Тайна тринадцатого апостола - Бенуа Мишель (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Робер де Краон тщательно взвесил каждое слово, прежде чем ответить. «Никогда, — сказал он собравшимся — никогда, братья мои, церковь не откажется от своей основополагающей догмы, источника ее мирового господства».
И он предложил другой план, который после длительных споров был принят.
За последующие десятилетия богатство ордена тамплиеров волшебным образом приумножилось. Великому магистру достаточно было встретиться с каким-нибудь принцем либо епископом, чтобы дары в виде земельных угодий и драгоценных металлов тотчас хлынули рекой. Преемники Робера де Краона выдвигали неоспоримый довод.
— Дайте нам средства для выполнения нашей миссии, — говорили они, — в противном случае мы предадим гласности имеющийся в нашем распоряжении апостольский документ, который разорит вас, ибо ниспровергнет христианство — основу вашего могущества и ваших доходов.
Платили короли, раскошеливались даже папы, и процветающие командорства тамплиеров росли и множились по всей земле, словно грибы после дождя. Послание тринадцатого апостола стало шлюзом, через который золотая река текла в сундуки рыцарей. Личность великого магистра, продолжателя дела тринадцатого апостола, противостоящего основанному Петром христианству, стала в прямом смысле неприкосновенной. Однако источник стольких благ, объект стольких посягательств могли похитить — значит, требовалось припрятать этот ветхий обрывок ткани в надежное место. Один из великих магистров вспомнил, как восточные пленники прячут свои деньги — заталкивая их внутрь собственного тела в металлической трубке, что дает им возможность и не расставаться со своим добром, и не бояться воришек. Он велел изготовить золотой футлярчик, убрал туда старательно свернутую копию послания и отныне хранил его внутри собственного тела, ставшего теперь священным вдвойне.
Дабы никто заподозрил тайны послания, следовало стереть с лица земли всякий, даже самый ничтожный его след. Сенешаль командорства в Патэ прослышал о надписи, что выгравирована в церкви Жерминьи, находившейся в ту пору в его владениях; ученый монах высказал предположение, что существует какой-то скрытый смысл в том диковинном способе, каким записан текст Символа Никейского собора. Он утверждал, что способен расшифровать этот код.
Сенешаль призвал монаха к себе и заперся с ним в храме Жерминьи. Когда же он оттуда вышел, лицо его было сурово. Он велел немедленно отправить монаха под стражей в его командорство в Пата.
Там ученый монах и умер на следующий же день. Плиту покрыли слоем штукатурки, и таинственная надпись скрылась из глаз, равно как и из памяти народа.
С той поры ритуал приема в орден тамплиеров обогатился странным жестом, который новички исполняли с религиозным благоговением: во время мессы и перед тем как облачиться в свою торжественную белую мантию, каждому полагалось преклонить колена перед великим магистром и поцеловать его сперва пониже спины, а затем в живот.
Не ведая того, новый брат поклонялся таким образом посланию тринадцатого апостола, повсеместно преследуемому ненавистью церкви, которой оно угрожало погибелью. Содержась отныне во внутренностях великого магистра, оно извлекалось из своего футлярчика лишь тогда, когда требовалось подкрепить угрозу, чтобы получить еще больше золота и угодьев.
Сокровища тамплиеров копились в подвалах множества командорств. Но их источник, источник воистину неистощимый, каждый великий магистр в свой черед передавал своему преемнику, дабы последний сберегал его в крепости собственного тела.
Жак де Моле, уже возведенный на костер, поднял голову. Они подвергали его пытке водой, огнем и дыбой, но в его внутренностях никто не копался. Ему достаточно было простого сокращения мышц, чтобы почувствовать в самом интимном уголке своего тела золотой футляр. Оно исчезнет вместе с ним, это послание — единственное оружие тамплиеров против королей и прелатов церкви, что стала недостойна Иисуса. До странности сильным голосом он отвечал Гильому де Ногаре:
— Только лишь пыткой ты смог вынудить некоторых из наших братьев сознаться в тех ужасах, в которых ты меня обвиняешь. Перед лицом неба и земли я клянусь, что все эти преступления и кощунства, которые ты здесь перечислял, не более чем клевета на тамплиеров. Мы заслуживаем смерти только потому, что не смогли вынести пыток, которыми нас терзала инквизиция.
Ногаре с торжествующей усмешкой повернулся к королю. Стоят высоко над Сеной в королевской ложе, которую соорудили по такому случаю, Филипп поднял руку, в тот же миг палач опустил пылающий факел в вязанку хвороста.
Огненные языки взвивались высоко в воздух, достигая башен собора Парижской Богоматери. Жак де Моле еще нашел в себе силы крикнуть:
— Папа Клемент! Король Филипп! Года не пройдет, как вы предстанете пред Божьим судом, и он справедливо вас покарает! Будьте прокляты вы и те, кто придет после вас!
Костер догорал, взрываясь бесчисленными искрами. Жар от него шел такой, что достигал берегов Сены.
На исходе дня кюре собора Парижской Богоматери подошел, чтобы помолиться над тлеющими остатками костра. Лучники уже ушли, место опустело, и он в одиночестве преклонил колена. В лучах заходящего солнца что-то сверкнуло среди горячего пепла. Подняв с земли ветку, он подвинул странный предмет к себе. И увидел золотой слиток, Оплавившийся в костре, похожий на слезу.
Это было все, что осталось от футляра, где хранилось послание тринадцатого апостола, все, что осталось от последнего великого магистра Храма, — и все, что осталось от подлинного сокровища тамплиеров.
Подобно многим, кюре знал, что тамплиеры были невиновны, что их страшная смерть, по сути, была мученичеством; он благоговейно поднес к губам уже остывшую золотую слезу, но она показалась ему раскаленной. Это была память о человеке, который отдал свою жизнь во имя памяти Иисуса, как и многие другие. Кюре передал реликвию посланцу папы Клемента, который вскоре скончался — не прошло и года.
Побывав в разных переделках, золотая слеза в конце концов попала в руки ректора Союза Святого Пия V. А уж тот сумел сообразить, каково ее значение, ведь в начале XIV века погибли не все тамплиеры: нет ничего труднее, чем истребить память.
С тех пор эта реликвия, как величайшая драгоценность, хранилась среди сокровищ Союза; она была хоть и косвенным, но все же свидетельством бунта тринадцатого апостола против доминирующей церкви.
67
Холл отеля был прежде гостиной большого патрицианского дома. Здесь, в двух шагах от оживленного городского центра, виа Джулиа дарила Риму очарование своих аркад, увитых глицинией, и старинных дворцов, переоборудованных в шикарные и при этом по-домашнему уютные отели.
— Не могли бы вы передать господину Барионе, что я хочу его видеть?
Администратор, в строгом черном костюме, внимательно оглядел утреннего визитера. Средних лет, волосы уже с проседью, одет так себе: какой-нибудь поклонник? Или заезжий журналист? Он поджал губы:
— Маэстро накануне вернулся поздно ночью, мы никогда его не беспокоим раньше…
С самым непринужденным видом посетитель вынул из кармана двадцатидолларовую банкноту и протянул ее администратору:
— Он будет очень рад меня видеть. А если нет, я дам вам еще столько же. Скажите ему, что давний друг из клуба ждет его. Он поймет.
— Что это на тебя нашло, Ари? Вытаскиваешь меня из постели в такой час, да еще перед концертом! И главное, что ты делаешь в Риме? Ты же должен был мирно проводить свой отпуск в Яффе, а меня оставить в покое. Я ведь больше не в твоей команде.
— Конечно, Лев, но из Моссада не увольняются, а в этой команде ты все-таки состоишь. Да ну же, расслабься! Я в Европе проездом, вот и пользуюсь случаем, чтобы тебя повидать. Только и всего. Как проходит твой римский сезон?
— Хорошо, но сегодня вечером я иду в атаку с рахманиновским Третьим концертом, это колоссальная вещь, так что мне необходимо сосредоточиться. Значит, у тебя в Европе осталась какая-то родня?
