Последнее волшебство - Стюарт Мэри (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
2
Городок Эймсбери немногим больше обыкновенной деревни, но со времен Амброзия он приобрел некое величие, ибо здесь родился великий король и здесь же неподалеку на открытой ветрам Сарумской равнине находится знаменитое сооружение – Нависшие Камни. Это расположенные замкнутым кольцом огромные каменные глыбы, Хоровод Великанов, возведенный еще в незапамятные времена. Когда-то я восстановил и обновил его (в чем люди усмотрели опять же волшебство), и он стал памятником британской славы и местом захоронения британских королей. Здесь, рядом с братом своим Амброзием, надлежало теперь успокоиться Утеру.
Мы без приключений привезли тело в Эймсбери м поставили в местном монастыре перед алтарем в монастырской часовне, обернутое в пропитанные благовонием пелены, уложенное в выдолбленный дубовый ствол и прикрытое сверху лиловым покровом. У гроба, сменяясь, круглые сутки стояла в почетном карауле королевская стража, сопровождавшая тело из северных пределов , и молились денно и нощно монахи и монахини города Эймсбери. Поскольку королева Игрейна принадлежала к христианской вере, Утера должны были похоронить по христианскому обряду и канону, хотя при жизни он даже на словах не особенно-то поклонялся христианскому богу. И сейчас на глазах у него поблескивали две тяжелые золотые монеты, предназначенные для уплаты перевозчику, собиравшему эту дань с мертвых за многие столетия до святого привратника Петра. И самая часовня, в которой стоял гроб, была возведена, как можно было судить, на месте римского храма – невысокое продолговатое строение из прутьев, обмазанных глиной, под тростниковой кровлей, покоящейся на бревенчатых балках, а чисто вымытый пол выложен искусной каменной мозаикой – он, как видно, сохранился от прошлых время. Завитки аканта и виноградные лозы не могли оскорблять души верующих христиан, а посреди пола лежал груботканый ковер, предназначенный скрывать от глаз изображение языческого бога или богини, которые там, должно быть, парили нагими среди винограда.
Новое благосостояние города Эймсбери отразилось и на монастыре. Правда, он представлял собой всего лишь собрание разномастных хижин, сгрудившихся вокруг мощеного двора, но хижины все были исправные, а дом аббата, который освободили для королевы и ее свиты, имел крепкие каменные стены, деревянные полы и в дальнем конце большой очаг с дымоходом над крышей.
У городского старосты тоже был добротный дом, который он поспешил предложить мне, но я объяснил ему, что вскоре вслед за мною прибудет сам король, и, оставив его в заполошных хлопотах по дальнейшему благоустройству жилища, расположился с моими слугами в таверне. Таверна была маленькая и скромная, без новомодных излишеств, зато чистая, и в очагах жарко пылал огонь, прогоняя осенние холода. Хозяин помнил меня еще с тех времен, когда я приезжал сюда перестраивать каменный Хоровод и останавливался у него. Все так же трепеща передо мною, как и тогда, когда оказался свидетелем моего искусства, он поспешил предоставить мне лучшую комнату и посулил к ужину курицу и пирог с бараниной. Однако, узнав, что со мной двое слуг, и что они будут сами прислуживать мне в отдельных покоях, заметно обрадовался и тут же отослал своих любопытных поварят обратно, раздувать кухонные меха.
Слуги, которых я привез с собой, были из Артуровой челяди. Последние годы, живя один в Диком лесу, я все для себя делал сам и собственных слуг не имел. Из этих двоих один был низкорослый, подвижный уроженец валлийских холмов, а вторым был Ульфин, приближенный слуга покойного короля Утера. Утер взял его к себе из тяжкого рабства и обращался с ним ласково, и Ульфин за то платил ему безграничной преданностью. Эта преданность теперь причиталась Артуру, но было бы жестокостью отказать Ульфину в праве сопровождать в последний путь тело его господина, поэтому я попросил, чтобы его отрядили со мной. Теперь я велел ему отправиться в часовню вслед за гробом и полагал, что до окончания похорон больше его не увижу. Тем временем валлиец Ллу распаковал мою поклажу, позаботился о горячей воде и послал пару хозяйских мальчишек посмышленее в монастырь – передать от меня послание для ожидавшейся королевы. Я приветствовал ее в Эймсбери и сообщал, что готов явиться к ней с поклоном, как только она отдохнет с дороги и пришлет за мной. О том, что произошло в Лугуваллиуме, она уже знала, и я прибавил только, что Артура пока еще в Эймсбери нет, но что к похоронам он будет.
Самого меня не было в городе, когда прибыл поезд королевы. Я выехал к Хороводу Великанов посмотреть, все ли подготовлено к похоронной церемонии, а когда вернулся, мне сообщили, что приехала королева со свитой и что она со своими дамами уже расположилась в доме аббата. Игрейна послала за мной, когда осенней день начал склоняться к вечеру.
Черные тучи скрыли заход солнца, и, когда я, отказавшись от эскорта, шел один недальней дорогой к монастырю, было уже почти темно. Ночь легла тяжелым гробовым покровом, в траурном небе не светилась ни одна звезда. Я вспомнил огромную король-звезду, которая вспыхнула на смерть Амброзия, и мысли мои обратились к тому королю, что лежал сейчас мертвым в часовне, и плакальщиками у его гроба были монахи, и стояли над гробом торжественным караулом недвижные, как статуи, его верные слуги. Но изо всех, кто присутствовал при его смерти, лишь один Ульфин оплакал его.
У ворот меня встретил не монастырский привратник, а распорядитель двора, личный слуга королевы, я помнил его еще по Корнуоллу. Он, разумеется, был уведомлен о том, кто я таков, и низко мне поклонился, но я видел по его лицу, что он меня не узнает. А ведь это был поседевший и сгорбившийся под тяжестью лет, но все же тот самый рыцарь, что примерно за три месяца до Артурова рождения впустил меня к королеве, и она обещала поручить младенца моим заботам. В тот раз я изменил обличье, опасаясь вражды Утера, и вот теперь убедился, что рыцарь королевы не узнал в статном принце простого бородатого «лекаря», приглашенного когда-то к его госпоже.
Он провел меня через широкий зеленый двор к большому дому под тростниковой крышей, где остановилась королева. По обе стороны от дверей и дальше вдоль стен были вставлены в скобы полыхающие факелы, освещавшие это убогое жилище. За дождливое лето между булыжниками по всему мощеному двору густо разрослась трава, а по углам, чуть не с человеческий рост, зеленела крапива. В крапиве, прикрытые мешковиной, стояли деревянные плуги и сохи трудолюбивой братии. У задних дверей виднелась наковальня, над ней на крюке, вбитом в столб, болталась связка готовых подков. Выводок черных худых поросят бросился, вереща, врассыпную у нас из-под ног, сквозь щелястую низкую дверцу сарая донеслось взволнованное призывное хрюканье их матки. Благочестивые братья и сестры в Эймсберийской обители вели жизнь простую – каково-то с ними королеве?
Но я напрасно за нее беспокоился. Игрейна всегда умела держаться с достоинством, а став женой Утера, она окружала себя всей возможной пышностью – быть может, именно потому, что брак этот был заключен при довольно сомнительных обстоятельствах. Когда я давеча осматривал дом аббата, это было простое скромное жилище, чистое и сухое, но лишенное какого-либо роскошества. И вот теперь, за несколько часов, королевины слуги преобразили его в богатое обиталище королевы. Голые каменные стены были завешены алыми, зелеными и голубыми полотнищами, а на одной висел великолепный восточный ковер, привезенный мною в подарок из Византии. Дощатые полы белели, тщательно выскобленные, на камине полыхал жаркий огонь. По одну сторону от него стояло кресло с высокой спинкой и шитым разноцветной шерстью сиденьем, а у подножия – маленькая золоченая скамеечка. Против этого кресла, по другую сторону от очага, стояло второе, тоже с высокой спинкой и с резными подлокотниками в виде драконовых голов. Ярко горел светильник – бронзовый дракон о пяти головах. Дверь в строгую аббатскую опочивальню стояла распахнутая, и внутри виднелось высокое роскошное ложе под голубым покрывалом, мерцающим серебряными кистями. Несколько женщин, две из них совсем юные, еще хлопотали в опочивальне и возле стола в первой комнате, накрывая к ужину. Пажи в голубом сновали взад-вперед с блюдами и графинами. У камина, греясь, растянулись три белоснежные гончие.
