Клад адмирала - Привалихин Валерий (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Ничего этого он, Николай Романов, двадцатитрехлетний царственный юноша, путешествовавший со свитой по странам Востока, конечно же, знать не мог. Он просто сидел, слегка оглушенный сабельным ударом, на скамейке, глядел на встревоженных людей из своей свиты, на исполненных ужаса японцев, призванных стеречь и не устерегших высокого гостя из России, и благодарил Бога, что на сей раз все обошлось, как два с половиной года назад при крушении их поезда в Малороссии под Харьковом. И так длилось, пока японский церемонимейстер с вымученной улыбкой и в поклоне не спросил его, не угодно ли, не соблаговолит ли его императорское высочество проследовать в резиденцию губернатора для более тщательной перевязки, для отдыха, и он, государь?наследник, легким кивком дал согласие…
Остров «Макарий»
Я в первый час, приехав в Шамал, приметил эту скалу. Притиснутая к обрывистому берегу, поросшая на вершине редкими чахлыми соснами и дымчато?розовым цветущим маральником, она взметывалась ввысь из стремнины голубоводной Катуни, светясь в солнечных лучах красно?коричневыми, в глубоких складках?трещинах, отвесно?крутыми боками. Отсветы этих боков падали в воду, создавая совершенно невообразимую, невыразимую игру цвета.
– «Остров», – сказал мне название скалы приятель, из?за которого я, собственно, и оказался в Шамале – навещал его в легочном санатории. – Еще «Монах», «Макарий» называют скалу. Кому как нравится.
«Остров» – было понятно, но почему «Монах», «Макарий» – этого мой приятель не знал.
Мы, правда, быстро докопались до этого. В начале века в Шамал всякое лето наезжал и жил в нем крупный духовный чин Макарий. Молодым в здешним краях миссионерствовал, потом в губернском городе Томске был епископом, позднее сделал головокружительную карьеру, вышел в митрополиты Московские. Макарий был однолюбом и, в великом звании своем пребывая, ценил горнотаежный Шамал всех уголков мирских превыше. Своими руками – а чего только не могут руки миссионера, изрядно пожившего в глухих горах за сотни верст от цивилизации, – сделал он от коренного правого берега к острову мостик, срубил на острове часовню и в этой часовне отшельнически, в молитвах и писании икон проводил отпуска.
После революции часовня и мостик исчезли. Как доказательство, что мостик был, остались углубления в скале, в том месте, где крепился мостик.
Мне очень, очень захотелось увидеть остров таким, каким он был при Макарии и оставался еще некоторое время после того, как митрополит перестал наезжать при новой власти в Шамал.
Мы искали фотографии старого Шамала, где в кадре была бы и скала с часовней – пристанищем Макария. Наконец в одном доме обнаружили любительский снимок. На нем женщина с мальчиком лет двенадцати (таким тогда был владелец фотографии) сидели на берегу у самой воды, а вдалеке прорисовывался Остров «Монах», и на его вершине очень нечетко – часовня. Фотографируя, меньше всего заботились запечатлеть часовню, потому самая верхушка ее не попала в кадр вовсе.
– Когда разрушили часовню, не помните? – спросил я старожила?шамальца.
– Не разрушили, спалили ее, – был ответ. – Тут в тридцатых годах на месте нынешнего санатория правительственный курорт был. Из самой Москвы приезжали отдыхать. Был среди них один. Голову брил. Как тогда говорили, под Котовского. В белом костюме и белой фуражке ходил. Очень он восхищался часовней, рисовал ее даже. Любил рисовать, не одну часовню рисовал. А потом сам же ее и спалил.
– Как? – спросили мы в один голос.
– Обыкновенно. Закончил писать картину, вошел в часовню, спичкой чиркнул. Сухому дереву много ли надо…
– А мостик?
– Порубил. Вместе с охранником санатория. Санаторий ОГПУ охраняло. Вдвоем с охранником они и порубили.
– Зачем?
– Старухи чтоб к святому пепелищу не шастали. Что?то в этом роде…
Наверняка, если бы еще поискать, в Шамале нашелся бы у кого?то в альбоме четкий снимок Острова с часовней, обителью митрополита Московского. Но я все?таки не за тем приехал, а навестить приятеля. И потом, откладывая свой поиск, я знал, что куда скорее, нежели в Шамале, найду при желании снимок «Монаха» в любом большом сибирском городе. Шамал – с начала века курортное местечко, а какой курорт без штатного фотографа, без набора памятных подарочных открыток?..
Однако, уехав из Шамала, я быстро забыл об Острове с часовней. Столько на российской земле спалили, взорвали, искорежили и раскатали по бревнышку храмов, монастырей, молелен, сто крат величественней и краше той катунской часовни…
Словом, я не искал фотографию Острова с часовней. Тем не менее нашел. Совершенно неожиданно для себя.
Когда реабилитировали ленинскую гвардию, проходившую в показательных процессах тридцатых, я писал о большевиках старой закалки, пытаясь понять, что двигало этими людьми, в большинстве своем одаренными многогранно, выходцами из культурных обеспеченных семей, – когда они шли в революцию?
И вот в одной московской квартире я встречался с родственниками одного из таких партийцев. За чаем перебирали фотографии, сетуя, что уцелели крохи, да и имеющееся собрано почти все по друзьям?знакомым; для меня вспоминали, как много в годы первых пятилеток, не щадя себя, работал этот партиец.
Желая дополнить портрет, говорили о его даре музыканта и особенно необыкновенном – живописца. Если бы не важная государственная служба, если бы творил не урывками, достиг бы вершин. Можно убедиться. Уцелело, правда, из многого чуть больше десятка не самых удачных его живописных работ. Две – на стенах у меня перед глазами, а остальные…
Из соседней комнаты внесли еще картины. И на первой же я увидел Остров «Макарий». Бревенчатая, срубленная «в лапу» часовня с вырастающей из четырехскатной тесовой крыши башенкой, увенчанной крестом, украшала вершину скалы.
Часовня весело сверкала синим, зеленым, красным. Мосток с перилами бежал от берега к острову высоко?высоко над водой… То сложное сочетание цветов, образуемое отсветами скалы на воду, автор уловил, нашел для них краски.
– Нравится? – спросила старшая из дочерей революционера, видя, как долго я изучаю картину. – Это на отдыхе в Сибири. Папа эту картину особенно любил, чаще других показывал ее друзьям. Можно сказать, хвастался ею.
– А вот, – вторая дочь протянула мне фотографию, – шамальский снимок. Чудом сохранился и даже папиной рукой надписан.
Улыбающийся круглолицый мужчина лет сорока с небольшим в белом костюме и белой фуражке светлыми глазами смотрел на меня с фотографии.
Я перевернул снимок. «Сибирь. Алтай. Ойротия, курорт Шамал. 9.08.1934 год», – было написано размашистым уверенным почерком на обороте.
Минуло уже несколько лет, как я был в Шамале, но я помнил каждое слово старожила?шамальца.
– Ваш отец был воинствующим безбожником? – спросил я.
– С чего вы взяли? – удивилась старшая из дочерей. – Он был, конечно, атеистом, но к религии относился вполне терпимо.
– А он рассказывал, что стало с часовней?
– Нет. А что с ней могло стать? Вы знаете что?то?
Я знал. Но что я мог сказать двум довольно пожилым дочерям революционера? Что нарисовать, а после спалить часовню – это кощунство? Что это в голове нормального человека не укладывается?
Мог ли я сказать подобное двум благообразным смиренным старушкам, которые мне не сделали ничего худого, которые много хлебнули страданий из?за отца после его ареста и расстрела и которым ничего не осталось, кроме как до последнего вздоха гордиться отцом и боготворить его?..
Молитва пани Ядвиги
1
– Придется тебе, Олег, слетать в командировку. – Мужчина среднего возраста, одетый по?домашнему, отодвинул от себя журнальный столик, поднялся с кресла. Сделал несколько шагов по просторной, богато убранной гостиной с камином и опять погрузился в кресло. – В Сибирь, – добавил, глядя на собеседника, высокого красивого парня лет двадцати грех с чуть рыжеватыми волнистыми волосами.
– Что там? – спросил Олег, подходя к столику. Он был завален ворохом газетных вырезок, присланных из агентства газетно?журнальной информации.
