Джура - Тушкан Георгий Павлович (мир бесплатных книг TXT) 📗
— Да не есть мне больше хлеба моего, да убьет меня ром, если я вру!
Зейнеб некоторое время с ужасом смотрела на него, не зная, как быть. Ее учили всю жизнь верить этой клятве. Она выронила камень и заплакала. Тагай быстро подбежал, схватил её и понес на гору, где ждал басмач с лошадьми.
Зейнеб, сопротивляясь, опять укусила его за руку. Тагай с проклятьем выпустил девушку и сильно хлестнул по спине нагайкой. Удар был такой сильный и неожиданный, что Зейнеб пошатнулась и упала на колени.
— Иди вперед! — злобно закричал Тагай, указав нагайкой на гору.
Басмач, стороживший пасущихся лошадей, услышав шаги, испуганно вскочил. Суеверный, он боялся всего. Увидев курбаши Тагая, басмач побежал собирать разбредшихся лошадей. Тагай ждал своих басмачей и час, и три, и пять. Навьюченных лошадей развьючили и снова пустили пастись. Наступила ночь. Басмачи не пришли. Взошло солнце. Тагай взобрался на вершину и долго всматривался в сторону Сауксая, иногда поднимался на пригорок, чтобы лучше видеть окрестности. Басмачи не появлялись. Тагая очень беспокоило их отсутствие. Но он успокаивал себя мыслью о том, что они не безоружны. Может быть, они встретили ещё кого-нибудь. Это было весьма некстати. Именно здесь Тагай намечал основать свою тайную базу.
Лошади ушедших басмачей фыркали, пощипывая траву, и этим напоминали о своих отсутствующих хозяевах. Под утро Тагаю пришла в голову мысль, от которой он пришел в ужас.
— Зейнеб, проснись! — крикнул он злобно. — Да очнись же! Много было у Джуры золота?
— Много! — буркнула она.
— Столько? — спросил Тагай, показывая на пригоршню. — Десять раз столько, двадцать раз столько, тридцать раз столько! — сердито ответила Зейнеб. — Там были вот такие золотые доски, — и Зейнеб широко расставила руки.
— А ты не врешь? — недоверчиво спросил Тагай. — А это? Ты ведь видел! — И Зейнеб, засучив рукава, снова показала свои браслеты. — Отпусти меня, и Джура одарит тебя золотом с ног до головы.
Тагай, сосавший насвой, сердито плюнул и яростно хлестнул нагайкой спавшего басмача.
— Едем! — сердито крикнул он и пошел подтягивать лошадям подпруги.
Тагай сообразил, что басмачам, по-видимому, удалось захватить весь золотой запас Джуры. А лучший способ поссорить между собой единомышленников — это дать им золото, чтобы они делили его между собой. Все они служили Тагаю за деньги и ежеминутно рисковали оставить здесь свою голову. Теперь же, возможно, раздобыв золото и став независимыми, они смогут удрать в Кашгарию и, конечно, бросят здесь своего курбаши.
В былые годы ему удавалось с помощью баев и тайных исмаилитов вербовать в басмачи наивных, как дети, горцев, готовых по приказу своих пиров идти в огонь и в воду. Но что теперь делается в этих горах? Бывшие исмаилиты восстают против своих пиров, выгоняют аксакалов, пастухи покушаются на скот хозяев. Преданных людей осталось мало! Вот и эти продажные шкуры, видимо, бросили его. И это после того, как он потерял в стычке с пограничниками больше половины отряда!
Теперь ему придется быстро возвращаться назад, в Кашгарию. Лишь бы аксакал Искандер согласился быть его агентом… Но труслив старик. А кишлак Мин-Архар — выгодное место для базы… Что ж, он породнится с аксакалом, и тогда для старика не будет выбора. Много мыслей одолевало Тагая, пока он, посадив Зейнеб на коня, ехал в кишлак Мин-Архар.
Зейнеб была так потрясена случившимся, что еле держалась в седле. Гордость не позволяла ей признаться в своей слабости, и она не жаловалась. Только пальцы, впившиеся в гриву лошади, выдавали волнение Зейнеб.
— Я большой человек, Зейнеб, — говорил Тагай. — У меня очень много джигитов. Мне даже не надо самому класть себе пищу в рот, потому что это за меня делают другие и считают это величайшей честью. Много девушек мечтают о счастье быть моей женой, но я даже не смотрю на них. Мои друзья — могущественные люди, и они помогут мне отвоевать у большевиков и все эти горы, и все эти реки. Тогда я буду правителем огромной страны. Кто друг мне, тот может на этом свете дышать спокойно. А враг пусть заранее роет себе могилу. Я никого не боюсь. Все боятся меня. Я езжу на лучших лошадях, ем самую лучшую пищу… Помни, Джура отказался от тебя, он женится на Биби. А тебе что остается? Выйти замуж за Кучака? Он хуже грязного пастуха.
Лицо Зейнеб выражало решимость. Щеки её пылали. — Джура любит меня! Я знаю! — запротестовала она. — А долг? Кишлак очень много задолжал мне: за рис, за муку и табак.
— Мы отдадим тебе всё. Большевики привезли нам. — Кто имеет дело с большевиками, тот мой враг. Запомни это. Я мог бы весь кишлак вырезать и сжечь. О! Джура уже жалеет о том, что не пустил меня зимой к огню… если он ещё в состоянии что-либо чувствовать… А аксакал — мой должник до конца жизни… Я озолочу тебя, Зейнеб, и ты забудешь своего слюнявого мальчишку! Зейнеб нехотя слушала речи Тагая, бросавшие её то в жар, то в холод. Она не знала, чему верить. В одном она была уверена: Джура не мог её предать.
На второй день к вечеру они приехали на летнее пастбище кишлака. Столбы синего дыма поднимались к небу. Слышался лай собак. Зейнеб с радостью увидела маленького брата Джуры, который подбежал к ней. Тагай тотчас же отогнал его прочь.
II
Луна поднималась над горой, и ночные тени поползли из ущелий, а Зейнеб и не думала идти спать. Окруженная женщинами и детьми, она рассказывала им о случившемся.
В юрте аксакала, у костра, сидели друг против друга аксакал и Тагай. Аксакал чмокал губами и внушительно молчал. — Искандер, — строго говорил Тагай, — я жду. Мне никому не приходилось повторять приказания, а ты молчишь, как камень. Или ты онемел?
Старик закашлялся и скрипучим голосом ответил: — Тагай, я стар, ох, как стар и от волнения могу умереть. Что тебе в нашем бедном кишлаке? Я верю твоим словам, что ты теперь наследник умершего богатого купца. Все, что я должен ему, я выплачу. Но не заставляй меня прятать твое оружие и твоих людей от большевиков. Они могущественны… Не сердись… и ты тоже могуществен. Мы хотим жить спокойно. Я буду торговать с тобой тоже… но они дали за красный камень кутаса, а ты — лишь немного муки и две пиалы риса…
— Если ты ещё посмеешь торговать с большевиками, — угрожающим тоном сказал Тагай, — я уничтожу твое змеиное гнездо. Ты не сказал им, где берешь красные камни?
— Они сами лазили по скалам и всё нашли. Оставь меня! Ты сам теперь видишь, что это место стало известно многим… Я стар, я болен. Я все тебе отдам, Тагай!
Старик достал тяжелый мешочек и подал Тагаю. Тот заглянул внутрь.
— Хорошо, — сказал Тагай, — я беру в счет долга, но ты будешь помогать мне во всех моих делах, как члену своего рода. Я женюсь на Зейнеб и увезу её с собой. Я оставлю здесь своего человека, и он будет беречь твою старость и покой твоего кишлака. — Женщины всегда приносят несчастье. Ты велик, Тагай, мы малы. Джура все равно убьет меня, если ты увезешь Зейнеб. Я знаю. — Старик, я подарю тебе четырех лошадей — прикажи Зейнеб следовать за мной.
После долгого молчания аксакал плачущим голосом произнес: — Не могу!
Тагай в бешенстве схватил аксакала за тесемку, висевшую на шее, и затянул её. Глаза у аксакала расширились, вена на лбу вздулась.
— Не можешь? Не можешь? — злобно твердил Тагай. Вдруг тесемка лопнула, аксакал упал на пол, и в руках у Тагая оказался треугольный матерчатый талисман.
Тагай ножом распорол швы талисмана, достал пожелтевшую от времени бумажку, сложенную в несколько раз, и развернул её. Его лицо выразило крайнее удивление.
— Старик! — произнес Тагай. — Этот талисман принадлежал великому человеку. Он был правой рукой живого бога Ага-хана, имел право казнить и миловать. Расскажи, как этот талисман попал к тебе. Клянусь, я ничего не сделаю тебе плохого. Скажи мне всю правду о том, когда и как этот талисман попал в твои руки. Аксакал, прерывая свою речь клятвами, рассказал, что он нашел этот треугольник на шее человека, засыпанного лавиной. Тагай, выслушав речь аксакала, долго молчал, вчитываясь в бумагу.
