Дальняя бомбардировочная... - Голованов Александр Евгеньевич (читать книги онлайн полностью .txt) 📗

Никому и никогда, как мне кажется, не следует забывать, что хорошо составленный план — это еще только начало дела, и не раз нам приходилось бывать свидетелями, что и хорошие планы не всегда выполняются. Лишь тогда, когда эти планы обеспечены всем необходимым, а задачи доведены до солдат и проведена с ними необходимая подготовка — только тогда есть надежда и уверенность, что он будет выполнен, если, конечно, полководец имеет определенные к тому дарования.

Хочу привести лишь как один из примеров прибытие К. К. Рокоссовского [76], о котором еще не раз будет говориться в этой книге, к Ф. И. Голикову под Сухиничи. По одному и тому же плану то, что не получилось у генерала Голикова, вышло у Рокоссовского, я имею в виду взятие Сухиничей да еще к тому без боя и потерь. Константин Константинович, с моей точки зрения, — настоящий полководец, у которого следовало бы всем нам поучиться. Рокоссовский, на какой бы участок его ни ставили, всегда выполнял порученное ему дело.

В то же самое время довелось мне знать и такого командующего, который, проезжая по ремонтируемой саперами дороге, обратился к своему адъютанту: «Почему меня не приветствуют мои войска?» [167]

Адъютант был весьма расторопен и ответил: «Товарищ командующий, идет дождь, и верх у нашей машины поднят. Вас не видят, поэтому и не приветствуют». «Остановите машину и опустите верх». Приказание было исполнено, но ни один солдат не обратил внимания на едущих в машинах… У них была своя работа и разглядывать — кто в машинах, да еще узнавать своего командующего, которого они сроду в глаза не видели, времени не было. Так и пришлось генералу помокнуть, не достигнув желаемого. Много перебрасывали этого товарища с места на место, но полководца, конечно, из него так и не получилось…

Но вернемся в штаб Волховского фронта. После объявления решения у меня с К. А. Мерецковым завязался разговор о житье-бытье. По веселому настроению генерала я понял, что из принятого им решения он надеется извлечь большую пользу. Останавливаюсь на этом потому, что мне тогда впервые пришлось быть участником такого разбора, где принимались ответственные решения в масштабе фронта с участием большого количества служб. Окончательное решение командующего слагалось из многих, подчас противоречивых, данных. Именно тогда я воочию убедился, что шахматы — это всего лишь игра и с военным делом несравнима…

Первое впечатление бывает всегда самым сильным и остается на всю жизнь. Дополнительный урок, который я извлек из пребывания в штабе фронта, был все тот же: берись за дело тогда, когда его знаешь и убежден, что с ним справишься, и никогда не берись за то, чего ты не знаешь и чего не можешь, хотя бы такое предложение льстило твоему самолюбию и давало высокое положение.

Обмениваясь с Кириллом Афанасьевичем своими впечатлениями по проведенному разбору, я высказал ему эту мысль. Мерецков улыбнулся и ответил, что он согласен, но вообще-то это «глас вопиющего в пустыне»…

В связи с этим я хочу рассказать об одном из эпизодов, происшедшем примерно в то самое время, то есть в первые месяцы моего командования АДД.

Не помню точно день, но это, кажется, было весной, в апреле, мне позвонил Сталин и осведомился, все ли готовые самолеты мы вовремя забираем с заводов. Я ответил, что самолеты забираем по мере готовности.

— А нет ли у вас данных, много ли стоит на аэродромах самолетов, предъявленных заводами, но не принятых военными представителями? — спросил Сталин.

Ответить на это я не мог и попросил разрешения уточнить необходимые сведения для ответа.

— Хорошо. Уточните и позвоните, — сказал Сталин.

Я немедленно связался с И. В. Марковым, главным инженером АДД. Он сообщил мне, что предъявленных заводами и непринятых самолетов на заводских аэродромах нет. Я тотчас же по телефону доложил об этом Сталину. [168]

— Вы можете приехать? — спросил Сталин.

— Могу, товарищ Сталин.

— Пожалуйста, приезжайте.

Войдя в кабинет, я увидел там командующего ВВС генерала П. Ф. Жигарева, что-то горячо доказывавшего Сталину. Вслушавшись в разговор, я понял, что речь идет о большом количестве самолетов, стоящих на заводских аэродромах. Эти самолеты якобы были предъявлены военной приемке, но не приняты, как тогда говорили, «по бою», то есть были небоеспособны, имели различные технические дефекты.

Генерал закончил свою речь словами:

— А Шахурин (нарком авиапромышленности. — /А. Г./) вам врет, товарищ Сталин.

— Ну что же, вызовем Шахурина, — сказал Сталин. Он нажал кнопку — вошел Поскребышев.

— Попросите приехать Шахурина, — распорядился Сталин.

Подойдя ко мне, Сталин спросил, точно ли я знаю, что на заводах нет предъявленных, но непринятых самолетов для АДД. Я доложил, что главный инженер АДД заверил меня: таких самолетов нет.

— Может быть, — добавил я, — у него данные не сегодняшнего дня, но мы тщательно следим за выпуском каждого самолета, у нас, как известно, идут новые формирования. Может быть, один или два самолета где-нибудь и стоят.

— Здесь идет речь не о таком количестве, — сказал Сталин. Через несколько минут явился А. И. Шахурин, поздоровался и остановился, вопросительно глядя на Сталина.

— Вот тут нас уверяют, — сказал Сталин, — что те семьсот самолетов, о которых вы мне говорили, стоят на аэродромах заводов не потому, что нет летчиков, а потому, что они не готовы по бою, поэтому не принимаются военными представителями, и что летчики в ожидании матчасти живут там месяцами.

— Это неправда, товарищ Сталин, — ответил Шахурин.

— Вот видите, как получается: Шахурин говорит, что есть самолеты, но нет летчиков, а Жигарев говорит, что есть летчики, но нет самолетов. Понимаете ли вы оба, что семьсот самолетов — это не семь самолетов? Вы же знаете, что фронт нуждается в них, а тут целая армия. Что же мы будем делать, кому из вас верить? — спросил Сталин.

Воцарилось молчание. Я с любопытством и изумлением следил за происходящим разговором: неужели это правда, что целых семьсот самолетов стоят на аэродромах заводов, пусть даже не готовых по бою или из-за отсутствия летчиков? О таком количестве самолетов, находящихся на аэродромах заводов, мне слышать не приходилось. Я смотрел то на Шахурина, то на Жигарева. Кто же из них прав? [169]

Невольно вспомнилась осень 1941 года, когда Жигарев обещал Сталину выделить полк истребителей для прикрытия выгружавшейся на одном из фронтов стрелковой дивизии, а оказалось, что истребителей у него нет. Как Павел Федорович тогда вышел из весьма, я бы сказал, щекотливого положения? Не подвел ли его и сейчас кто-нибудь с этими самолетами? Алексея Ивановича Шахурина я уже знал как человека, который не мог делать тех или иных заявлений, а тем более таких, о которых сейчас идет речь, предварительно не проверив, да еще не один раз, точность докладываемых в Ставку данных.

И тут раздался уверенный голос Жигарева:

— Я ответственно, товарищ Сталин, докладываю, что находящиеся на заводах самолеты по бою не готовы.

— А вы что скажете? — обратился Сталин к Шахурину.

— Ведь это же, товарищ Сталин, легко проверить, — ответил тот. — У вас здесь прямые провода. Дайте задание, чтобы лично вам каждый директор завода доложил о количестве готовых по бою самолетов. Мы эти цифры сложим и получим общее число.

— Пожалуй, правильно. Так и сделаем, — согласился Сталин.

В диалог вмешался Жигарев:

— Нужно обязательно, чтобы телеграммы вместе с директорами заводов подписывали и военпреды.

— Это тоже правильно, — сказал Сталин.

Он вызвал Поскребышева и дал ему соответствующие указания. Жигарев попросил Сталина вызвать генерала Н. П. Селезнева, который ведал заказами на заводах. Вскоре Селезнев прибыл, и ему было дано задание подсчитать, какое количество самолетов находится на аэродромах заводов. Николай Павлович сел за стол и занялся подсчетами.

Надо сказать, что организация связи у Сталина была отличная. Прошло совсем немного времени, и на стол были положены телеграммы с заводов за подписью директоров и военпредов. Закончил подсчет и генерал Селезнев, не знавший о разговорах, которые велись до него.