Пленный лев - Юнг Шарлотта (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
– Что? Сын мой, Генрих, умер?.. – и бледный, как видение, со всклокоченными волосами, с блуждающими глазами и бессмысленным взглядом, несчастный король Карл озабоченно вопрошал окружающих: – О, скажите, что я все еще болен! Скажите, что это только ужасный сон! Он, такой храбрый, сильный, веселый, такой добрый к бедному старику! Он, сын мой Генрих – умер… Да этого быть не может! Умирают дряхлые… больные.
Когда же сэр Луи ласково объяснил истину, старик закрыл лицо руками, и шатаясь, вышел из комнаты, повторяя все тем же бессмысленным тоном:
– Сын мой, Генрих! Добрый сын мой, Генрих! Самый ласковый из всех детей моих!
Действительно, ни одного из сыновей своих он не оплакивал так; никто, кроме Генриха, не оказывал бедному помешанному королю столько ласки и внимания. Старик с трудом дотащился до своих покоев, и в течение нескольких дней оставался бесчувственным ко всему, вспоминая только доброго сына своего Генриха. Он едва прикасался к пище, и с каждым днем слабел все более и более.
По придворному этикету Екатерину поместили в отдельную комнату, обитую черным. Множество свечей освещало парадную кровать, где она лежала, окруженная придворными.
Временами нападали на королеву припадки бешенства, она кричала, рыдала, рвала на себе волосы и звала на помощь своего царственного мужа.
Во время этих кризисов трудно было сдержать ее. Мать отказывалась ходить за ней, уверяя, что она, как отец, сходила с ума. Екатерина отталкивала от себя даже самого сэра Робсарта. Одна Эклермонда имела на нее магическое действие: ласковым, нежным голосом, не лишенным стойкости, она, как неразумного младенца, успокаивала беснующуюся. Смерть эта сильно поразила леди Монтегю. В первый раз осознала она, что великий человек может умереть, исчезнуть с лица земли, и она, подобно робкому дитяти, не отставала от Эклермонды, всюду следуя за ней по пятам.
Увы, бедная Эклермонда! Ей самой грозило страшное, неотразимое несчастье. Мысль эта блеснула в голове Алисы, и она воскликнула:
– Но Клеретта, со смертью его исчезает и великодушное обещание его устроить в Париже общину сестер милосердия!..
Эклермонда ответила грустным кивком и прошептала:
– In principibus non confide.
– Что намерена ты делать, дорогой друг мой? – спросила Алиса, внимательно всматриваясь в ее побледневшее лицо.
– Я постараюсь возлагать более надежды на Бога, и менее на сильных мира сего, – прошептала она, сложив молитвенно руки.
– Может… – начала Алиса.
– Ах, Алиса! Хорошо бы, если бы со смертью короля обрушилось горе на меня одну. Молись, молись за меня, Алиса, теперь никакая сила на земле не может защитить меня от произвола родственников…
– Нет, нет, Эклермонда! – вскричала Алиса. – Ты ошибаешься! А мы на что же? Ты забываешь отца моего и герцога Бедфордского – они не допустят никакого насилия.
– Ни тот, ни другой не в силах защитить меня. Сам король Генрих не мог действовать открыто в этом случае, но он был так великодушен, так могуществен, так силен словом и делом, что никто не осмелился бы в его присутствии решиться на какую бы то ни было низость. В настоящее время англичане более, чем когда-либо, должны опасаться раздражать против себя герцога Бургундского. Никто не осмелится придти мне на помощь, никто и не должен осмелиться, ведь принцы действуют не от своего имени, а от имени ребенка в колыбели. Я уже надоела графине Жакелине; теперь никакая сила не может помешать родственникам увезти меня с собой, или же…
– Но это невозможно! – воскликнула Алиса. – Это невозможно! Ах, почему нет здесь моего отца!
– Он ничего не сможет.
– Монастырь…
– Ни один монастырь Франции не посмеет держать меня без согласия епископа Туренского.
– О! Да этого не может быть! Этого не должно быть! – вскричала Алиса с отчаянием.
– Успокойся, милая Алиса, я не верю, что несчастье это может осуществиться. Надеюсь на Всемогущего Бога, коему посвятила жизнь свою. Он не допустит этого! Не пугайся, не примут же против меня сильных мер в первые дни траура? Я же воспользуюсь этим временем, и постараюсь бежать в Англию или же пробраться на юг Франции, в лагерь Арманьяков, – там можно будет мне постричься.
Но разговор приятельниц был прерван появлением посыльного, явившегося позвать леди Монтегю на смену одной фрейлины, дежурившей у королевы.
Оставшись одна, Эклермонда отправилась в покои Жакелины, села за работу, и так задумалась, что невольно вздрогнула, услышав приближающиеся шаги.
Дверь отворилась, и, совершенно неожиданно, вошел лорд де Гленуски.
Пораженная его приходом, она не выказала ни малейшего смущения, и промолвила спокойным голосом:
– Вы ошиблись, мессир, позвольте указать вам покои королевы.
Малькольм, в самом начале сконфузившийся более самой Эклермонды, воскликнул поспешно:
– Не по своему желанию пришел я сюда – графиня прислала за мной. Но так как я уже здесь, то выслушайте меня, пока я еще в силах говорить. Я совершенно изменился. Ах, простите меня, я более не стану досаждать вам.
– Так, зачем же вы здесь, милорд? – холодно ответила девушка.
– Король Джемс прислал меня с поручением к королеве, – ответил Малькольм, – и я явился сюда против своего желания. Я обязан остаться здесь и ждать, иначе уже с сегодняшнего дня исполнял бы епитимью, наложенную на меня за безумные притязания на вашу руку. Не смотрите на меня иначе, как на кающегося грешника. Может, Бог простит меня, если вы дадите свое прощение.
– Теперь я кажется понимаю вас, мессир де Гленуски, и если вы искренни в своих чувствах, я совершенно довольна, – сказала Эклермонда серьезно, но все еще с некоторым недоверием в голосе.
– Искренен! О, да, конечно! – подтвердил Малькольм не без сердечного содрогания, несмотря на то, что чувствовал, будто тяжелое бремя свалилось с его сердца Пуст вас не пугает мое присутствие. После ужасного происшествия в Венсене глаза мои открылись я познал путь истинный! Как осмеливался я мечтать о низвержении вас до себя? До себя, презренной твари, с каждым днем все более и более погружающейся в грязь порока? Если надежда когда-либо увидеть вас будет у меня отнята, простите меня, сударыня, помолитесь за меня, как молилась бы святая за грешника, покинутого на этой земле!
– Перестаньте, мессир, не говорите так, – сказала Эклермонда. – Я не святая, а просто смертная, посвященная Богу. Впрочем, благодарю вас, вы сняли с меня одну из самых тяжелых забот.
Столь дружественные слова Эклермонды воодушевили Малькольма, и он прибавил решительно:
– Я отказываюсь, сударыня, от всякой претензии на вашу руку; я отказываюсь от счастья, о коем мечтал когда-то; я отказываюсь от него навеки! Прощаясь с бессмысленными надеждами, позволено ли мне будет в последний раз поцеловать вашу руку?
– Лучше будет, мне кажется, обойтись без этого, – сказала Эклермонда. – Предчувствие говорит мне, что свидание это устроено с целью сделать нам обоим какую-нибудь неприятность. Прощайте, милорд.
В ту самую минуту, словно для подтверждения истинности слов Эклермонды, дверь с шумом отворилась, вошла графиня Жакелина и, всплеснув руками, воскликнула:
– Вот они! Посмотрите, монсеньор! Никак нельзя разлучить этих голубков!
– Сударыня, – сказала Эклермонда с достоинством, – я только что благодарила мессира де Гленуски за данное мне слово отказаться от всяких претензий на брак, которому я постоянно противилась.
– Ты ошибаешься, Клеретта, – сказала Жакелина, – он не мог говорить тебе этого! Нет, нет! Молодой лорд сдержал свое слово, данное мне, а я постою за свое.
– Сударыня, – вмешался Малькольм, – я прибыл сюда по повелению шотландского короля.
– Тем лучше! – воскликнула Жакелина. – Он помог нам, сам того не зная! Но все-таки он проиграет свое пари. Вот невеста, а вот и священник, больше того – епископ, – сказала она, указывая на монсеньора Туренского, пришедшего с ней.
– Сударыня, – сказал Малькольм, – подумайте только о трауре этого дома.
