Охотники за пчелами - Эмар Густав (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗

Дон Гусман истинный солдат в самом благородном значении этого слова, никогда не занимавшийся политикой, внушал чрезвычайное подозрение диктатору главным образом потому, что его благородный, решительный характер привлекал к нему соотечественников, питавших к нему такую глубокую симпатию и преданность, что генерал Розас не решался изгнать или каким-то другим способом избавиться от человека, всеобщее поклонение и благородная гордость которого казались ему публичным осуждением его поступков.

Как мы уже сказали сейчас, дону Гусману было сорок лет, но, несмотря на бесчисленные жизненные испытания, годы не сказались на его внешности. Он был высок и статен, лицо — живое и выразительное, глаза — блестящие и только несколько серебристых нитей, проглядывающих в густой черной шевелюре, да две-три глубокие морщины, запечатлевшие скорее мысль, чем годы, указывали на то, что он достиг середины жизни.

Часы недавно пробили половину одиннадцатого, когда несколько громких ударов в дверь заставили вздрогнуть дона Гусмана. Он остановился и прислушался.

С галереи доносились какие-то голоса, но о чем говорили и кто, он различить не мог.

Через некоторое время голоса смолкли, дверь отворилась, и вошел слуга. Судя по всему, доверенное лицо дона Гусмана.

— Что там происходит, Диего? — спросил дон Гусман. — Что значит этот шум в такое позднее время?

Слуга подошел к своему господину вплотную и шепнул ему на ухо:

— Дон Бернардо Педроза!

— О! — воскликнул дон Гусман, хмуря брови. — Он один?

— С ним четверо солдат.

— Что же это значит? — продолжал дон Гусман, все больше мрачнея.

— Что поблизости, должно быть, у него спрятано еще человек двадцать.

— Чего от меня хочет этот человек? Для визита час весьма неподходящий.

— Дон Бернардо не состоит в числе моих друзей, — прибавил дон Гусман с горькой усмешкой, — чтобы позволить себе без всякой на то серьезной причины поступать столь бесцеремонно.

— Это я имел честь заметить ему.

— И тем не менее он настаивает?

— Да. Он сказал, что должен сообщить вам что-то чрезвычайно важное.

Дон Гусман сделал несколько шагов, потом, вернувшись к своему слуге, продолжал:

— Послушай, Диего, позаботься, чтобы все слуги вооружились без шума и ждали моего сигнала. Только действуй осторожно, чтобы не возбудить подозрения.

— Положитесь на меня, сеньор, — ответил старый слуга с преданной улыбкой.

Уже тридцать лет Диего находился в услужении у семейства Рибейра, постоянно доказывая своему господину безграничную преданность.

— Хорошо, хорошо, — ответил дон Гусман веселым тоном. — Я знаю, на что ты способен.

— А лошади? — продолжал слуга.

— Пусть остаются на месте.

— Итак, мы едем, несмотря ни на что? — удивился Диего.

— Мы едем тем более скоро, — ответил дон Гусман, наклоняясь к слуге, — что есть опасение, не обнаружилось ли кое-что. Надо ввести их в заблуждение.

Диего кивком головы выразил свое согласие.

— А как же быть с доном Бернардо? — спросил он.

— Проси его войти. Я предпочитаю сразу узнать, в чем дело.

— Благоразумно ли вам оставаться наедине с этим человеком?

— Не беспокойся за меня, Диего, он не так страшен, как ты думаешь. Разве у меня нет пистолета?

Старый слуга, вероятно успокоенный этими словами, вышел, не говоря ни слова, и через минуту ввел человека лет тридцати в полковничьем мундире аргентинской армии. При виде этого человека дон Гусман широко улыбнулся и, сделав несколько шагов навстречу, сказал:

— Добро пожаловать, полковник Педроза, хотя время немножко позднее для визита, я тем не менее рад вас видеть, сделайте одолжение, садитесь. — Он придвинул полковнику кресло.

— Вы меня извините, когда узнаете причину, которая привела меня к вам, — ответил полковник изысканно вежливо.

Диего, повинуясь, хотя и неохотно, повторенному господином знаку, скромно удалился. Сидя напротив, гость и хозяин с нарочитым вниманием несколько минут рассматривали друг друга, как два дуэлянта, готовых к сражению.

Дону Бернардо Педроза было лет двадцать восемь. Красивый и стройный молодой человек с благородными изящными манерами. Овальное лицо, большие черные глаза, как магнитом, притягивали собеседника, прямой нос красивого абриса, рот с затаившейся в уголках его усмешкой, черные усы, широкий лоб, лицо, слегка тронутое загаром, все это придавало его лицу, обрамленному шелковистыми кудрями великолепных черных волос, несмотря на несомненную красоту черт, надменное, властное выражение, внушавшее инстинктивное отвращение. Изящные руки в лайковых перчатках и ноги в лакированных сапогах также свидетельствовали о его знатном происхождении.

Вот как выглядел человек, который почти в одиннадцать часов вечера явился к дону Гусману де-Рибейра и настоял, чтобы его приняли под предлогом, что он желает сообщить нечто важное. Что же касается нравственности этого человека, то это в полной мере обнаружится по ходу повествования. Поэтому сейчас не станем, на этом задерживаться.

Между тем молчание грозило продолжаться бесконечно.

— Я жду, кабальеро, — сказал дон Гусман, вежливо по клонившись, — чтобы вы соблаговолили объясниться. Уже поздно.

— А вам хотелось бы поскорее избавиться от меня, — перебил его полковник с сардонической улыбкой. — Вы это хотите дать мне понять, кабальеро?

— Я стараюсь всегда говорить внятно и откровенно, сеньор дон полковник. Нет никакой надобности истолковывать их иначе.

Сумрачные черты дона Бернардо прояснились, и он сказал добродушным тоном:

— Послушайте, дон Гусман, отложим в сторону всякое препирательство. Я желаю быть вам полезным.

— Мне? — воскликнул дон Гусман с иронической улыбкой. — Вы уверены в этом, дон Бернардо?

— Если мы будем продолжать в этом же духе, кабальеро, мы ничего не достигнем, кроме взаимного раздражения, и не сможем понять друг друга.

— Ах, полковник, мы живем в странное время, вы это знаете лучше меня, когда самые невинные поступки считаются преступлением, когда нельзя сделать шага или произнести слова, не опасаясь возбудить подозрения недоверчивого правительства. Как же я могу верить тому, что вы мне сейчас говорите, когда ваше прежнее ко мне отношение было сугубо враждебным!