Медный гусь - Немец Евгений (книги онлайн .TXT) 📗
– Ступай, – тихо сказал он. – Не кручинься. Даст Бог, еще свидимся.
Но Марфа девичьим сердцем чуяла, что Игнат прощается с ней навсегда. Она заглядывала стрельцу в глаза, ища в них опровержение своему чутью, но находила там лишь тоску и обреченность. Девушка отвернулась и медленно пошла по причалу, Игнат рассеянно смотрел ей вслед.
Дочь кузнеца Настя Богданова тоже спустилась к пристани. Она стояла с непокрытой головой, теребя платок, и смотрела, как Рожин крепит на струге короба с припасами. Алексей почувствовал ее взгляд, оглянулся. Русая коса девушки на солнце отливала медью, словно языки пламени по ней пробегали, а глаза блестели, искрились, как самоцветы, будто девушку изнутри сияние наполняло.
Рожин спрыгнул со струга на причал, подошел, неловко улыбнулся, помялся, удивляясь своему смущению. Потом взял себя в руки, Настю привлек, обнял. Девушка тут же прижалась к нему, и Алексея вдруг охватило давно забытое чувство дома, чего-то до истомы в сердце родного. Он вспомнил, как еще мальчишкой забегал в горницу и мать хватала его на руки и прижимала к груди. Вспомнил сестер, для которых еще отроком стал отцом, как они штопали ему одежу и готовили снедь, чтоб брат на пустой живот за работу не принимался… Вспомнил и понял, что вот здесь и сейчас он, наконец, нашел себе новый дом.
– Настя, – сказал Рожин, глядя девушке в глаза. – Мы дело доделаем, и я вернусь. Насовсем.
Девушка смотрела на Рожина распахнутыми глазами, еще не смея поверить в свое счастье, потом по-детски шмыгнула носом, охнула и уткнулась лицом в грудь своего избранника. На террасе кузнец Трифон, глядя на дочь и Рожина, тихо улыбался в бороду.
Под благословение игумена Макария, струг тобольчан отчалил.
– Погостили, пора и честь знать, – сам себе сказал Мурзинцев. – И так почти на две недели задержались.
К вечеру прошли два с половиной десятка верст. Миновали остяцкий Нанга-вош – Лиственный городок. Селение ютилось в ложбине между двух покатых холмов, укутанных в мягкую парчу осиновых и березовых боров, словно ладанка меж женских грудей. Затем миновали пару крохотных промысловых поселков, юрт на десять каждый, но до Шоркан-воша, остяцкого городка душ на сорок, добраться не успели. Разбили лагерь, заночевали, утром двинули дальше. Ближе к Шоркан-вошу все чаще встречали на реке местных. Остяки тут, привычные к березовским дозорам, от русских не шарахались, с некоторыми Рожину даже парой слов удалось перекинуться, хотя ничего нового они ему и не поведали, а стоило упомянуть Агираша, местные сразу замолкали или давали понять, что о шамане ничего не знают.
У Шоркан-воша по берегу местная детвора тоже рыбу самоловами удила. Остяки – рыбаки от рождения, их карапузы рыбачить учатся раньше, чем первые слова произносят. Но отойдя от Шоркан-воша всего на десяток верст, путники заметили, что Обь опустела. Только у правого берега одинокий обласок бежал по воде тобольчанам навстречу. Старый остяк в лодке налегал на весло со всей силы. Рожин окликнул гребца, спросил, куда это он так торопится.
– Ас плохой! – крикнул в ответ остяк. – Быстро-быстро ходи! Мув-хор кричать будет!
– Чего это он? – насторожился Васька Лис.
– Это он про мамонта, что ли? – удивился Семен Ремезов, вспомнив, что старик Кандас мув-хором мамонта называл.
Рожин с Мурзинцевым переглянулись, затем внимательно огляделись. Небо оставалось таким же чистым, бирюзовым и глубоким, каким было с утра. Легкий ветерок едва мог надуть парус, так что его и не ставили, а Обь тихо и ласково стелилась под нос судна, убаюкивала.
– Правь на всякий случай ближе к берегу, – посоветовал Рожин сотнику, чувствуя, как в сердце нарождается тревога.
Но в последующие три часа ничего не происходило, струг послушно бежал по воде, оставляя позади версту за верстой, тайга по берегу что-то неразборчиво шептала, и крики чудищ воздух не сотрясали.
А потом, когда остывающее солнце на четверть опустилось за горизонт, разлив по Оби пленку горящего масла, с запада вдруг ударил шквальный ветер. Он был так неожидан и могуч, что судно резко накренилось, зачерпнув левым бортом воду. Семен Ремезов, прижимая к груди ларец с писчим набором и удивленно таращась на товарищей, медленно перевернулся через борт и бултыхнулся в воду.
– Се-о-о-мка-а-а-а! – заорал Игнат, перегнувшись через борт.
– Шлюпку на воду! – приказал сотник.
Васька Лис и отец Никон бросились отвязывать лодку.
– Нос по ветру! – заорал Рожин, вцепившись в мачту. – А то опрокинет! Против ветра не выгребем!
Мурзинцев давил на рукоять румпеля со всей силы, но ему едва удавалось справиться с ветром и течением. Обь загудела, закипела, вспенилась.
– Се-о-о-мка-а-а-а! – орал Игнат, всматриваясь в мутную воду, но парня нигде не было видно.
Рожин пробрался к Мурзинцеву на корму и тоже схватился за рукоять румпеля. Рыча от напряжения, толмач и сотник сдвинули руль, струг медленно повернулся по ветру, став поперек Оби, и побежал, набирая ход. Васька Лис и отец Никон отвязали шлюпку, но удержать ее не смогли, ветер вырвал ее из рук и швырнул в реку.
– Вон он, вон! – крикнул Игнат.
В десяти метрах от струга над поверхностью реки показалась голова Семена, он жадно хватал ртом воздух, молотил о воду руками и что-то кричал. Разобрать слова в гуле реки и ветра не удавалось. Шлюпку, как щепку, уносило все дальше. Недоля скинул епанчу и бросился в воду.
– Игнат, не дури! – заорал Васька Лис, но тот, не обращая на товарища внимания, плыл к тонущему.
– Васька, веревку кидай! – крикнул с кормы толмач, стрелец засуетился, разматывая бухту.
– Огради рабов Божьих Игната и Семена железными тынями, медными листами, – забормотал Васька, не осознавая, что шепчет не молитву, а заговор от нечистых при поисках клада, которому его Недоля научил. – Замкни на сорок замков от колдуна, от колдуницы, от черного глаза, от кривого, косого глаза, от девичьего глаза, от дьяволов денных, ночных, полуночных, и всех злых духов нечистых. Кто железный тын лбом пробьет, кто медные листы языком пролижет, кто сорок замков кулаком пробьет, тот только рабов Божьих Игната и Семена достать сможет. Аминь, аминь, аминь!
А струг летел через Обь стрелой, и там, куда гнал его ветер, Рожин увидел то, о чем предупреждал их остяк в обласке, – нягань. Добежав до стрежня, волны изгибались колесом, сворачивались в воронку, с воем обрушиваясь в неизвестно откуда взявшуюся бездну. С каждой секундой воронка росла, углублялась, а скорость несущейся по ее стенам воды росла. Толмач схватил сотника за руку, но Мурзинцев и сам уже все понял.
– Господи, помоги нам, – выдохнул он.
Когда Игнат доплыл до Семена, от струга их отнесло уже метров на двадцать. Парень успел нахлебаться воды и в панике бестолково махал руками. Игнат обхватил его за пояс, отсалютовал товарищам рукой. Васька раскрутил конец каната и бросил, но ветер сдул его, как перышко, уронив в реку за десяток метров от тонущих. Недоля попробовал доплыть до спасительного каната, но ветер и течение водоворота несли струг намного быстрее людей. Лис принялся спешно выбирать канат. Но и со второго раза добросить веревку тонущим не удалось, судно опередило их уже метров на сорок. Недоля с Семеном вслед за стругом заворачивали в бурлящую воронку. Мелькнуло и исчезло светлое пятно – шлюпка: обогнав струг, она сделала круг и по широкой дуге юркнула в жерло водоворота.
– Игнат!!! Игнат!!! – кричал Васька, пытаясь перекрыть ветер.
– На весла, гребем по ветру! – заорал Рожин, вмиг приняв решение.
– В пасть к сатане, что ли?! – взвился Лис.
– Исполнять! – заорав Мурзинцев, быстро разгадав задумку толмача.
Если струг наберет скорость, он проскочит жерло и на втором круге нагонит тонущих, – так думал Рожин. Стрелец и пресвитер пробрались к банкам и взялись за весла. Судно летело в эпицентр урагана, так, что ветер свистел в такелаже. Обогнув воронку водоворота, струг вылетел на второй круг. Но у Игната с Семеном возможности маневрировать или набрать скорость не было, вода тащила их по дуге прямо в бездну. Рожин понял, что товарищей уже не спасти, судно не успевало их нагнать, и все, что оставалось, пытаться спастись самим. Он переполз на нос, схватил якорь. Струг вынесло поблизости от правого берега, и там, дойдя до самой отдаленной от эпицентра точки, судно потеряло ход, снова став бортом к ветру. Рожин раскрутил железный трезубец и швырнул, моля, чтобы якорь за что-нибудь зацепился.
