Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Дюма Александр (книги .txt) 📗

— Бог мой, да вы никогда не остановитесь!

Наполеон отрекается от престола. Его окружает семья де С[ен]т-Эрмина. Гектору едва исполнилось тридцать пять лет. Он мог бы сделать блестящую карьеру, если бы решил служить Бурбонам, которым служили его предки, отец и старшие братья. Ему приносят свидетельство капитана мушкетеров, который приравнивается к генеральскому чину. Он соглашается.

Однако при первой же встрече с Людовиком XVIII он вызывает недовольство короля, обратившись к нему «Ваше Величество». Король объясняет ему, что это обращение замарано узурпатором, и теперь говорят не «Ваше Величество», а «Король», обращаясь к нему в третьем лице.

Возвращаясь после аудиенции, Гектор встречает нищего, который просит у него милостыню. Он подает ему монету.

— Ах, — восклицает тот, — разве этого достаточно для старого товарища?

— Товарища?

— Или соратника, если угодно. Соратника Иегу. Я был с вами в тот вечер, когда вас арестовали. Стало быть, обычной подачки мне недостаточно.

— Ты прав, ты заслуживаешь большего. Ступай на улицу Турнон, в дом номер одиннадцать. Я там живу.

— Когда?

— Прямо сейчас. Я буду ждать тебя.

Гектор пустил лошадь галопом и явился домой на десять минут раньше нищего. Он кладет два пистолета в карманы, отправляет слугу с поручением и садится ждать.

Нищий звонит в дверь. Гектор впускает его, проводит в кабинет, открывает секретер и говорит: «Бери, сколько хочешь».

Бродяга запускает руки в золото, берет пригоршню, в это время Гектор выхватывает пистолет и спускает курок. Потом закрывает дверь, возвращается в Тюильри, просит аудиенции у короля и рассказывает ему обо всем, что произошло.

Он объясняет королю, что грабил почтовые кареты, чтобы достать денег для Кадудаля, и таким образом служил королю. Людовик XVIII, которому до сих пор по сердцу обращение «Ваше Величество», готов помиловать Гектора, но при условии, что тот подаст в отставку и покинет Францию.

— Благодарю Вас, Ваше Величество, — отвечает Гектор.

Он уезжает в Италию, садится в Ливорно на корабль и отправляется на остров Эльба к Наполеону.

Он явился, чтобы примкнуть к его соратникам и разделить его судьбу.

Вместе с Наполеоном он возвращается с острова Эльба, становится генералом после сражения у Линьи, участвует в битве при Ватерлоо, возвращается в Париж с Неем. Вместе с Лабедуайером всех троих приговаривают к смерти.

Тогда мадемуазель де Ля Клеменсьер, которая двенадцать лет провела в монастыре, сохранив верность возлюбленному, бросается к ногам Людовика XVIII и просит помиловать Гектора. Людовик XVIII отказывает:

— Если я помилую вашего возлюбленного, мне придется помиловать Нея и Лабедуайера, а это невозможно.

— Ваше Величество, — отвечает мадемуазель де Ля Клеменсьер, — тогда окажите мне высшую милость. Когда граф де С[ен]т-Эрмин умрет, позвольте мне забрать его тело и похоронить в нашем семейном склепе. Судьбе не было угодно, чтобы мы были вместе при жизни, но в вечности я буду рядом с ним.

Король Людовик XVIII пишет на листке бумаги:

«Когда граф де С[ен]т-Эрмин умрет, я разрешаю отдать его тело мадемуазель де Ля Клеменсьер».

Мадемуазель де Ля Клеменсьер была племянницей Кабаниса. Она идет к нему, чтобы узнать, существует ли средство, выпив которое человек становится настолько похож на труп, чтобы можно было ввести в заблуждение тюремного врача, который должен засвидетельствовать смерть.

Кабанис собственноручно готовит наркотик, его передают Гектору ночью того дня, когда Гектор должен быть расстрелян. Тюремный врач Консьержери констатирует его смерть.

В три часа ночи мадемуазель де Ля Клеменсьер приезжает в почтовой карете к дверям тюрьмы и предъявляет записку Людовика XVIII.

Приказ короля выполнен, мадемуазель де Ля Клеменсьер отдают труп, она уезжает в Бретань. По дороге она дает Гектору противоядие, и он приходит в себя на руках женщины, которую полюбил двенадцать лет назад, которую все еще любит, но которую не надеялся вновь увидеть.

А. Дюма [6]

Вполне возможно, что во время одного из кратких приездов Дюма в Париж, например в двадцатых числах сентября, когда он должен был присутствовать на репетициях своей драмы «Совесть», которую ставили в «Одеоне», Поль Даллоз приходил в дом номер 79 на бульваре Мальзерб — последнее пристанище Дюма в столице. Директор газеты и автор «романов с продолжением» обсудили условия публикации и сроки. На следующий день Дюма подписал письмо-договор, на котором, по обыкновению, не было даты. Он обязывался передать «Гран Монитёр юниверсель» первую из шести частей романа, который будет написан специально для этой газеты (тогда роман назывался «Гектор де Сент-Эрмин»), таким образом, чтобы ежедневную публикацию можно было начать 1 января 1869 года. Даллоз имел право по своему усмотрению приостанавливать публикацию, но, по его мнению, лучше было бы печатать роман ежедневно. Оплата была оговорена в размере 40 сантимов за строку. По окончании публикации все права на роман, recto et folio, переходили к автору, однако издатели [братья Мишель Леви] имели право выпустить роман отдельной книгой не ранее чем через два месяца после его окончания публикаций в «Монитёре».

«Молю Бога, чтобы Он хранил Вас», — пишет Дюма в заключение.

В начале ноября 1868 года писатель снова вернулся в Париж, в свой рабочий кабинет, который Матильда Шоу описывает так:

«В своем рабочем кабинете он устроил спальню и собрал там все, что напоминало о его семье и друзьях: портрет сына, фигурку мулатки, акварели — подарок Вильгельма III Голландского, с которым Дюма был дружен, когда тот был принцем-наследником, и очень большую и очень красивую коллекцию старинного оружия».

Здесь его настигла старость. Ему часто нездоровится, и он не встает с огромной низкой постели, напротив которой висит прекрасный портрет его сына кисти Луи Буланже.

У Дюма еще хватало сил смотреть в будущее, когда, с пером в руке или диктуя, он погружался в прошлое — недавнее прошлое, и вспоминал события, в которых он участвовал, будучи ребенком. Он начал роман «Гектор де Сент-Эрмин», не зная, что это — его последнее произведение.

Если проследить регулярность публикаций отдельных глав романа, мы заметим, что первая часть, состоявшая из двадцати двух глав, выходила на страницах «Монитора» с 1 января по 9 февраля без перерывов. Продолжение выходило каждый день, кроме понедельника, когда газета печатала другой роман. По традиции «роман с продолжением» печатали в подвале на первой и второй страницах газеты (кроме 9 и 17 января), а с 21 января — только на первой, за исключением последней главы, которая снова заняла две страницы.

Второй том (или вторая часть первого, как было указано в газете по окончании публикации), состоявший из двадцати шести глав, выходил далеко не так регулярно. Сделав традиционный перерыв в несколько дней, его начали печатать 16 февраля, и до 23 числа того же месяца он выходил с прежней частотой. Затем публикация шла с перерывами от нескольких дней (с 24 февраля по 1 марта, 30 марта, 4 и 6 апреля, 4, 5, 18, 22, 23, 26 и 28 мая) до трех недель (с 8 по 28 апреля). Последняя глава вышла 5 июня.

Какие выводы можно сделать из этих отрывочных наблюдений? Возможно, Дюма передал весь первый том (или первую часть первого тома) Полю Даллозу до 1 января 1869 года, то есть до начала публикации, а затем писал продолжение, пытаясь угнаться за ритмом ежедневных публикаций. Возможно, эти перерывы объясняются событиями, происходившими в то время в его жизни. Весь февраль он деятельно следил за репетициями «Белых и Синих», драмы в пяти актах и одиннадцати картинах, поставленной по первой части («Пруссаки на Рейне») одноименного романа. Представление этой пьесы, его последней пьесы, состоялось 10 марта и имело большой успех. Действительно, на закате Империи последнее слово осталось за Сен-Жюстом, «прекрасным персонажем, который не лучше Бонапарта, но лучше Наполеона», восклицавшим: «Да здравствует Республика!» под звуки первых тактов Марсельезы. 4 марта Дюма ездил в Сен-Пуан, недалеко от Макона, на похороны своего старого друга Ламартина. В воскресенье 7 марта он присутствовал на позднем ужине и балу, который в половине первого ночи состоялся в Большом дворце Лувра в честь сотого представления возобновленной «Графини де Монсоро» — «дамам запрещено появляться в парадных нарядах, для господ бальные костюмы необязательны».