуние-то и было!»
– Эк дело – дома свои жечь! – Чей-то голос вырвал его из воспоминаний.
– Дома новые поставим. Не мы – так наши дети и внуки. Было бы на чем строиться. А коль земли не будет, так дом на облаке не обживешь.
Но не было в тот вечер обычного веселья. Черпак с медом ходил по кругу неспешно. Казаки пили немного, говорили негромко, больше молились, крестясь на темную громадину Христорождественской церкви.
Когда же окончательно стемнело, кто-то затянул грустную прощальную песню.
Несколько голосов поддержали. Казаки прощались с обжитой, любовно обустроенной землей. Прощались навсегда, понимая, что сеча будет страшной и вряд ли кому-то удастся выжить.
В тот же вечер Кобелев написал два письма: одно кошевому атаману в Воронеж, другое можайскому воеводе. Тимофей Степанович попытался вложить в строки всё свое умение. Нужно было, чтобы поверили и срочно начали готовиться к войне. Можайский тысяцкий Иван Скряба должен его помнить. Вместе били татар еще под Алатырем.
Инышка, сунув за пазуху письма, легким ветром полетел по степи.
В 1618 году царевич Владислав осадил Можайск. Город в ту пору укреплен был деревянными стенами и каменными башнями, воздвигнутыми еще во времена Ивана Грозного. Осада не увенчалась успехом. Польское войско отступило, а Владислав отказался от претензий на московский стол. После этого русское правительство решает обнести город новым каменным забралом. Строительство крепости завершилось в 1624 году, и Можайск становится настоящим форпостом Московского государства на западном направлении. Богатый, многолюдный, мощный, он торчал костью у польских и крымских властителей.
Новая война, объявленная 20 июня 1632 года на Земском соборе, началась для России вполне успешно. 9 августа войска под водительством Шеина выступили из Москвы. Спустя три месяца у поляков были отбиты города Кричев, Сепейск, Дорогобуж, Невель, Рославль, Стародуб, Почеп, Себеж, Красный, Трубчевск.
Русские войска подступили к Смоленску, но приступом с марша взять не смогли и перешли к осаде. Дела у Смоленского гарнизона складывались неважно. Жители и королевские войска страдали от нехватки воды, продовольствия, медикаментов. Болезни каждый день уносили по нескольку жизней. Таяли пороховые запасы. За фуражирами велась настоящая охота со стороны местных партизан.
Вот поэтому на ротмистра Корсака в Варшаве возлагали большие надежды. Он должен был любыми способами уговорить крымских ханов начать наступление с юга. Для этой цели он прибывает в марте 1633 года в ставку хана Джанибека и проводит успешные переговоры. Заручившись поддержкой татар, он спешно отбывает в Речь Посполитую, а оттуда уже едет в Можайск, куда по договоренности должен прибыть тайный гонец от ханов с известиями о начале вторжения.
Ротмистр нетерпеливо ждал своего связного, сняв еще за сутки до предполагаемой встречи два номера с полным пансионом в трактире с названием «Попутчик». Держал гостиницу один поляк, давний приятель ротмистра, поэтому проблем с номерами не возникло. Карача опаздывал. Корсак нервничал до холодной испарины. Оставалась только эта одна ночь. Если связной не прибудет до вторых петухов, придется запрягать лошадей и ехать к Смоленску, а там, пробравшись через вражьи тылы, ни с чем предстать в штабе польской армии. Дольше оставаться нельзя, иначе московиты заподозрят неладное. И так уже один из сотников можайского воеводы дважды наведывался в трактир.
Время перевалило хорошо за полночь. Ротмистр сидел в глубоком кресле, закинув ноги на невысокий стол для закусок. Веки постепенно тяжелели, то и дело накатывала дрема. Чтобы не впасть в оцепенение, офицер пил маленькими глотками черную кофию. Наконец послышался хриплый лай цепного пса. Короткий нервный диалог на крыльце. Затем шаги по скрипучей лестнице. Корсак вскочил с кресла и приготовился раскрыть объятия.
