Потерявшая имя - Малышева Анна Витальевна (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Дышать давно было нечем, дым забивал горло, раздирал грудь. Елена кашляла, стараясь схватить хоть глоток воздуха, но его не было в этом гудящем пекле. Она выпустила весла и упала на дно лодки, медленно плывущей под горящим мостом…
Очнулась уже под утро — обморок перешел в глубокий, вызванный усталостью и потрясениями сон. В первый миг, открыв глаза, она поразилась тому, как жестка ее постель, и с трудом поняла, что лежит на дне лодки. Над тихо струящейся рекой, над тонким стелющимся туманом лениво вставал огромный огненный шар, обещая ясный теплый день. Москва давно была позади. Елена со стоном приподнялась и села. Разбитое тело ломило, непривычные к долгой гребле руки покрылись волдырями. С обоих берегов глядели неказистые домишки какой-то деревеньки.
Она была в безопасности.
Глава вторая
Почтенный дядюшка героини нанимает необычного слугу. — Новый комендант Москвы и его первые шаги на этом поприще
Князь Илья Романович Белозерский пережидал лихие дни в Тихой Заводи, своем тверском имении. Вставал по-деревенски рано, с петухами, хозяйским, тяжелым шагом шел на скотный двор, проверял амбары: не покрадено ли чего за ночь? — Эта мысль и поднимала его задолго до рассвета лучше самого голосистого петуха. Людям своим Белозерский не доверял, живя в уверенности, что его окружают воры, а если кто до сих пор вором не сделался, то единственно из страху перед ним да еще потому, что он, князь, успевает присмотреть за хозяйством сам. «А то бы по миру пошел, с котомочкой, и у своих же холопов побирался бы! Как раз ограбят!» Раз в неделю беспокойный князь посылал кого-нибудь из дворни в уездный город — узнать, далеко ли француз и что вообще делается на белом свете. Ждал возвращения гонца со страстным нетерпением, весь день нервно шаркал туфлями по комнатам, ни за что ни про что набрасывался на прислугу. Орлиный нос Ильи Романовича всюду вынюхивал «скверность», его густые рыжеватые брови имели удивительную способность хмуриться изо дня в день. Тонкие губы почти не знали улыбки, если не брать во внимание кривившую их презрительную усмешку. Маленькие серые глазки буравили собеседника подчас так, что тому казалось, будто ему заглянули в самые тайники души. Этот взгляд смущал даже равных князю, а уж его дворовые люди и подавно избегали смотреть барину прямо в глаза, что укрепляло его в уверенности, будто все они воры. «Коли ты честный человек, то смотри мне прямо в глаза, — любил он повторять, назначив очередное наказание слуге. — А то и спрашивать нечего, сразу видно, что-то украл или украсть хочешь!» К слову сказать, предугаданное намерение что-то украсть князь считал куда хуже самого доказанного факта кражи, так как убытки тут могли последовать непредсказуемые и для его беспокойного воображения вдвойне страшные.
Белозерский уже второй год вдовел. Его жена Наталья Харитоновна преставилась прошлым летом в самом расцвете молодости. Неизвестная болезнь извела ее буквально за три месяца, высосала все жизненные соки, изъела, как червь яблоко. В гробу лежала измученная, высохшая старуха двадцати девяти лет от роду — мумия, страшное напоминание о прежней красавице. Она оставила князю двух сыновей мал мала меньше, Бориса и Глеба. Смерть княгини отразилась на детях по-разному. Покойница любила их одинаково, теперь же они целиком перешли под власть отца, а тот относился к сыновьям неровно. Старшего часто баловал конфектами и прочими сладостями. К младшему, напротив, был холоден и подчас жесток. Глебушка тяжело перенес смерть матери, поначалу впал в жестокую горячку, и домашние думали, что юный князь уже не выкарабкается. По приказу отца, не терпевшего проволочек с похоронами и прочими слезливыми обрядами, уже был изготовлен и маленький нарядный гробик, обитый голубым бархатом, обшитый серебром. Но мальчик неожиданно для всех начал выздоравливать, гробик пришлось отдать деревенскому старосте, у которого померла новорожденная дочка. Бархат и серебро при этом, разумеется, ободрали — к чему крестьянской девочке такое баловство? Глебушка же шел на поправку медленно, почти не вставал с постели и, как вскоре обнаружилось к всеобщему ужасу, после перенесенной горячки замолчал, лишился дара речи. Белозерский всегда с презрением относился к слабым и убогим, считал их людьми лишними, потенциальными ворами и дармоедами. Нелюбимый и ранее, а ныне больной ребенок вызывал у него крайнее раздражение и ненависть. «И что мне теперь в этаком наследничке? — строптиво вопрошал он несправедливое провидение, с которым и вообще любил поспорить в припадке мизантропии. — Корми его, учи, воспитывай, а после, пожалуй, еще и выдели ему такую же часть имения, как брату. Будто их можно рядом поставить! Что ж он, прославит мой род великими делами, что ли? Состояние дедов преумножит? Отечеству будет служить на поле брани? Нет, он будет лекарства весь свой век сосать, небо коптить да лекаришек возле себя кормить. И еще меня, старика, пожалуй, попрекнет — зачем я для него, хворого, мало припас?! Знаю, что грех роптать, но тут поневоле возропщешь. Наказал Господь!»
Дела князя тоже не могли добавить ему оптимизма. Еще будучи молодым человеком, бравым офицером кавалерийского полка, Белозерский пристрастился к игре в карты. Огромное состояние, несколько имений и двадцать тысяч душ крестьян, оставленных ему родителями в наследство, были промотаны в какие-нибудь пять-шесть лет. Сестра Антонина Романовна пыталась спасти его от полного краха и разорения, требовала выйти в отставку, поступить на службу в департамент, но Илья Романович рассмеялся ей в лицо, обозвал «благодушной коровой». С тех пор оскорбленные Мещерские его у себя не принимали. «Зазорно им, видишь ли, принимать меня, — жаловался князь на родственников своим блестящим приятелям по карточному столу. — Будто я у них чего украл. Мотаю, верно, но свое мотаю, чужого не беру! Считать чужое состояние — это, по-моему, все едино, что в чужом кармане рыться! Сестрица стала жадна, как замоскворецкая купчиха, и право, не большая-то честь быть у нее принятым!» Приятели сочувственно возмущались «недворянским» поведением Мещерских и всячески поощряли разгоряченного Илью Романовича к «благородно-широкой» игре.
Остепенился князь, только женившись на благоразумной Наталье Харитоновне и выйдя в отставку. К тому времени у Белозерского оставался еще дом на Пречистенке да небольшой капиталец, полученный в наследство от троюродной тетки Татьяны Львовны Прониной вместе с ее имением Тихие Заводи и тремя сотнями крестьян. Тетка эта была старой девой и с презрением относилась ко всему мужскому роду, за исключением блестящего племянника. «Илюша хоть и проказник, мот и шалопай превеликий, зато держит себя с настоящим княжеским достоинством! — говаривала старуха, лепя перед зеркалом мушки на свое желтое обезьянье лицо. — Промотать такое состояние в пять лет — это может только принц крови, теперь таких людей уж все меньше… Нынче уж не поймешь — князь перед тобой или простой приказный, и мода-то у мужчин вся стала приказная. Все черное либо зеленое, кружев и не ищи, а обувь, обувь! Ну стал бы кто упрекать Илюшу в наше-то время, когда на пряжках туфель у графа Зубова были бриллианты с голубиное яйцо?! Быв на балу у матушки императрицы и танцовав с нею, граф потерял бриллиант, и что же? Приказал его искать, вы думаете? Фи! Он лишь оторвал другой и бросил его прочь, дабы не нарушать картины! Илюша, я в уверенности, сделал бы так же, не уронил бы достоинства!» Она даже призналась своей камеристке незадолго до смерти, что, не колеблясь, вышла бы замуж за этого милого шалопая, если бы не мешало родство да огромная разница в возрасте. Князь, блиставший в свете своими огромными проигрышами и долгами, и не подозревал, что приворожил ими эту брюзгливую старую деву!
