Асканио - Дюма Александр (читаем книги бесплатно txt) 📗

С этими словами госпожа д'Этамп сделала повелительный жест и, бросив многозначительный взгляд, оборвала свои тайные признания, ошеломившие наставника Карла Орлеанского. Он хотел было ответить, но герцогиня уже повернулась к герцогу де Медина-Сидониа.

Мы уже сказали, что Асканио все слышал.

— Ну что же, господин посол, — проговорила госпожа д'Этамп, — решился ли наконец император пройти через Францию? По правде говоря, иначе ему не выйти из трудного положения — ведь всегда следует искать брода помельче. Его кузен, Генрих Восьмой, без угрызений совести захватит его; если же он ускользнет от англичан, то попадет в руки к туркам; на суше его задержат протестантские государи. Ничего не поделаешь. Надобно проходить через Францию или же многим пожертвовать, отказавшись подавить восстание жителей Гента, его любезных земляков. Ведь великий император Карл — гентский гражданин, 88 и это бросилось в глаза, когда он без должного почтения отнесся к его величеству. Император действует ныне так неуверенно и осмотрительно из-за этих воспоминаний, господин де Медина. О, мы его хорошо понимаем! Он опасается, как бы король Франции не отомстил за испанского пленника и как бы парижскому пленнику не пришлось уплатить часть выкупа, оставшегося за узником Эскуриала. 89 О господи, пусть он успокоится! Даже если Карл Пятый не постигает нашей рыцарской честности, он, надеюсь, по крайней мере, слышал о ней.

— Разумеется, сударыня, — ответил посол. — Нам известна честность Франциска Первого, когда он бывает предоставлен сам себе. Однако мы опасаемся…

Герцог примолк.

— Вы опасаетесь советчиков, не правда ли? — подхватила герцогиня. — Вот оно что! Да-да, я знаю, что совет хорошенькой женщины, совет, данный остроумно и весело, не может не повлиять на мнение короля. Ваше дело подумать об этом, господин посол, и принять меры предосторожности. Кроме того, у вас, должно быть, неограниченные полномочия, а если нет неограниченных полномочий — чистый лист, на котором поместится очень и очень многое. Мы-то знаем, как это делается. Мы изучали дипломатию, и я даже просила короля назначить меня послом. По-моему, у меня есть явная склонность к дипломатии. Я отлично понимаю, как тяжело будет Карлу Пятому отдать часть империи ради освобождения своей особы или ради своей неприкосновенности. С другой стороны, одно из лучших украшений его короны — Фландрия, наследие бабки по материнской линии, Марии Бургундской, и трудно отказаться одним росчерком пера от достояния предков, в особенности если это достояние может превратиться из великого герцогства в небольшую монархию. Но, боже мой, зачем я говорю все это! Ведь политика мне так противна! Говорят, от нее дурнеют. Речь идет о женщинах, конечно. Правда, время от времени я без всякой цели роняю два-три слова о государственных делах, но, если его величество настаивает, хочет проникнуть поглубже в мою мысль, я умоляю уволить меня от скучных разговоров, а иной раз даже убегаю, оставляя его в раздумье. Вы такой искусный дипломат, так хорошо знаете людей и скажете, пожалуй, что слова, брошенные на ветер, дают ростки в умах людей, похожих на короля, что ветер не унесет эти слова, вопреки ожиданию, и они почти всегда оказывают большее влияние, чем длинные разглагольствования, которые никто и не слушает. Может быть, это и так, господин де Медина, может быть, — ведь я всего лишь слабая женщина, обожаю наряды, безделушки, и вы в тысячу раз лучше меня разбираетесь в важных вопросах; но порой и лев прибегает к помощи муравья, а лодка спасает экипаж тонущего корабля. Ведь мы с вами созданы, чтобы понимать друг друга, герцог, и речь идет лишь о том, как добиться этого понимания.

— Если вам будет угодно, сударыня, — проговорил посол, — это случится быстро.

— Рука дающего не оскудеет, — продолжала герцогиня, избегая прямого ответа. — Внимая голосу своего сердца, я всегда советую Франциску Первому совершать возвышенные, благородные деяния, но подчас сердце идет вразрез с разумом. Надобно также думать о пользе, пользе Франции, само собой разумеется. Но я доверяю вам, господин Медина, и буду держать с вами совет… Впрочем, полагаю, что император поступит благоразумно, если доверится честному слову короля.

— Ах, если бы вы стояли за нас, сударыня, он бы не колебался…

— Маэстро Клеман Маро! — вдруг прервала посла герцогиня, будто не расслышав его восклицания. — Маэстро Клеман Маро, не вдохновились ли вы на какой-нибудь изящный мадригал или звучный сонет? Не продекламируете ли нам что-нибудь?

— Сударыня, — ответил поэт, — все сонеты и мадригалы лишь цветы, распускающиеся под солнцем ваших прекрасных очей. Взирая на них, я только что сочинил десятистишие.

— Неужели, сударь? Что ж, мы слушаем вас… А-а, мессер прево, рада вас видеть! Простите, я не сразу вас заметила. Есть ли у вас известия от вашего будущего зятя, нашего друга графа д'Орбека?

— Да, сударыня, — отвечал мессер д'Эстурвиль. — Он извещает, что спешит вернуться, и, надеюсь, мы скоро увидим его.

Чей-то жалобный, приглушенный вздох заставил госпожу д'Этамп вздрогнуть, но она, даже не обернувшись, продолжала:

— О, ему все обрадуются!.. А вот и вы, виконт Мармань! Ну как, нашли вы применение для своего кинжала?

— Нет, сударыня. Но я напал на след и знаю, где теперь найти то, что ищу.

— Желаю удачи, господин виконт, желаю удачи!.. Вы готовы, маэстро Клеман? Мы обратились в слух.

— Стихи, посвященные д'Этамп! — возгласил поэт. Послышался одобрительный шепот, и поэт стал жеманно декламировать десятистишие:

Госпожа д'Этамп захлопала в ладоши, расточая поэту улыбки, а следом за ней все тоже стали хлопать в ладоши и расточать ему улыбки.

— Однако ж, — произнесла герцогиня, — я вижу, что вместе с Тампе Юпитер перенес во Францию и Пиндара. 90

С этими словами герцогиня поднялась; поднялись и все остальные. Женщина эта имела основание почитать себя подлинной королевой, поэтому она величественным жестом дала понять присутствующим, что аудиенция окончена, и придворные, уходя, отвешивали ей глубокий поклон, как королеве.

— Останьтесь, Асканио, — шепнула она.

Асканио повиновался.

Но, когда все ушли, не презрительная и надменная владычица, а покорная и любящая женщина предстала перед молодым человеком.

Асканио, рожденный в безвестности, воспитанный вдали от света, чуть ли не в монастырском уединении мастерской, редкий гость дворцов, где он бывал лишь со своим учителем, был ошеломлен, смущен, ослеплен всем этим блеском, всем этим оживлением и всеми этими разговорами. Голова у него пошла кругом, когда он услышал, что госпожа д'Этамп говорит просто и как будто шутя о столь важных планах на будущее и непринужденно играет судьбами королей и благом королевств. Только что у него на глазах эта женщина, как само провидение, ввергала одних в горе, других одаривала радостью, одною и той же рукой потрясала оковами и срывала короны. И эта женщина, обладавшая высшей земной властью, с такой надменностью обращавшаяся с сановными льстецами, смотрит на него не только нежным взглядом любящей женщины, но и с умоляющим видом преданной рабыни! И Асканио из простого зрителя внезапно превратился в главное действующее лицо.