Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
— В нем нет коварства! — всхлипнула Эвелина, поднимая на него мокрые от слез глаза. — Я видела, каков он в опасности, в беде! Он — истинный рыцарь!
— Хотел бы я, чтобы так все и оказалось, — задумчиво проронил Кшиштоф, подкручивая седеющие усы. — Знаешь, Эва, в этом парне, и впрямь, есть нечто такое, что мне самому по нраву. Смелость ли его, рассудительность — не знаю…
И если окажется, что он непричастен к гибели твоего отца, с моих плеч упадет изрядная гора, — Воевода хитро усмехнулся, — поболее, чем Самборский замок!
— Дядюшка, я могу попросить вас об услуге? — тихо произнесла Эвелина.
— Конечно, Эва, как я могу тебе отказать! — ответил Воевода, не сообразив, о чем его сейчас может попросить дочь Корибута.
— Я хочу увидеть, его!
На лицо Каштеляна набежала мрачная тень. Ему не хотелось, чтобы Эвелина встречалась с Бутурлиным, но отступать было поздно. Он пообещал княжне, что исполнит ее просьбу, и не мог нарушить данное слово.
— Хорошо, тебя проведут к нему, — наконец, поборол он сомнения, — но долгой ваша встреча не будет. Не хочу, чтобы он вновь растравил твое сердце!
Глава 19
— Эй, брат москаль, погляди, кто к нам пришел! — вырвал Бутурлина из объятий дремы нарочито веселый голос Газды. — Ангел небесный спустился в преисподнюю, чтобы вывести на свет грешные души.
Рывком поднявшись с набитого соломой тюфяка, Дмитрий встретился глазами с Эвелиной. Сердце его радостно затрепетало в груди, но тотчас сжалось от боли, едва он вспомнил, при каких обстоятельствах ему приходится встречаться с княжной.
Всего трое суток минуло, как их разлучили, но Дмитрию показалось, что прошла целая вечность, — так медленно тянулось в темнице время и так повзрослела за эти дни Эвелина.
Она казалось удивительно хрупкой, неземной в черном траурном платье и действительно походила на скорбящего ангела с иконы, виденной когда-то Дмитрием в Коломенской Обители. Лицо ее было по-прежнему прекрасно, только теперь вместо прежней детской задиристости оно выражало кроткую печаль.
Глаза девушки светились добротой, заботой и еще чем-то, чему Дмитрий не мог подыскать названия, чего он желал и боялся одновременно.
— Как ты? — произнесла она, чувствуя странную робость перед человеком, которого еще так недавно изводила своими насмешками.
— Ничего, бывало и похуже! — Дмитрий попытался улыбнуться, но улыбка вышла чересчур грустной. — Воевода приказал принести нам жаровню с углями и добрую закуску, так что, ни холод, ни голод нас теперь не страшат!
— Я рассказала ему все о тебе. Как ты спас меня, как вел до Самбора, — выдавила из себя Эвелина, страдая от того, что не смогла сделать для Дмитрия большего, — он не хочет ничего слышать!
Губы ее дрогнули, и в следующий миг она с рыданиями прижалась щекой к груди своего недавнего защитника.
— Ну что ты, не плачь! — ласково увещевал ее Бутурлин. — В том, что случилось, твоей вины нет…
— Есть! — всхлипнула Эвелина. — Если бы ты не отправился со мной в Самбор, тебя бы не бросили в темницу!
— Я проводил бы тебя до Самбора, даже если бы заранее знал, что меня бросят в темницу. Это был мой долг, и я рад, что смог его исполнить…
— Но почему ты должен страдать из-за своей честности? — не смогла сдержать слез Эвелина.
— Да я не страдаю, княжна, — попытался утешить ее Бутурлин, — Воевода позаботился, чтобы нам было тепло и сытно, а то, что держат в темнице, так это ненадолго!
Пару-тройку дней еще просидим под замком, пока из Кракова не вернется гонец, а там, глядишь, и отпустят восвояси…
— Думаешь, Государь даст тебе свободу? — усомнилась в его словах Эвелина. — А если он поверит наговорам дяди Кшиштофа и велит вас с Газдой казнить?
— Без суда он не сможет послать нас на плаху. Все-таки я — слуга Великого Князя Московского, а Газда — под моей защитой.
— Кто бы тебя самого защитил! — подал голос из своего угла Газда. — Сам благороден, так, мыслишь, и другие такие же!
Что до меня, то я на панскую да на королевскую милость вдоволь насмотрелся, и нет у меня веры ни Князьям, ни Воеводам! Помнишь, я о Дорошах сказывал?
Разве стал разбираться Король, где — правда, где — ложь, получив от Сыпяхевича Грамоту, в коей тот лгал про бунт дорошевских казаков? Нет! Без всякого суда двинул на нас хоругви с пушками да таранами!
Газда умолк, метнув опасливый взгляд на дверь, и перешел на шепот, — ты, княжна, что слыхивала от меня, никому не сказывай!
Прознает шляхта, что я Сыпяхевича порешил, — приму смерть лютую. Не в петле повисну, так на кол сяду; уж на мою казнь Воеводе королевское разрешение не понадобится!
— И ты, Дмитрий, не верь панам вельможным. Для них людская кровь, что водица. Ужели думаешь, что Московский Князь пойдет войной на Унию, если ляхи тебя в петлю засунут? Обо мне и речи нет — кто я такой для Москвы?..
— Что же нам делать? — большие глаза Эвелины наполнились страхом. — Выходит, за вас и заступиться некому?
— Будем надеяться на лучшее, — пожал плечами Бутурлин, — доселе Господь нас выручал, не оставит в беде и на сей раз…
— Я знаю, что делать! — неожиданно горячо зашептала Эвелина. — Мы все вместе, втроем, убежим в Московию!
У меня есть корд, подаренный Флорианом, — она достала из поясного чехла небольшой кинжал с узким обоюдоострым клинком, — один из вас приставит его к моему горлу, а другой потребует у стражи коней и свободный выезд из замка.
Когда подадут лошадей, Газда покинет замок первым, а я поеду следом за тобой, Дмитрий, чтобы никто из стражников не посмел выстрелить тебе в спину. Дядя не станет нас останавливать, опасаясь за мою жизнь!
— А ведь княжна дело говорит! — привстал со своей лежанки Газда. — Подумай, брат москаль, будет ли у нас другой случай выбраться из сего склепа?
— Подумал! — хмуро усмехнулся Бутурлин. — а ты подумай вот о чем: даже если Воевода согласится выпустить нас из крепости, что он помыслит о нас тогда? Он уверится в том, что мы оба — тати, подло воспользовавшиеся доверчивостью молодой княжны.
Да и нам такой поступок чести не добудет. Он к лицу душегубу Волкичу, но не посланнику Великого Московского Князя или вольному человеку вроде тебя!
— Значит, ты отказываешься от моей помощи? — упавшим голосом спросила его Эвелина.
— Я не могу принять ее от тебя, — мягко ответил, Дмитрий, — ты мне слишком дорога, чтобы я приставил нож к твоему горлу и заслонялся тобой, яко щитом, от стрел…
Губы девушки дрогнули, на глаза навернулись слезы.
— Я дойду до Короля, я расскажу ему о твоей невиновности, о том, как ты спас мне жизнь на заставе… — она смолкла на миг, чтобы не разрыдаться, — я нынче же попрошу дядю отправить меня в Краков. Когда Государь узнает правду, он…
Лязг отпираемых засовов не дал ей договорить. Дубовая дверь распахнулась, и в проеме показались хмурые лица латников, освещенные факельным светом. Воевода разрешил княжне лишь краткое свидание, и, исполняя его волю, жолнежи спешили прервать ее встречу с московитом.
— Не знаю, суждено ли нам еще свидеться, — произнесла она, словно прощаясь с Бутурлиным, — но знай: в моем сердце живешь только ты, и мне иного не надо!
Сказав это, она стремительно отвернулась от него и скрылась в багровом сумраке, оставив Дмитрия наедине с новыми раздумьями.
Глава 20
Волкич выжил, и впрямь, чудом. Смуглый бородач Ворона, спасенный им когда-то от петли, вернул боярину долг, вправив выбитые шейные позвонки и туго перевязав глубокую рану на затылке.
За свои сорок лет жизни он успел побывать конокрадом, знахарем и солдатом, и его опыт не раз выручал в беде боярина и его отряд.
Не оплошал Ворона и в этот раз. Ему удалось не только спасти жизнь Волкича, но и отыскать место, где остатки разбойного войска во главе с раненым предводителем могли бы укрыться от гнева Воеводы.
Деревенька бортников, притаившаяся в глубине Старого Бора, как нельзя лучше подошла им в качестве убежища. Окруженная болотами и чащобой, она была труднодоступна для самборской стражи и летней порой, зимой же, в мороз, конные разъезды сюда наведывались вовсе редко.
