Расколотое королевство (ЛП) - Эйтчесон Джеймс (читаем книги .TXT) 📗

Но тогда почему эти сказали, что были посланы самим Риваллоном? Группа из полутора десятков мужчин была слишком мала, чтобы причинить серьезное беспокойство, поэтому, встретив мало-мальски существенное сопротивление, все, что они могли сделать — это бежать. Просто сегодня они не успели. Поэтому, перебив их, мы послали предупреждение их господину.

— Они осмелели, — сказал Серло, и хотя он сидел спиной ко мне, я явственно представил себе его сосредоточенный хмурый взгляд. — Там что-то назревает, что-то серьезное. Разве не так, милорд?

Я задумался. Если не считать набегов, прошлый год оказался довольно спокойным. Хотя до нас доходили слухи о бунтах то в одной, то в другой части королевства, это были, как правило, местные неурядицы, и их можно было легко уладить. От северных мятежников, скрывающихся в лесах и горах Нортумбрии, не было никаких известий. Так же не было ничего слышно об Эдгаре Этлинге, человеке, которого я поклялся убить, и который стал причиной гибели моего господина в прошлом году в Дунхольме. Он был где-то там с ними, но никто не мог сказать, где именно, и хотя многие подозревали, что он сделает новую попытку завладеть короной, не было слышно ни слова ни о его людях, ни о кораблях.

Много месяцев прошло с той зимы, вполне достаточно, чтобы подготовиться к новой кампании, и я ни на миг не сомневался, что Этлинг, что-то замышляет. Поэтому какая-то часть меня не могла не разделять подозрения Серло. При одной мысли об этом моя правая рука зачесалась. Слишком давно у меня не было возможности проверить ее в бою, то есть в настоящем сражении, а не в тех коротких стычках и набегах, которыми докучали нам назойливые валлийцы в этом пограничном краю. Я тосковал по звону стали о сталь, приливу горячей крови, восторгу атаки, дружному топоту копыт, тяжести копья в руке, готовности нанести удар, единому кличу, когда мы все вместе мчались на сомкнутые щиты врага. Жажда крови. Радость сражения.

— Милорд? — Снова позвал Серло.

Но у меня не было ответа для него. Вместо этого я передал ему флягу, из которой пил.

— Держи. Попробуй валлийское пойло. Мне нужно отлить.

Я отошел чуть ниже по склону к наклонившейся над ручьем иве, но не так далеко, чтобы потерять из виду палатки наверху. Моя правая нога онемела от долгого сидения, и пытаясь размять ее, я шел, слегка прихрамывая.

Я подошел к ручью и уже собирался развязать штаны, когда слабый ветерок донес до меня звуки рыданий. Нахмурившись, я нырнул под ветви и, отводя их от моего лица, двинулся в сторону шума. Далеко идти не пришлось. В десяти шагах от меня, закрыв лицо руками, на коленях стояла Хильд.

Как ей удалось незаметно проскользнуть мимо нас с Серло? Наверное, пока мы говорили, подумал я, и про себя обругал за невнимательность. Если я не могу уследить за собственным лагерем, что помешает противнику застать нас врасплох?

Она увидела меня, стоящего под деревом, и испуганно вскочила на ноги, стряхивая грязь с юбки и быстро бормоча что-то непонятное. Это была невысокая худенькая девушка, незамужняя, судя по распущенным волосам, и достаточно привлекательная, даже с царапинами на щеке.

— Не бойся, — сказал я, поднимая верх ладони, чтобы показать, что не собираюсь причинить ей зла.

Ей было, вероятно, лет шестнадцать или семнадцать, хотя я никогда не умел правильно угадывать возраст. Я попытался вспомнить, чья она дочь, но не смог.

Она не двигалась, словно вросла ногами в землю. Я чувствовал, что должен сказать что-то еще. Весь прошлый год я учился говорить по-английски, но сейчас мне пришло на ум всего несколько слов.

— Не бойся, — повторил я и совершенно не был готов, когда она снова залилась слезами и обняла меня.

Я был слишком удивлен, чтобы сделать что-нибудь, и потому стоял на месте, а она вцепилась в меня скрюченными пальцами и уткнулась лицом в плащ.

— Лифинг, — повторяла она, всхлипывая. — Лифинг.

Я почувствовал укол сожаления. Мы не имели возможности отвезти тело за много миль обратно в Эрнфорд, и не успели даже вырыть ему достойную могилу, поэтому у нас не было иного выбора, как оставить его там на съедение волкам и воронам.

И все же я понимал, что значит потерять близкого человека. В ту ночь, когда мой господин погиб от рук нортумбрийцев, я так же потерял Освинн. У меня не было возможности ни попрощаться, ни сказать, как много она на самом деле значила для меня, и теперь этот шанс был утрачен навсегда. Время от времени она по-прежнему приходила ко мне во сне: черные волосы, не связанные и ничем не скрепленные, свободно разметавшиеся по плечам и белой груди, нежные объятия, которые я никак не мог забыть. Но больше всего я тосковал не по ее дикой красоте, а по силе воли, гордости и бесстрашию даже перед лицом самых необузданных из моих соратников-рыцарей. Может быть, мужчины и правят миром, но женщины правят сердцами мужчин, и я никогда не знал женщины, подобной Освинн. Хоть наше время вместе и было недолгим, и многое изменилось с тех пор, одно оставалось неизменным — моя скорбь по ней.

Именно в этот момент я вспомнил о маленьком гребешке с вырезанной на нем буквой «Х», который Эдда нашел на мокрой земле, и который до сих пор лежал в моем кошельке.

Я осторожно отцепил от плаща руки Хильд, потом отстранил ее от себя и вытащил кусочек рога.

— Наверное, это твое.

Ее глаза, распухшие от долгих слез, широко раскрылись. Она взяла у меня гребень и обеими руками прижала к груди, прежде чем поднести его к губам. Я подумал, что, должно быть, это Лифинг подарил ей гребешок. Как много, наверное, пришлось ему работать и как долго откладывать каждую монетку, чтобы купить ей этот подарок и завоевать ее любовь. И несмотря на все его усилия, они оба не получили ничего. Может быть, он будет ждать ее в конце пути, как, я надеялся, ждет меня Освинн.

Она что-то пробормотала: слова благодарности, а может быть, молитву. Вдалеке взвыл волк, на его призыв ответил второй, потом третий. Стая возвращается с охоты, подумал я. Совсем как мы.

— Ну, — сказал я, — здесь небезопасно.

Она смотрела в сторону ручья, глядя как вода крутится между камнями. Я не знаю, слышала ли она меня, но я положил руку ей на плечо, и она посмотрела мне в глаза.

— У нас впереди долгая дорога, — сказал я. — Тебе надо отдохнуть.

Не говоря ни слова, она кивнула. Бросив на меня последний горестный взгляд, она склонила голову и ушла.

Было уже поздно, когда мы вернулись домой на следующий день. Со стертыми ногами, с добычей и женщинами, мы шли медленнее, чем мне хотелось, но наконец лучи уходящего солнца осветили вершину Красного Холма — Red Dun, как называли его крестьяне, живущие у его подножия. Его поросшие густым лесом склоны отмечали западную границу моих владений, и я знал, что нам осталось пройти совсем немного. Вскоре мы вышли из его тени, и перед нами заколосились поля густой, но еще зеленой пшеницы, а за ними серебрилась лента реки, извивающейся по всей долине. Дома и лачуги, стоящие на берегах, струи дыма, поднимающиеся над соломенными крышами. Чуть выше за ними располагались конюшня и амбар, скотный двор и курятник, пустой пока дом для слуг, которые вместе с домом управляющего и Большим Залом в центре были окружены сухим рвом и деревянным частоколом.

Эрнфорд. Усадьба, которую дал мне мой новый лорд Роберт Мале. Место, которое я теперь называл домом, хотя это и казалось странным, когда я оглядывался назад на свою прошлую жизнь. Конечно, тогда я не мог знать, что ждет меня впереди, какой путь избран для меня Богом, так что, может быть, Танкред Динан, живущий в собственном доме, был естественным этапом моей жизни. Кроме того, к этому лету — двадцать седьмому моей собственной жизни и одна тысяча семидесятому от Рождества Господа нашего — я уже провел в усадьбе больше года. Точнее, пятнадцать месяцев прошло с того дня, когда король Гийом одержал победу при Эофервике, [2] когда мы разгромили английских мятежников и их предводителя, самозванца Эдгара и оттеснили их из города в их северные норы. Тогда я был простым рыцарем на службе у моего господина, приведенным к присяге и жаждущим битвы ради свершения мести и возможности показать себя. Теперь я был господином в собственном феоде с крестьянами, землей и домом под защитой частокола, с верными рыцарями, носящими мой герб.