Птица войны - Кондратов Эдуард Михайлович (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Процедура переодевания заняла немного времени, но Тауранги спешил: скоро начнет светать. Слишком долго они подбирались к английским пушкам, да и пакеха-карлик заставил их промедлить. Впрочем, в каждой беде есть крупица добра. Не попадись им этот человечек, шансов на успех у пятерки было бы мало. Их немного и теперь, но все-таки…
Тауранги сунул за пазуху коротенькую палицу и, чувствуя себя скованно в тисках чужеземной одежды, выбрался из окопа.
— Бог Ту поможет мне, — вполголоса пробормотал он.
Поправив шляпу, он неспешно направился к костру, у которого продолжали беседовать два уроженца Йоркшира. Те Паки, Апирана, Таева и Те Ратимае, припав грудью к брустверу, взяли обоих артиллеристов на мушку.
Трава скрыла босые ноги сына Те Нгаро, когда красноватые блики костра коснулись его фигуры, выступившей из темноты.
— Плете-е-ется… — равнодушно протянул О'Райли, скашивая глаза на Тауранги. Он лежал на боку, подперев голову ладонью, и даже не шевельнулся — так одолели его сонливость и лень.
— Кто? Коротышка? — Второй солдат приподнялся на локте и сел.
Он хотел было зевнуть, и челюсть его уже стала отвисать, как вдруг в глазах солдата метнулось изумление.
— Смотри-ка!.. — в испуге выдохнул он. Пальцы его судорожно царапнули ложу ружья, но было поздно. В два прыжка оказавшись возле костра, Тауранги выхватил палицу и с оттяжкой ударил молоденького солдата в лицо. Изо рта рухнувшего навзничь пакеха вместо крика вырвалось бульканье. Еще удар — и уткнулся носом в хворост не успевший ни опомниться, ни пикнуть О'Райли.
Тауранги рванулся к зачехленным орудиям и, упав на колени, пополз между ними. Снова вскочил на ноги, заметался. Где бочонки с порохом?! Где снаряды?! Ничего не видно. Тьма, сплошная тьма…
Рискнуть? А что иначе?!
Он пригнулся и побежал назад, к костру. Выдернув из кучки хвороста несколько веток, он сунул их в раскаленные угли. Со стиснутыми зубами обождал, когда примется огонь, и с искрящим факелом бегом вернулся к орудиям.
Вот они где!
Он отшвырнул пылающие ветки и бросился к ограждению из камней, за которым успел разглядеть округлые силуэты бочонков.
Наконец-то… Тауранги, напружинив мускулы, обхватил бочонок и… без малейшего усилия оторвал его от земли.
Пустой. А этот? Тоже пуст. И этот… И этот…
Руки Тауранги дрожали. Отчаяние сдавило горло: напрасно, все-все напрасно…
Надо найти!
Он перепрыгнул через каменный заборчик и, нагнувшись, стал обшаривать пространство вокруг бочонков. Неожиданно под ногой он почувствовал жесткую ткань. Так и есть — край большого куска парусины. А под ним?..
Неужели нашел?.. Да-да, это пороховые бочки… Тяжелые, хорошо! Скорее содрать покрывало, схватить первую — и к пушкам. Потом еще одну и еще одну… И, наконец, швырнуть головню, броситься в сторону, упасть на землю. И нет больше у пакеха их страшной силы, способной крушить маорийские палисады. Что смогут они без пушек? Эх, только бы успеть…
Тревога в лагере англичан началась в момент, когда Тауранги, задыхаясь от напряжения, нес к орудиям второй пороховой бочонок. Тревогу поднял молоденький солдатик, которому палица сына Те Нгаро лишь разбила лицо, не повредив костей черепа. Придя в сознание, он дотянулся до ружья и выстрелил в воздух, а уже затем поднял истошный крик, разбудивший солдат на сотню ярдов в округе.
Увидев, что пакеха бегут на его вопли, четверка нгати выскочила из окопа и открыла ружейный огонь. Первая же пуля прикончила крикуна, но вспышки выстрелов сразу же выдали их с головой. Но нгати и не хотели больше прятаться. Напротив, они стремились отвлечь внимание пакеха на себя, чтобы дать Тауранги возможность если не взорвать орудия, то хотя бы благополучно уйти.
Все еще плотная тьма и паника, начавшаяся в стане пакеха, способствовали успеху их замысла. Англичанам в голову не приходило, что враг находится чуть ли не в самом сердце лагеря. Нападения ждали сверху, и потому по частоколам крепости вскоре был открыт беглый огонь. Под него попали и сторожевые цепи ваикато, и один из английских патрулей. Друзья Тауранги, перебегая с места на место, редкими выстрелами еще более запутывали солдат. И когда четверка нгати, прекратив огонь, стала отходить к обрыву, треск ружейной пальбы продолжал наполнять воздух. Кто в кого стрелял — понять теперь было невозможно, и голоса охрипших офицеров бесследно тонули в какофонии криков и панической пальбы.
…Треск выстрелов и вопли изувеченного артиллериста сказали Тауранги, что вылазка провалилась. Взорвать орудия не удастся. Однако он лишь прибавил шагу и все-таки успел швырнуть второй бочонок в траву перед пушками.
Никто из пакеха не обратил внимания на странную фигуру в европейской одежде: глаза ошалевших солдат искали полуголых дикарей. Но когда Тауранги бесстрашно выхватил из огня головешку, его разглядели. Толстомордый парень в расстегнутом мундире, ахнув, вскинул ружье. Пуля, пущенная с шести шагов, свистнула мимо уха Тауранги. Опрокинув ударом палицы бросившегося наперерез солдата, он добежал до ближнего орудия и с размаху швырнул головню на бочку. Пышущее жаром полено раскололось, взметнув тысячи искр. Раздался чей-то отчаянный крик.
Отпрыгнув в сторону, Тауранги со всех ног бросился вниз по склону. Спина его напряглась в мучительном ожидании взрыва — сейчас, сейчас, сейчас…
Но пороховые бочки не взорвались. Не потому, что их содержимое отсырело, и не потому, что головня слишком быстро угасла. Тауранги не видел, как ринулся к пушкам рыжеволосый крепыш в новеньком солдатском мундире. Смахнув с бочки ладонью бледно-розовые обломки головешки, он без суеты принялся выбирать их из травы, швыряя угольками в прижавшихся к земле солдат. Тауранги не мог слышать, как еще минуту спустя капрал восторженно выкрикивал рыжеволосому в лицо: «К награде! Джонни Рэнд, непременно к награде!..» — и как весело смеялся при этом рыжеволосый смельчак со шрамом на подбородке.
Украдкой продвигаясь по склону на запад, сын вождя все еще ждал, что вот-вот позади громыхнут громовые раскаты, от которых дрожь побежит по большому телу Маунгау.
Когда он перестал ждать, в его сердце вошла тоска.
Э-хе-хе… Воин погибнет — другой встанет. Лучше бы ты взорвался вместе с пушками, Тауранги…
Э-хе-хе…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
рассказывающая о героической смерти Раупахи
Утром два зарева осветили палисады укрепленной деревни.
Первое разлилось с востока, из-за родившихся на горизонте гор. Закрасив розовым половину бледно-серого неба, оно тронуло багрянцем верхушки частоколов, потом мазнуло по пальмовой чешуе крыш и вскоре исчезло, обесцвеченное выглянувшим солнцем.
Блики второго зарева едва достигали подножия крепости. Горела деревня нгати. На рассвете, выполняя приказ Маклеода, ее подожгли солдаты пакеха, и сейчас, когда над Аотеароа вставало солнце, в каинге догорали последние столбы. Дома, навесы, амбары, изгороди — все вспыхнуло, как хворост, все превратилось в дымящиеся черные груды. Деревни не стало.
На всем протяжении боевого настила вплотную стояли люди племени нгати. Сюда взобрались даже дети и старики. Припав к частоколу, маори неотрывно смотрели, как пламя с жадностью дожирает деревню, в которой они родились и выросли, в которой жили и умерли их славные предки. Вспышка воплей, слез и угроз, разразившаяся в па с началом пожара, была кратковременной. Ее сменило всеобщее молчание, в котором ненависти и гнева было больше, чем в самой яростной угрозе. Англичане не запугали нгати, а лишь озлобили их. Каждый будет думать отныне о мести любой ценой.
Маклеоду недосуг было раздумывать. Наглая вылазка нгати, как из-под земли появившихся в английском лагере, взбеленила майора. Мало того, что он потерял переводчика и двух опытных артиллеристов. В ночной неразберихе были подстрелены — и кем, своими же! — еще шестеро солдат. И, как назло, ни один из лазутчиков не попался. Было от чего прийти в бешенство. Вот почему майор Маклеод, едва рассвело, по совету Хеухеу приказал немедленно поджечь деревню. Напрасно убеждали землемеры до обмена парламентерами повременить с крайними мерами. Напрасно возмущался Гримшоу бесцельным варварством. Майор не счел нужным разговаривать с ними. Да, он знал, что переговоры о земле станут теперь бессмысленными, как знал и то, что безлюдная каинга никак не могла влиять на ход военных действий. Но в это утро важнее всего для него было другое: жестоко проучить нахальных дикарей, дать им понять, что в случае сопротивления о пощаде не будет и речи.
