Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан
– Прошу прощения, мадам, – сказал я, – вы более чем неправы. Эти господа – полковник Депьен и капитан Тремо. Мое имя – бригадир Жерар, и смею заверить: мне достаточно лишь назвать его, чтобы всякий, кто слыхал обо мне, подтвердил…
– Негодяи! – прервала она меня. – Думаете, что женщину так легко одурачить. Вы отвратительные самозванцы!
Я посмотрел на Депьена: полковник побледнел от ярости. Тремо нервно дергал себя за усы.
– Мадам, – сдержанно произнес я. – Император оказал нам честь, доверив столь важное задание, и вручил мне этот аметистовый перстень в качестве пароля. Я полагал, что три достойных человека могут обойтись и без этого, но теперь мне ничего не остается, как только в доказательство своей правоты показать его вам.
Графиня поднесла перстень к фонарю. Невыразимое отчаяние исказило ее лицо.
– Это он! – воскликнула она. – О Боже, что я наделала! Что я наделала!
Я почувствовал, что случилось нечто непоправимое.
– Быстрее же мадам, поспешите, – воскликнул я. – Где бумаги?
– У меня уже нет их.
– Вы их отдали? Кому?
– Трем офицерам.
– Когда?
– Полчаса тому назад.
– Где они?
– Господи, помоги мне. Я не знаю. Они остановили карету, а я отдала бумаги, не колеблясь ни секунды. Я была уверена, что они выполняют приказ императора.
Новость поразила меня, как удар молнии. Но именно в такие минуты во мне проявляются мои лучшие качества.
– Вы остаетесь здесь, – приказал я своим товарищам. – Если на дороге появятся три всадника, задержите их во что бы то ни стало. Мадам опишет их вам. Я очень скоро вернусь.
Тряхнув уздечкой, я полетел в Фонтенбло так скоро, как только могла скакать Виолетта. Во дворце я спрыгнул с лошади и помчался вверх по лестнице, разбрасывая лакеев, которые намеревались остановить меня. Так я ворвался в кабинет императора. Наполеон и Макдональд чертили что-то на карте. Император сурово нахмурился, когда услышал, что кто-то ворвался в кабинет без доклада. Но побледнел, увидев, что это был я.
– Оставьте нас, маршал, – приказал он, а когда дверь за Макдональдом затворилась, обратился ко мне. – Что случилось с бумагами?
– Они пропали, – ответил я и очень коротко изложил, что произошло.
Лицо Наполеона оставалось спокойным, но я видел, как задрожали его руки.
– Вы должны вернуть бумаги, Жерар! – воскликнул император. – Судьба моей династии на кону. Нельзя терять ни минуты. Скачите в погоню, сир, скачите!
– Кто эти люди, сир?
– Я не могу сказать. Меня окружают предатели. Но они попытаются отвезти бумаги в Париж. Кому еще они понадобятся? Только мерзавцу Талейрану? Да, да, они на пути в Париж. Их все еще можно перехватить. Три лучших скакуна из моей конюшни и…
Я не дождался, пока император закончит, а понесся вниз по лестнице, громко лязгая шпорами по мраморным ступеням. Не прошло и пяти минут, как я скакал галопом к окраине города верхом на Виолетте. На поводу у меня были два прекрасных арабских скакуна из императорских конюшен. Император предложил трех коней, но я бы никогда после этого не смог взглянуть Виолетте в глаза. Когда я примчался к своим товарищам, они сразу поняли, что нас ожидают необычные приключения.
– Никого не было?
– Никого.
– Тогда они на пути в Париж. Быстрее за ними!
Хорошим солдатам не понадобилось повторять дважды. В мгновение ока они вскочили на императорских скакунов, оставив своих на обочине. И мы помчались: я скакал посередине, Депьен – справа от меня, а Тремо – позади, так как был чуть тяжелее. О Господи, как мы скакали! Двенадцать копыт стучали по твердой гладкой дороге, словно по барабану. Тополя и луна – черные полоски теней и серебряные пятна света. Миля за милей неслись мы по той же, будто с нарисованными квадратами, дороге. Наши тени – впереди нас, клубы пыли – позади. Мы слышали, как скрипят засовы и ставни в придорожных коттеджах, но прежде чем зеваки успевали нас разглядеть, превращались в три далеких, темных пятнышка. Ровно в полночь въехали в Корбель. У ворот гостиницы стоял конюх и держал в руках ведра с водой. Его темная тень плясала в золотом свете, который падал из открытой двери.
– Три всадника! – выдохнул я. – Они проезжали?
– Я только что поил их лошадей, – ответил конюх. – Думаю, что они…
– Вперед, друзья!
Мы снова поскакали, а россыпь искр, высекаемых подковами наших лошадей из булыжной мостовой маленького городка, оставалась позади. Нас пытался остановить жандарм, но его никто не услышал в грохоте копыт и звоне оружия. Домики промелькнули и исчезли – мы снова очутились на дороге. Между нами и Парижем лежало около двадцати миль. Как могли эти люди уйти от нас, если их преследовали лучшие лошади Франции? Ни один не отстал ни на шаг, но Виолетта все время мчалась на полкорпуса впереди. Она скакала вполсилы. Я видел по прыжкам, что стоит только дать ей волю, и императорским скакунам придется лицезреть ее хвост.
– Вот они! – закричал Депьен.
– Теперь им никуда не деться, – рявкнул Тремо.
– Вперед, друзья мои, вперед! – закричал я.
Длинная полоса дороги лежала перед нами в лунном свете. Далеко впереди мы увидели трех всадников, которые мчались галопом, прижав головы к гривам лошадей. С каждой секундой они становились все ярче и отчетливее. Я увидел, что на двух всадниках были плащи и скакали они на гнедых жеребцах, в то время как тот, кто скакал в центре, был одет в мундир егеря и мчался на сером коне. Они старались держать линию, но по тому, как серый жеребец переставлял ноги, было видно, что он свежее остальных. Всадник в центре казался старшим: он постоянно оглядывался и измерял дистанцию между нами. Поначалу его лицо выглядело как белое пятно. Затем пятно перечеркнули усы. И наконец, когда в наши глотки стала забиваться пыль, которую поднимали копыта их лошадей, я понял, что знаком с этим человеком.
– Остановитесь, полковник де Монтлюк! – закричал я. – Именем императора, остановитесь!
Я знал его много лет: это был бесстрашный офицер и отъявленный негодяй. Между нами были давние счеты: он в Варшаве убил моего доброго друга Тревиля. Поговаривали, что Монтлюк нажал на курок секундой раньше, чем был брошен белый платок.
Слова не успели вылететь изо рта, как два спутника Монтлюка повернулись и выстрелили в нас. Раздался отчаянный крик Депьена. В этот миг мы с Тремо разрядили пистолеты в одного и того же человека. Он рухнул на шею лошади, а его руки закачались по сторонам. Его товарищ бросился на Тремо с обнаженной саблей. Я услышал жуткий звон: так звенит сталь, когда сильный удар парируется еще более сильным. Я даже не оглянулся, а в первый раз пришпорил Виолетту и помчался за главным. То, что он оставил своих товарищей и поскакал, послужило доводом в пользу того, что я тоже могу оставить своих и догонять его.
Он сумел вырваться на пару сотен шагов вперед, но моя маленькая лошадка сократила разрыв, не успели мы миновать две мили. Как ни старался он подгонять и изо всех сил хлестать коня, будто надо было вытянуть пушку на разбитой дороге, я вот-вот уже догонял его. Передо мной сверкала его лысая голова без шляпы, слетевшей в пути. Я был уже в двадцати ярдах от него, тень моей головы упала на тень его ноги, как вдруг он резко развернулся и, изрыгая проклятия, разрядил оба пистолета в Виолетту.
Я был ранен столько раз, что вынужден остановиться и подумать, прежде чем сказать вам точное количество. В меня стреляли из мушкетов, пистолетов и артиллерийских орудий. Мое тело пронзали копья, штыки, сабли и даже шило. Кстати, рана от шила оказалась самой болезненной. Однако ни одно ранение не принесло мне таких мук, какие я испытал в тот миг, когда несчастное, терпеливое, любимое мной существо, которым я дорожил больше всего на свете, за исключением матушки и императора, зашаталось подо мной. Я вынул из кобуры второй пистолет и выстрелил предателю между лопаток. Монтлюк ударил хлыстом свою лошадь, и я решил, что промахнулся. Однако тут же на его зеленом егерском мундире стало расползаться темное пятно, сам он качнулся в седле, а затем свалился на землю, запутавшись ногой в стремени. Лошадь волокла его тело по дороге, пока у нее хватало сил. Я схватил покрытую пеной узду и остановил лошадь, кожаное стремя ослабло, шпора на сапоге зазвенела, упав на твердую поверхность дороги.
