Кровавая карусель - Белоусов Роман Сергеевич (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Об опытах «бронзового аббата» говорила вся столица. Популярность потомка браминов росла день ото дня. Публику привлекали, однако, не теоретическое изложение идей аббата, а сами гипнотические сеансы.
Церковники с яростью и хулой обрушились на экспериментатора. Хотя Фариа был человеком верующим, он, не колеблясь, встретил нападки теологов, утверждавших, что магнетизм — результат действия флюидов адского происхождения. И все же церковники победили. Их проклятия и наветы заставили клиентов и любопытных забыть дорогу в дом на улице Клиши. Маг и волшебник был вскоре всеми покинут. Без пенсии, сраженный превратностями судьбы, оставленный теми, кто еще недавно ему поклонялся, он оказался в нищете. Чтобы не умереть с голоду, пришлось принять скромный приход. Тогда-то он и написал книгу, посвятив ее памяти своего учителя Пюисегюра. Называлась она «О причине ясного сна, или Исследование природы человека, написанное аббатом Фариа, брамином, доктором теологии». Умер он в 1819 году.
— Если мне не изменяет память, этот бедняга врач был осмеян в веселом водевиле «Мания магнетизера», — вспомнил Дюма. — Ну, конечно, это тот самый «бронзовый аббат», который, по словам Шатоб- риана, однажды в салоне мадам де Кюстин с помощью магнетизма у него на глазах умертвил чижика. А недавно мне встретилось его имя на страницах «Истории академии магнетизма», только что изданной в Париже. Ничего не скажешь — странная, таинственная личность…
Именно такой персонаж и требовался для его романа — человек, хорошо известный в столице, пользующийся (как, скажем, граф Сен-Жермен или Калиостро) репутацией кудесника, о котором весь Париж гадал: кто же он на самом деле — индийский маг, ловкий шарлатан или талантливый ученый?
Реальный Фариа, португальский прелат, превратится в итальянского аббата, человека широчайшей образованности, ученого и изобретателя, книжника и полиглота, борца за объединение Италии. И еще одним будет отличаться созданный воображением писателя священник от прототипа. Настоящий Фариа умер нищим. Герой Дюма, как и аббат из полицейской хроники, — обладатель несметных сокровищ. Но если Пико, наследуя богатство, погибает, так и не раскрыв тайну клада, то Фариа, умирая в камере замка Иф, завещает свои сокровища юному другу по заключению, Эдмону Дантесу. Богатство становится орудием его мести.
Реальный аббат Фариа умер и никогда не воскреснет. Вымышленный Фариа живет на страницах книги — один из удивительнейших образов в творчестве Дюма.
Фабрика «Дюма и Маке» работала полным ходом. Маке трудился без устали, делая черновые заготовки эпизодов. Очередной кусок должен утром лежать на столе у метра. Сам Дюма едва успевал писать свои собственные части и обрабатывать сырье, поставляемое соавтором. Первый том необходимо было закончить в десять дней. Газета «Де деба», где роман будет опубликован, уже требует первые главы. «Работайте ночью, утром, днем — когда хотите, но мы должны успеть», — приказывал Дюма. Для быстроты дела, чтобы рукопись была написана одним почерком (издатели признавали только руку Дюма, отказываясь принимать оригинал, если он был написан другим), пришлось, как бывало и прежде, привлечь некоего Вьейо — пропойцу и бездельника, единственное достоинство которого состояло в том, что его почерк как две капли воды походил на почерк Дюма.
В отличие от мелкого, убористого почерка Маке, выдававшего в нем скрупулезного выискивателя фактов, Дюма писал размашисто, каллиграфически красиво, однако почти без знаков препинания — это была забота секретарей. Пользовался он обычно широкого формата бумагой голубого цвета. Ее специально поставлял ему лилльский фабрикант Данель — поклонник его таланта.
Однажды утром Дюма сам явился в кабинет Маке. Тот сидел, обложенный выписками, кипой бумаги, книгами. Подали кофе.
— Дорогой Маке, приближается 28 августа — день, когда газета намерена начать публиковать наше детище. Мы должны успеть во что бы то ни стало.
— Я работаю не покладая рук. Но должен заметить, что мы все еще не придумали, как будут называть Дантеса после побега из замка Иф.
— Наш герой, как и Атос из «Трех мушкетеров», будет жить на парижской улице Феру, в двух шагах от Люксембургского сада, — фантазировал Дюма. — Впервые он объявится в столице под именем аббата Бузони. Это одна из масок, которую носит Эдмон Дантес после побега.
— Но у него должно быть и постоянное имя, — замечает Маке. — Он богат, пусть его называют принц Заккон или что-нибудь в этом роде.
— Вы правы. Необходимо запоминающееся, необычное имя. Я подумаю об этом сегодня вечером.
Как рождаются имена героев книг? Где автор находит подходящие фамилии для своих персонажей?
Одни заимствуют их у знакомых, что нередко приводит к ссоре, а подчас и скандалу. Как случилось, скажем, с Альфонсом Доде, когда он первоначально назвал своего Тартарена именем Барбарен, не подозревая, что реальные владельцы этой фамилии подадут на него в суд. Другие выискивают нужные имена в адресных книгах, в справочниках (так поступал, например, Мопассан), на газетных страницах, при чтении разного рода документов и даже на могильных плитах. Так, однажды, во время очередного проезда через Торжок, А. Пушкину бросилась в глаза вывеска с именем местного портного: «Евгений Онегин». С вывески же на голову французского писателя Жана Дюамеля, автора пятитомного цикла «Жизнь и приключения Салавена», упала фамилия, которая и по сей день красуется над кондитерским магазином на углу парижской улицы Сен-Жак.
По названию городка Нехтице, которое как-то прочла на банке с дрожжами Мария Домбровская, она нарекла свою героиню в романе «Ночи и дни».
Названия местностей нередко присваивал своим героям Оскар Уайльд. Для Виктора Гюго незабываемая встреча в детстве с испанским городком Эрнани — первым на пути его путешествия в эту страну — подсказала много лет спустя имя героя знаменитой драмы.
Не менее своеобразно происхождение имени «граф Монте-Кристо».
…В полночь, отложив перо, Дюма предался воспоминаниям. Перед ним возникали картины Марсе ля, эпизоды его последнего путешествия на юг, поездка в замок Иф, встреча на берегу со знаменитой актрисой Рашель.
Весенняя ночь, шум прибоя настроили его тогда романтически. Подобрав отшлифованный волнами кусочек мрамора, он подарил его спутнице «в память о нашей приятной встрече».
Сейчас, вспомнив об этом, он подумал о другой своей поездке по Средиземному морю. Она состоялась вскоре после встречи с Рашель, в 1843 году. Дюма странствовал тогда по Италии и остановился у Жерома Бонапарта — последнего из четырех братьев Наполеона.
Бывший экс-король Вестфалии попросил писателя свезти его восемнадцатилетнего сына на остров Эльба, где так многое напомнит племяннику о великом дяде.
Путешественники обошли остров, осматривали реликвии, связанные с пребыванием здесь императора Франции. Потом совершили поездку на соседний островок в надежде поохотиться на куропаток и кроликов. Но охота не удалась. Тогда проводник, местный житель, указал на утес, словно сахарная голова, вздымающийся в морской дали:
— Вот где великолепная охота.
— Какая же там водится дичь?
— Дикие козы, целые стада.
— А как называется этот благословенный клочок земли?
— Остров Монте-Кристо.
Название пленило неисправимого романтика Александра Дюма. Однако, к его досаде, попасть на этот скалистый, почти полупустынный утес, входивший в Тосканский архипелаг, тогда так и не удалось: на острове был карантин.
— Монте-Кристо! — воскликнул Дюма. — В память о нашем путешествии я назову этим именем одного из героев своего будущего романа.
И вот теперь вспоминавшиеся ему собственные слова, обращенные к Рашель, — «память о нашей приятной встрече», — воскресили обстоятельства поездки с племянником Наполеона и обещание назвать «в память о нашем путешествии» именем острова, на котором им так и не удалось побывать, одного из своих будущих героев. Неожиданно для себя Дюма произнес: «Монте-Кристо, граф Монте-Кристо!»
