Дуэль в Кабуле - Гус Михаил Семенович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
5
5 ноября 1821 года Александр Бернс был причислен к 1-ому батальону 3 полка туземной пехоты в Бомбее.
19 ноября он участвовал в параде и отметил в дневнике:
«Я начал свою военную карьеру».
Бернс начинал ее в обстановке, которая несколько отличалась от еще столь недавнего бурного прошлого.
Индия, от Майсора на юге Декана до Дели и Непала на севере Индостана, стала английской.
Вице-король Индии лорд Керзон впоследствии писал о положении в стране в это время:
«Дух тревожной усталости почил над Англо-Индией. Романтика приключений спала. Случайный спор о наследовании в каком-нибудь туземном государстве возбуждал чувство любопытства среди равнодушных сборщиков налогов и дремлющих судей или будил надежды на какое-либо дело в казармах или лагерях. Но усыпляющая монотонность не встречающего сопротивления господства не прерывалась. Гурки были спокойны, сикхи ласковы, и бирманцы не проявляли склонности шевельнуться. Но была ли мертва политическая изобретательность; и разве не мог способный молодой человек, жаждущий карьеры, открыть опасность или изобрести врага, которого можно было бы изобразить ужасным? Александр Бернс, нуждаясь в применении своих способностей, сделал все, что мог, чтобы найти новое применение для энергии».
В 1843 году в поисках счастья прибыл в Индию и поступил на службу Компании молодой француз граф де Варрен. Он оставил нам красочный портрет тех, кто в 30-х и 40-х годах искал и находил применение своей энергии, расширяя и упрочивая власть Англии над «жемчужиной в ее короне».
«Эти лица странствуют на свой собственный счет или на счет правительства; они проводят долгие годы, не видя ни одного европейца, и долгое пребывание среди диких племен придает их внешности нечто почти столь же дикое, как и нравы тех, с кем они были связаны. Иной раз можно увидеть человека с бородой, отращенной за много лет, в наряде, имеющем весьма мало следов Европы, с кожей, получившей свою окраску под южным солнцем, и со взором, усвоившим его огонь. Покрывающие верхнюю губу густые усы, спокойное, но суровое, энергичное, характерное выражение с трудом позволяют признать в таком человеке англичанина; в нем больше от испанца или араба. Его голова имеет лоб обширный и гордый; густые кудри волос слегка посеребрены; можно прочесть на его челе три качества, существенных и необходимых для избранной им роли: дух предприимчивости, отвага, призвание политика. Какое глубокое и интимное понимание человеческого сердца должен он иметь! Через сколько опасностей, волнений, приключений и катастроф должен он пройти! И вот возникает естественный вопрос: как же закончится эта жизнь? Наградами и почестями, воздаваемыми благодарной родиной, или мученичеством? Узрит ли он вновь скромный кров отца своего или вдали от своих станет жертвой кинжала или яда? Таков пионер английского величия! Это Поттинджер, это Стоддард, это Конноли, это Александр Бернс! Новые Колумбы — открыватели новых миров, прокладывающие новые пути для промышленности, создающие новые рынки для торговли; орудия, которые всегда должны создавать ловкое и великодушное правительство, предоставляя патриотизму двойное воздаяние: богатство и славу в конце карьеры».
Так панегирически нарисовал портрет Бернса и его коллег французский искатель фортуны в Индии.
Взгляните на портрет Александра Бернса, воспроизведенный в его книге «Кабул». Путевые записи в 1836, 1837 и 1838 годах. Как совпадает он со словесным портретом Э. де Варрена!
Но мы забежали вперед, ибо в ноябре 1821 года юный участник военного парада в Бомбее еще не был тем известным всему миру путешественником-разведчиком, каким изображен на этом портрете. Взор шестнадцатилетнего юноши еще не приобрел пронзительности, какую мы видим на портрете, не было в глазах огня, о котором говорит де Варрен, и губы под густыми усами еще не были так сжаты, наглухо замыкая мысли…
Молодой офицер привез рекомендательные письма к генерал-губернатору и другим влиятельным лицам.
«Генерал-губернатор принял меня с большой вежливостью и пригласил на самый великолепный праздник, на каком я когда-либо присутствовал, — писал Александр домой. — Он был исключительно ласков, что было нелегко в обществе, большую часть которого составляли генералы и другие важные лица».
И Бернс искренне сознавался: «Мне очень нравится страна, и у меня вовсе нет желания возвращаться домой. Тут у меня все, чего можно пожелать: много времени для себя, командир — джентльмен, много очень приятных братьев-офицеров».
Юноша из маленького шотландского городка попал в замкнутую, привилегированную касту, в которой обычная офицерская спесь соединилась с чувством презрения к «туземцам» вообще и к солдатам-туземцам в особенности.
Непроходимая пропасть разделяла офицеров и солдат. Строгое взыскание постигало офицера, который позволял солдату в обращении к себе малейшие отступления от требований устава.
Наемник, получавший в десять раз больше наивысшей платы, какую платили рабочим, батракам, слугам, — этот солдат становился вышколенным, послушным орудием в руках своих начальников. Его хорошо оплачивали, хорошо кормили, хорошо одевали, и он знал, что в случае непослушания перед ним выбор: либо быть высеченным, либо заключенным в тюрьму, либо повешенным. Бесполезно было бы говорить этому солдату о чести и славе: он знал, что слава — аристократка в английской армии и достается лишь джентльменам-офицерам.
Компания не жалела денег на своих офицеров. Лейтенант получал 50–60 фунтов стерлингов в месяц, и когда Бернс был произведен в этот чин и назначен полковым адъютантом, он с восторгом писал родителям: «Ни один человек в здравом рассудке не откажется от места с 60–70 фунтами в месяц».
От столь щедро оплачиваемого офицера требовали, чтобы его образ жизни говорил о могуществе и величии той страны, чья армия призвана была держать в повиновении и страхе покоренную страну. До дюжины слуг, несколько лошадей имел офицер; свое жилище он обставлял с восточной пышностью. И еще большая роскошь царила в офицерских клубах, где за общим столом собирались все — от генерала до младшего лейтенанта. Серебряные сервизы, хрустальные канделябры, золотые вазы с цветами, множество слуг — все это придавало офицерскому собранию воистину королевскую пышность.
Блеск огней, великолепие мундиров ослепляли новичка, впервые попадавшего на такой прием…
О делах служебных, о том, чем занимался офицер с утра на учебном плацу, здесь упоминать не разрешалось: говорили о политике, об охоте, о лошадях…
Итак, не удивительно, что Александр писал о своих товарищах, офицерах 11-го полка бомбейской пехоты: «Никогда, быть может, не было более достойного и приятного собрания людей… и я провожу время очень приятно».
Служба в армии тем более нравилась Александру, что позволяла офицеру без всякой скаредности, ни в чем себе не отказывая, копить деньги. И он посылал домой по 250 и более фунтов стерлингов, «Как это будет приятно моему отцу, — отметил Бернс в дневнике, — ведь он не мог с уверенностью многого ожидать от меня…»
Еще и тем хороша была служба в армии, что давала возможность тому, кто желал, приобретать много знаний в языках, истории, политических отношениях, нравах и обычаях Индии и сопредельных стран. А Бернс к этому и стремился. Он писал домой: «Покинув родную страну и имея склонность к науке, я принялся здесь приобретать возможно больше знаний о нравах, обычаях, законах, религии этой страны».
«Жизнь моя посвящена науке, и мой полковник справедливо решил, что я стремлюсь к политическому назначению», — писал он отцу.
Очень быстро Александр сдал экзамен на переводчика, что было первым шагом в той военно-политической карьере, о которой он мечтал.
