Беглецы - Карпущенко Сергей Васильевич (читать книги полные .TXT) 📗
Ходили по палубе уже такие, кто снял с себя не только кафтаны, армяки, штаны, но и рубаху. В шляпах, плетенных из соломки, прижав свои покупки к обнаженной груди, не стесняясь суетившихся тут же баб, ходили они по палубе в одних портках от купца к купцу, приглядывая еще какой-нибудь невиданный товар. Суровый Василий Чурин с презрительной веселостью грозил таким:
– Ну, остолопы, станете парусину у меня на штаны просить, хрена лысого получите, а не парусины! Э-э, бирюлек детских накупили, брылотрясы!
Но те лишь отмахивались от него руками, счастливо смеялись и продолжали шастать от купца к купцу.
Японцы лишились всех своих товаров скоро. Были разобраны мужиками даже не устроившие Чурина сухие фрукты и яблоки, но отпускать их все не хотели. Многие, штурман углядел, вдруг ни с того ни с сего вдруг оказались пьяными – видно, как ни осматривал товары Чурин, а знатную свою водку, свалившую и крепкого Хрущова, японцы все же пронесли на галиот. Низкорослых, плюгавых островитян тискали в объятьях, звонко целовали, братались с ними, тащили с груди нательные кресты, показывали распятого Бога своего, совали к губам японцев, но те отказывались вежливо, смеялись, мотали головами, показывали рукой на берег, а потом ребром ладони били себя по шеям – нельзя, мол.
Наконец, расцелованные на прощанье, увязав себе на спины огромные тюки с успешно наторгованным товаром, они спустились в лодки, откуда махали мужикам руками, после чего, показав на них, а потом на берег, снова стукали себя по шеям ребром ладони и выкрикивали что-то по-птичьи тонко.
– Братцы, – обмахиваясь веером, спросил Ивашка Рюмин, – а за каким же делом, не пойму, они себя по выям-то колотят? Неужто о беде предупреждают?
Но на Рюмина руками замахали:
– Какая там беда? От сего народца вреды, что от старца расслабленного!
– Чай, сам видишь – смирные да ласковые япошки. Ни те злобы, ни ехидства. Живут, видать, небогато – риса и то с гулькин нос привезли, но изрядно сердечны и добролюбивы, – убеждал шельмованного канцеляриста Гундосый Федька, пьяный изрядно. – Все врал нам Иван-попович, стращал, поелику прихвостень господский, а те нас на берег до поры выпущать не желают!
– Сие на правду похоже, – поддержал Гундосого Спиридон Судейкин, смекалистый и хитроватый. – Страшатся, что разбежимся, а их милости без команды останутся да без охранителей.
Мужики, распаленные крепчайшей японской водкой, принятой голью, без заедки, на солнцепеке, подобревшие от теплого общения с доброхотными туземцами, вдруг поняли, что их пытались обмануть, совсем забыв про то, что о жестоких законах здешних поведал им спервоначалу Волынкин Гриша. Мужики забалабошили взволнованно:
– А какое такое право господа имеют нас на берег не пущать?
– Али мы не поровну к побегу нашему прикосновение имеем?
– Скрывают от нас, должно быть, что земля сия для жилья нашего удобна может стать!
– Понятно, скрывают!
В разговор вмешался всегда восторженный Михайло Перевалов:
– Братики, ить не могет статься, чтоб край сей, предивным видом своим поражающий и зрение, и воображение наше, имел ко благу нашему свойства вредоносные! На сей земле богоприятной и людишки всякой злобы лишены должны быть. Ой, поглядите, братики, что за рай перед взором нашим лежит, взором, истомившимся видом пустыни морской!
Михаилу поддержал один из братьев-близнецов, угрюмоватый, дубоватый Фрол:
– Да, край предивный здеся. Давайте-ка просить у адмирала, пускай нас ссадит тут – общину ладить будем. Отсель и до земли родной недалече – сердцу милей. А то законопатимся куда-нибудь, откуда нас самому Господу Богу вовек не выколупать.
Мужики на минуту примолкли, будто соображая. Молчание Игнат нарушил:
– С виду ты, Фрол, пентюх пентюхом, а иной раз изречешь толково. А правду говорят, что и колода дубовая раз в десять лет по словечку вымолвит. И на самом деле, робятки, чего нам в дальнее заморье переться? А ну как здеся приживемся? Погода тут, полагаю, не то что на Камчатке – цельный год вёдро. Рыбу ловить станем, деревья посадим плодоносящие, пшеничку, может, посеем. Видали ж сами – растет здесь пшеница!
– Растет! Растет! – грохнули хором мужики.
– Не поплывем дале! Изнурились уж морским походом!
– С япошками жить станем! Они народ смирный, беззлобный!
– Веди нас, Игнат, к адмиралу! Пущай отпускает нас на берег разведаться!
Суета в размышлении серьезном покручивал свой шишковатый нос, думал было сейчас с депутацией к Бейноску двинуть, но кто-то вдруг громко крикнул, что к галиоту от берега правят еще какие-то лодки, и кинулись мужики смотреть. И на самом деле, двигались от берега с десяток японских милых лодок, будто охраняя ту, что в середине находилась.
– Кого нелегкая опять несет? – удивлялись мужики.
– Али снова торговцы?
– Нет, непохоже! Видать, важный барин правит, насчет гвоздей да топоров, поди, договориться хочет.
Доложили адмиралу. Беньёвский поспешил на палубу со свитой, навел на лодки подзорную трубу, смотрел недолго, с треском сложил ее.
– Чурин! – крикнул штурману. – Распорядись-ка мехов достать, да покраше, побогаче, не скупись! – и тут же обратился к мужикам: – Те, кто к оружию определен, наготове будьте, но мушкетонов без моей команды упаси вас Боже трогать!
Скоро лодки японские к самому борту подплыли. Прибывший вельможа грузным, полным был. На палубу взобрался лишь с большим трудом при помощи телохранителей, толкавших его под толстый зад. Вслед за ним и слуги влезли – все с длинными мечами. Японец главный вначале отдышался, потом оправил с помощью прислужников долгополую свою одежду из шелка синего, с рукавами широчайшими, украшенными кисточками, и уж только вслед за туалетом изобразил на круглом своем лице подобие улыбки, и глазки его при этом в жирных складках кожи утонули, так что и ресницы негустые скрылись, и получилось лицо безглазым и смахивающим на небольшую тыкву. На голове его крошечная шапочка красовалась, Бог весть как державшаяся на макушке плоской, лысой. За широким поясом рукоятями вниз торчали два меча. Японец поклонился, из-за пояса веер выхватил, стал обмахиваться им, не двигаясь с места. Беньёвский поклонился тоже, шагнул навстречу вельможе и по-французски спросил:
– Не имею ли я честь видеть правителя этого острова? Мы рады приветствовать вас на борту корабля, британской короне принадлежащего. Я – капитан, барон де Бенёв.
Японец кинул быстрый взгляд на прислужника, державшего над ним раскрытый зонт. Тот, похоже, был у главного за толмача, потому что, наклонившись к уху вельможи, проверещал ему что-то по-японски. Главный, словно осознав честь присутствия на британском судне, взметнул вверх тонкие щипаные брови, значительно кивнул и небрежно бросил переводчику фразу, перетолмаченную тут же:
– Даймиос Фукиру, местный властелин, рад приветствовать славных британских моряков и лично барона де Бенёв близ своей земли. Чем вызван ваш приход?
– Необходимостью починки судна, – отвечал Беньёвский, – и желанием пополнить запасы питьевой воды.
Толмач мгновенно перевел, и жирное лицо даймиоса Фукиру стало едва не вдвое шире от улыбки. Он ответил быстро:
– Вам предоставят сколько угодно чистейшей, как слеза, питьевой воды и необходимые материалы для починки судна. Фукиру гостеприимен.
Беньёвский был доволен и снова поклонился:
– О вашем приеме милостивом я по прибытии в Лондон тотчас доложу своему правительству. Сейчас же по закону гостеприимства я буду счастлив вручить вам эти скромные дары, – и он махнул рукой Чурину, который неуклюже поднес японцу связку отборных собольих шкурок, не поленившись перед этим пригладить, причесать густой, блестящий мех.
– Доброго здоровьичка вашей милости желаем, – добавил с хмурым лицом Василий Чурин, не замечая, как побледнел от бешенства Беньёвский. – Сгодится в стужу брюхо-то прикрыть.
Фукиру шкурки принял почти бесстрастно, передал их тут же слугам, но было видно, что подарком даймиос доволен. Потом, желая, видно, судно осмотреть, пошел по палубе и вдруг уставился на пушку. Посмотрел на берег, на пушку снова, наклонился, приглядываясь к чему-то на бронзовом ее стволе, похлопал по ней пухленькой своей ладошкой и всем на удивленье вымолвил с масленой улыбкой:
