Варяжский круг - Зайцев Сергей Михайлович (книги онлайн txt) 📗
Но скоро Кергету пришлось уйти. Шарукан и Сугр быстро рассмотрели ворона, научившего соколенка глядеть далеко, и расставили искусные силки, и подослали убийц. Да не рассчитали ханы-братья – силки поставили на мелкую птицу и убийц избрали трусливых. Ушел воин Кергет, посмеявшись над убийцами. Он языки их бросил в ханские силки.
Балин-городок давно уже отошел к Шарукану, а теперь и аилы, наследие Алыпа, стали пустеть. Люди боялись прогневить больших ханов и уходили поближе к ним со словами миролюбия и с просьбами выделить наделы для кочевания. Маленьким же ханам люди оставляли своих деревянных и каменных предков, пустые, утоптанные десятилетиями майданы и заросшие ковылем и разнотравьем бахчи. В глубоких канавах вокруг бахчей надолго поселились змеи.
Аил за аилом уходили половцы вдоль Донца. Шарукан и Сугр всех принимали, и выслушивали хвалебные речи, и брали дары. Но были и такие, что остались с Окотом, самые преданные. Они подогнали свои стада к его стаду, поставили рядом свои шатры и сели возле одного котла. Они восславили ушедшие времена хана Осеня и предвидели славные годы Окота. Это были настоящие воины – из тех, что обмеряли степи не днями пути, а победными песнями, из тех, чьи лица запомнил враг и чья слава приравнивалась к ханской. Эти люди сказали друг другу: «Не имеет ни чести, ни мужества человек, воюющий с ребенком». И еще сказали: «Юн наш хан и безбород. Но он хан из рода Осеня! Пусть он будет нашим бунчуком, мы же будем его бородою». И так сказали: «Мы не дадим Окоту упасть с коня, дорога просветлит его разум, а чужбина закалит. Хеч!» И они вместе с семьями и стадами снялись с места и колеса их повозок заскрипели на долгие годы пути.
Степь широка – от Днепра до Итиля, от леса до моря. Родина. Где стоишь, там хозяин. Где твои братья, твои воины, там твой народ. А тихое место между тремя холмами, где ты поставил свой котел-казан, – середина земли. Над этим местом остановилась твоя звезда.
Немного времени прошло. Беспокойным ветром полетела над степью слава нового воина-богатыря. Молод, говорили, тот богатырь и телом велик, много смеется, но дела вершит злые. Были у него и добрые дела: на диких половцев ходил, на бродников, не однажды жег торческие вежи по пограничью Руси, да и саму Русь тайно проехал с братьями вдоль и поперек, показываясь в разных местах и тем наводя смуту, был щедр, более других ханов почитал предков и где-то за Итилем у стариков-кипчаков обучился жречеству. Но и плохая слава шла. Не гнушался Окот Бунчук пожить от баранты. Он чуть ли не каждый год грабил своих же половцев и даже родственников. И делал это зимой или в начале весны, когда голодно и холодно было степняку, когда лошади его еле-еле передвигали ноги, а у детей пухли животы и выпадали зубы. Окот Бунчук подъезжал к аилу на откормленных ячменем и овсом конях и отбирал у людей последнее, на чем они рассчитывали дотянуть до теплых дней, что берегли для детей и жертвоприношений. Хан Окот резал тьму овец и устраивал пиршество для своей орды. Здесь же, посреди аила, пускали кровь тем, кто пытался вступиться за свою семью и утаить стадо. Детей и женщин уводили за Итиль для продажи. А по пути Окот Бунчук насмехался над ними, говоря: «Вы наги и тощи. Я спасаю вас от голодной смерти. Там, за Итилем, вам будет хорошо. Там тепло и много всякой вкусной еды». И посмеивался. При этом широкое лицо его становилось еще шире, а щеки были смуглы и покрывались румянцем.
Больше всего страдали от баранты аилы возле Шарукана и Сугрова. Они были самые богатые и многолюдные. Однако же с Окотом сладить не могли, потому что каждый аил надеялся, что именно его Окот обойдет стороной, и не были готовы отразить набег. А еще так успокаивали себя: «Окот нам родня. Он внук хана Осеня. Зачем ему разорять нас?» Но не оправдывались надежды. В голодное время приходил Окот Бунчук. Яркий огонь разгонял предрассветную темень – это молодой хан стоял посреди майдана с факелом в левой руке и с саблей в правой. Люди же его врывались в шатры и всех выгоняли на снег—малого и старого, в чем были. Хан Окот после грабежа устраивал пир, на котором вершил суд – родственников наказывал плетьми за их любовь к Шарукану, а тех, кто когда-то оставил его и, подобно жалкой собачонке, прибился к орде больших ханов, Окот разорял полностью, не оставлял им ни кошмы, ни овцы и сжигал то, что не мог унести – шатры, конюшни, кошары.
Бывало, пытались противостоять Окоту, но не ожидали увидеть под его началом такую большую орду, не знали, что с тех пор, как прокатилась по степи ханская слава, многие половцы из бедноты, из обиженных и изгнанных, с судьбой, схожей с его собственной, прибились к нему. И сопротивлялись Окоту недолго, теряли семьи, теряли добро и благополучие. Но летом пытались отомстить и, подняв для мести тысячу всадников, обыскивали степь. Не могли найти ни Окота, ни его стоянок. Хан Окот лучше других знал степь и никогда не ходил дважды по одной дороге. Как-то раз будто прихватили его след. Но Окот сразу почуял это и поджег позади себя траву. Так и скрылся за дымом и пламенем. А преследователи, не сумевшие отомстить, в раздражении выпустили стрелы в землю и сказали: «Пусть не будет Окоту могилы в половецкой земле! Проклятый! Мы ответим тебе огнем!» И отвечали, жгли травы там, где ожидали появления Окота. Но он, хитрый, как лиса, неожиданно подбирался с другой стороны.
Однако считал хан Окот, что не свершил еще мести, что жертвы, достойной памяти отца, не принес. Об этом он говорил Алыпу, приходя к нему на святилище. И прижимался ухом к каменной груди в надежде услышать биение отцова сердца. Слышал – ровно билось оно. Или это кровь стучала в висках. Цедил сквозь зубы Окот, что Шарукановы мелкие людишки – не добыча. Всадника бы встретить в степи такого, чтоб в жилах его текла не разведенная Шаруканова кровь, чтобы даже самый тонкий собачий нюх не мог отличить кровь того всадника от крови Шарукана. Искал этой встречи Окот. И однажды нашел.
Как-то зимой, когда студеные северные ветры унесли из степи почти весь снег, Окот задумал новый набег на вежи больших ханов. И поторопился в путь, пока не нанесло новых снегов, пока еще можно было ходить, не оставляя за собой следов. И небывало близко подошел Окот к городку Шарукану, чуть ли не под самые стены. Сын же хана Шарукана, известный под именем Атрак, в тот день устроил себе спозаранку развлечение – облавную охоту на волков. Во главе трех десятков всадников с длинною дубинкою в руках Атрак загонял волчьи стаи, а загнав, избивал обессилевших зверей по хребтам и загривкам. И всадники не отставали от Атрака, и забили уже до полусотни волков. Тут-то и выехал охоте наперерез славный хан Окот Бунчук…
«Окот-орда! Окот-орда!» – закричали в страхе всадники Атрака и на полном скаку осадили коней. Не приняли боя, бежали вспять. А хану своему говорили, что силы не равны, что дубинка – не сабля, и Окот – не тот волк. Но их принудили к бою, догнали. И почти всех посекли. Лишь Атрака упустили и еще пятерых. Они сумели пробиться, потому что оказались истинными всадниками.
А нескольких взяли в плен. И оказалась среди них красавица-девица по имени Яська. Она сказала, что будь в ее руке острая сабля, а не дубинка, то не взять бы ее в плен ни тому молодцу, ни этому, ни самому хану Окоту. Тогда приказал Окот дать ей саблю. И дали девице самый острый клинок, чтобы было без обмана. С кличем Шарукановых орд Яська набросилась на Окота. Но посмеялся над красавицей хан, с третьего удара выбил саблю из некрепкой руки. И здесь же, среди побитых волков, на мерзлой земле, на мокром от конского пота потнике с Яськой совокупился. А она в ту пору была девственницей и считалась невестой Атрака. Но после этой неудавшейся волчьей охоты красавица Яська стала женой проклятого Окота Бунчука.
Атрак с той поры много дней провел в печали, ведь его Яське не было равной в половецкой степи. А сказали, что она сама пошла за Окотом. Променяла Яська все сокровища Шарукана и власть, и покой владычицы, и раболепное низкопоклонство целого народа на короткую любовь гонимого злодея и на долгие скитания в скрипучей арбе. И не мог Атрак простить Окоту Бунчуку нанесенную обиду, просил у отца войско к лету. Но не дал Шарукан войска, сказал: «Тридцать лучших всадников было у тебя. Где они?.. Не хочу, чтобы и триста всадников постигла та же участь!» Однако и сам Шарукан был разгневан на племянника и теперь открыто сожалел, что в свое время подсылал убийц к человеку Кергету, а не к малолетнему Окоту. Сугру-хану наедине сказал Шарукан: «Сын Алыпа преследует меня, будто тень. Как избавиться от него?» Поразмыслив, Сутр так рассудил: «Разве плохо, когда у светлого хана есть тень? Оттого лишь виднее, что хан светел». Мудр был Сутр. Недаром говорили, что иногда он беседует с вороном. Но Шарукан не согласился с замечанием брата и грозился при первом удобном случае стереть орду Окота с лица земли. И он показал, как это сделает, – со звонким хлопком ширкнул ладонью по ладони.
