Морской ястреб - Sabatini Rafael (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Вероятно, он чувствовал необходимость повторить это, дабы иметь под рукой повод для недовольства.
— Если вы соблаговолите позволить мне обратиться к вам с просьбой, то я попрошу вас избавить меня от стыда, связанного с этим напоминанием.
— С напоминанием о вашем вероломстве? — спросил Оливер. — О вашей предательской готовности поверить всему самому дурному обо мне?
— С напоминанием о том, что я когда-то думала, будто люблю вас. Ничего в жизни я не могла бы стыдиться больше. Даже невольничьего рынка и всех тех унижений, которым вы меня подвергли. Вы укоряете меня за готовность поверить нелестным для вас слухам…
— О нет! Не только за неё! — перебил Оливер, распаляясь гневом под безжалостной плетью её презрения. — Я отношу на ваш счёт погибшие годы моей жизни, всё, что я выстрадал, всё, что потерял, всё, чем я стал.
Сохраняя поразительное самообладание, Розамунда подняла голову и холодно посмотрела на Оливера.
— И вы во всём обвиняете меня?
— Да, обвиняю! — горячо ответил он. — Если бы вы тогда иначе обошлись со мной, если бы менее охотно прислушивались к сплетням, этот щенок, мой брат, не зашёл бы так далеко. Да и я не дал бы ему такой возможности.
Розамунда пошевелилась на подушках дивана и повернулась к Оливеру боком.
— Вы напрасно тратите время, — холодно сказала она и, видимо, понимая необходимость объясниться, продолжила: — Если я так легко поверила всему дурному про вас, то, должно быть, внутренний голос предупредил меня, что в вас действительно много скверного. Сегодня вы сняли с себя обвинение в убийстве Питера, но для этого совершили поступок гораздо более гнусный и постыдный, поступок, обнаруживший всю низость вашей души. Разве не проявили вы себя чудовищем мстительности и бесчестности? — Розамунда в волнении поднялась с дивана и посмотрела прямо в лицо Оливеру. — Не вы ли — корнуоллский дворянин, христианин — сделались грабителем, вероотступником и морским разбойником? Разве не вы пожертвовали верой своих отцов ради нечестивой жажды мести?
Нимало не смутясь, Оливер спокойно выдержал её взгляд и ответил вопросом на вопрос:
— И обо всём этом вас предупредил ваш внутренний голос? Помилуй Бог, женщина! Неужели вы не могли придумать чего-нибудь получше?
В эту минуту на террасе появилось двое невольников, и Оливер отвернулся от Розамунды.
— А вот и ужин. Надеюсь, ваш аппетит окажется сильнее вашей логики.
Один невольник поставил на мавританский столик рядом с диваном глиняную миску, от которой исходил приятный аромат, другой опустил на пол рядом со столиком блюдо с двумя хлебами и красной амфорой с водой. Короткое горлышко амфоры было закрыто опрокинутой чашкой.
Невольники низко поклонились и бесшумно исчезли.
— Ужинайте! — приказал Оливер.
— Я не хочу никакого ужина, — строптиво ответила Розамунда.
Он смерил её ледяным взглядом.
— Впредь, женщина, вам придётся считаться не с тем, что вы хотите, а с тем, что я вам приказываю. Сейчас я приказываю вам есть, а посему — начинайте.
— Не буду.
— Не будете? — медленно повторил он. — И это речь невольницы, обращённая к господину? Ешьте, говорю я.
— Я не могу! Не могу!
— Невольнице, которая не может выполнять приказания своего господина, незачем жить.
— В таком случае — убейте меня! — с ожесточением крикнула Розамунда и, вскочив на ноги, с вызовом посмотрела на Оливера. — Вы привыкли убивать. Убейте же меня. За это, по крайней мере, я буду вам благодарна.
— Я убью вас, если так будет угодно мне, — невозмутимо ответил корсар, — но не для того, чтобы угодить вам. Кажется, вам всё ещё непонятно, что вы — моя невольница, моя вещь, моя собственность. Я не потерплю, чтобы вам был нанесён ущерб иначе, чем по моей прихоти. Поэтому — ешьте, иначе мои нубийцы плетьми подстегнут ваш аппетит.
Розамунда стояла перед ним, дерзко выпрямившись, бледная и решительная. Затем плечи её неожиданно опустились, как у человека, раздавленного непоколебимостью противостоящей ему воли; она поникла и снова села на диван. С явной неохотой она медленно придвинула к себе миску. Наблюдая за ней, Оливер беззвучно смеялся.
Розамунда помедлила, словно ища чего-то, и, не найдя, подняла голову и то ли насмешливо, то ли вопросительно посмотрела на Оливера.
— Вы приказываете мне разрывать мясо пальцами? — высокомерно спросила она.
— Закон Пророка запрещает осквернять хлеб и мясо прикосновением ножа. Бог наделил вас руками, вот и обходитесь ими.
— Вы, кажется, издеваетесь надо мной, говоря о Пророке и его законах? Какое мне до них дело? Уж если меня заставляют есть, то я буду есть по-христиански, а не как языческая собака.
Оливер не спеша вытащил из-за пояса кинжал с богато изукрашенной рукоятью и осторожно бросил его на диван рядом с Розамундой, всем своим видом показывая, что уступает ей.
— Тогда попробуйте вот этим.
Судорожно вздохнув, Розамунда порывисто схватила кинжал.
— Наконец-то мне есть за что благодарить вас, — проговорила она и поднесла остриё кинжала к груди.
Оливер молниеносно упал на одно колено, схватил Розамунду за запястье и так стиснул его, что пальцы её разжались.
— И вы действительно предположили, будто я поверил вам? Решили, что ваша неожиданная уступчивость обманула меня? Когда же вы наконец поймёте, что я отнюдь не глупец? Я дал вам кинжал, чтобы испытать вас.
— В таком случае теперь вам известны мои намерения.
— Заранее предупреждённый — заранее вооружённый.
Если бы не нескрываемое презрение, горевшее в глазах Розамунды, то взгляд, каким она наградила сэра Оливера, мог бы показаться насмешливым.
— Разве так трудно, — спросила она, — оборвать нить жизни? Разве нож — единственное орудие смерти? Вы похваляетесь тем, что вы — мой господин, а я — ваша раба; что, купив меня на базаре, вы властны распоряжаться моим телом и душой. Пустая похвальба! Вы можете связать и заточить в темницу моё тело, но душу мою… Уверяю вас: ваша сделка не удалась! Вы мните, будто властны над жизнью и смертью. Ложь! Только смерть вам подвластна.
На лестнице послышались быстрые шаги, и, прежде чем Оливер успел сообразить, как ответить Розамунде, перед ним вырос Али. Он принёс поразительное известие. Какая-то женщина просила разрешения поговорить с Сакр аль-Баром.
— Женщина? — Оливер нахмурился. — Назарейская женщина?
— Нет, господин, мусульманка, — последовал ошеломляющий ответ.
— Мусульманка? Здесь? Это невозможно!
Корсар ещё не договорил, как на террасу, словно тень, проскользнула женщина, с головы до пят одетая в чёрное. Длинная чадра, словно мантия, скрывала очертания её фигуры.
Разгневанный Али резко повернулся к незваной гостье.
— Разве не велел я тебе дожидаться внизу, о дочь стыда? — обрушился он на неё. — Она последовала за мной, господин, чтобы пробраться к тебе. Прикажешь увести её?
— Нет, оставь нас. — И Сакр аль-Бар жестом отослал Али.
Что-то неуловимое в неподвижной фигуре в чёрном привлекло внимание корсара и вызвало его подозрения. Непонятно почему, но он вдруг вспомнил Аюб аль-Самина и соперничество, разгоревшееся на базаре вокруг Розамунды. Он молча ждал, когда вошедшая заговорит. Та, в свою очередь, стояла всё так же неподвижно, пока шаги Али не замерли в отдалении. Тогда с неподражаемой дерзостью и безрассудством, выдававшими её европейское происхождение и, следовательно, нетерпимость к ограничениям, налагаемым мусульманскими обычаями на представительниц её пола, незнакомка сделала, то, на что никогда бы не осмелилась истинная правоверная. Она откинула длинную чёрную чадру, и Сакр аль-Бар увидел бледное лицо и томные глаза Фензиле.
Иного он и не ожидал, однако, увидев это лицо открытым, отступил на шаг.
— Фензиле! — воскликнул он. — Что за безумие!
Заявив о себе столь эффектным образом, Фензиле спокойно накинула чадру и вновь обрела вид, приличествующий мусульманке.
— Прийти сюда, в мой дом! — недовольно продолжал Сакр аль-Бар. — Что будет с тобой и со мной, если весть об этом дойдёт до твоего господина? Уходи, женщина, немедленно уходи! — приказал он.
