Смертельные враги - Зевако Мишель (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Шевалье стряхнул на блестящие плиты грязь, облепившую в подземелье его подошвы, и, довольно улыбаясь, крикнул во весь голос, радуясь громким звукам и эху:
– В добрый час, черт побери! Здесь можно дышать, здесь хорошо видно, здесь не нужно сражаться с отвратительными животными, которые одолевали меня внизу. Клянусь головой и брюхом – жизнь прекрасна!
И подумать только, всего пять минут назад я мог упрекать себя в том, что у меня хватило здравого смысла не напрашиваться на мушкетный залп этих бешеных псов, преградивших мне дорогу. Да, так уж мы устроены, что и малой толики воздуха и света нам бывает достаточно, чтобы смотреть на вещи более здраво.
Пофилософствовав таким образом, шевалье с обычной своей быстротой и тщательностью осмотрел помещение, где находился. Кончилось это тем, что он побледнел и прошептал:
– Вот оно как! Значит, меня таки загнали в эту знаменитую камеру пыток, где я должен найти свой конец! Клянусь папским пупком! Господин Эспиноза решил, что я обязан здесь оказаться, и вот я и впрямь здесь!
Его лицо приняло то непроницаемо-холодное выражение, какое оно обычно имело в минуты решительных действий; на губах появилась еле приметная, чуть окрашенная иронией, улыбка, а пристальный взгляд стал более тщательно изучать это мало привлекательное место.
В комнате оказалось относительно чисто. Стены были облицованы беломраморными плитками, такими же плитками был вымощен пол, а многочисленные желобки, избороздившие его вдоль и поперек, служили, по всей видимости, для стока крови тех несчастных, на кого опустилась тяжелая длань инквизиции.
Тут была представлена самая полная коллекция всех существующих орудий пыток – а описываемая нами эпоха достигла в страшной науке истязания человеческой плоти поистине изумительных высот! – Эти орудия висели на крючках и лежали на полу и на полках.
Клещи, щипцы, железные ломики, ножи, топоры всех размеров и всех форм, жаровни, связки веревок, диковинные и неведомые инструменты – да, здесь, кажется, можно было увидеть – причем разложенной по полочкам и тщательно вычищенной! – всю ту зловещую утварь, которую только способно было породить и воплотить в дереве и металле болезненное воображение и искусные руки палачей, алчущих страданий медленных, долгих и невыносимых.
Бросив взгляд на эти разнообразные инструменты и спросив себя какой же из них предназначается ему, Пардальян двинулся в путь вдоль стен зала.
Лестница, по которой он поднялся, вела прямо в зал, так что в полу зияла страшная черная яма, казавшаяся бездонной.
Почти напротив этой ямы находились три ступеньки и обитая железом дверь, украшенная огромными гвоздями; дверь запиралась на замок и две задвижки исполинских размеров.
Если бы эта дверь встретилась ему чуть раньше, он бы непременно направился прямо к ней, будучи уверен, что найдет ее незапертой.
Но Пардальян мыслил логически. Он знал, что должен был прийти именно сюда и что именно эта комната ужасов была конечным пунктом его маршрута, местом его жуткой и таинственной гибели. Как он умрет? Когда? Этого он не знал. Однако же он давно уверил себя, что здесь его ждет конец. Посему Пардальян был уверен, что эта дверь надежно заперта и что пытаться ее взламывать – дело безнадежное. Из-за нее вот-вот появится палач с помощниками, а может быть – кто знает? – и сам Эспиноза, пожелавший присутствовать при его агонии.
Пардальян пожал плечами и даже не стал приближаться к двери и тщательно ее осматривать. К чему напрасно тратить силы? Надо полагать, вскоре они ему понадобятся для сопротивления убийцам.
Наученный горьким опытом, он ступал очень аккуратно, проверяя ногой пол, опасаясь какого-нибудь подвоха, ибо постоянно помнил о фантастических механизмах, жертвой которых он стал.
В куче инструментов он выбрал железную дубинку, снабженную острыми шипами, и, кроме того, взял нож с широким и коротким лезвием – на тот случай, если кинжал и шпага притупятся или сломаются во время неизбежной, как он догадывался, схватки.
Шевалье оттащил в угол массивный дубовый табурет, на котором, по всей видимости, обычно восседал палач, и уселся на него; шпагу и кинжал он держал в руках, нож засунул за пояс, а дубинку положил на пол неподалеку от себя. Затем он принялся ждать, рассуждая следующим образом:
«Итак, меня смогут атаковать только в лоб!.. Разве только стены раздвинутся, чтобы удобнее было напасть на меня сзади. Следовательно, я могу по крайней мере хотя бы немного отдохнуть... если мне позволят это сделать.»
Сколько времени он провел так? Наверное, не один час. Пока он метался в поисках выхода, азарт борьбы, движение, тоска и тревога не давали ему думать о еде, но теперь, когда он был неподвижен и относительно спокоен, голод настойчиво напомнил о себе. Кроме того, у шевалье явно начиналась лихорадка – его сжигала неумолимая жажда, принося ему жестокие мучения.
Пардальян не осмеливался сдвинуться с места, не осмеливался ничего предпринимать: он боялся, что на него накинутся в тот момент, когда он меньше всего этого ожидает. Отяжелевшие веки опускались помимо его воли, и ему приходилось предпринимать неимоверные усилия, чтобы бороться с наваливающимся на него сном.
Тогда-то ему впервые и пришла в голову ужасная мысль, что Эспиноза, быть может, уже начал осуществлять свой поистине дьявольский замысел – уморить его тут, лишив еды и питья. От этой мысли он вздрогнул, стремительно вскочил на ноги и воскликнул, взмахнув рукой с зажатым в ней кинжалом:
– Клянусь Пилатом! Не будет такого, чтобы я, как дурак, ждал смерти и ничего не предпринял для избавления от нее...
Дверь, которая своим устрашающим видом поначалу отпугнула его, теперь неумолимо притягивала к себе его взор, и он сформулировал свою мысль вслух:
– Кто сказал, что она заперта?.. Почему бы мне самому не убедиться в этом?
С этими словами Пардальян взошел по трем ступенькам и оказался у двери. Тяжелые задвижки, тщательно смазанные, легко и бесшумно скользнули в сторону.
Сердце гулко билось в его груди; он внимательно осмотрел запор. Тот был закрыт и выглядел весьма прочно.
Мощным рывком Пардальян потянул дверь на себя, она не поддалась. Она даже не шелохнулась.
Тогда он оставил сам замок в покое и принялся изучать дверную раму и замочную коробку. И едва подавил радостный крик.
Эта коробка держалась на двух винтах с большими круглыми головками. Отвинтить ее не составляло ни малейшего труда; для осуществления подобной операции в комнате было множество подходящих инструментов.
Он немедленно отыскал нечто железное и заостренное, которое и послужило ему отверткой; работая, он говорил себе: «Трижды глупец! Если бы я подошел к этой двери сразу, меня давно бы здесь не было!.. Но кто же мог подумать...»
И добавил с беззвучным смехом: «Проклятье! Я. кажется, догадался!.. Люди, которых сюда обычно приводят, всегда закованы в цепи, их сопровождают стражники... Иначе здесь не допустили бы такой промашки и закрепили бы замок получше... Эспиноза забыл одну мелочь... Он забыл, что у меня свободные руки... а раз так, я этим воспользуюсь.»
Времени, чтобы вывинтить оба винта, понадобилось меньше, чем для написания этих строк. Прежде чем попытаться открыть дверь, Пардальян секунду колебался. Капли холодного пота выступили у него на лбу, он прошептал:
– А что если она закрыта на задвижки и с той стороны?..
Но он тут же встряхнул головой, схватил обеими руками огромный запор и потянул его к себе: замочная коробка с грохотом упала на ступени, дверь отворилась.
Пардальян с исступленно-радостным воплем ринулся вперед. Он вдохнул воздух полной грудью. Он не сомневался – теперь он спасен.
Ну, конечно: ведь он сам слышал, что Эспиноза хотел заставить его войти в камеру пыток; здесь он должен был найти свой конец. Однако по неведомой ему причине никто в этой жуткой комнате не появился, а может быть, Эспиноза и впрямь намеревался попросту уморить его тут голодом и жаждой.
Но если он вышел живым из этой камеры ужасов, которая должна была стать его могилой, то, стало быть, ему больше нечего бояться, потому что козни инквизитора должны были остаться за ее порогом. Эта мысль казалась Пардальяну такой ясной, логичной и очевидной, что он ощутил прилив новых сил и огромную радость.
