Каперский патент (ЛП) - О'Брайан Патрик (книги .TXT) 📗
— Что ж, сэр, — неохотно согласился Баббингтон, — я сделаю, как вы скажете. Но Господи, как бы я хотел отправиться с вами!
Во время быстрого возвращения на «Сюрприз» Джек внимательно изучал небо: сквозь полосы тумана все еще плохо было видно, но они рассеивались. Высокое небо оказалось почти ясным, за исключением нескольких мазков очень высоких перистых облаков, плавно набегающих под звездами с вест-зюйд-веста.
— Хорошо бы, чтобы погода не ухудшилась до утра, — поделился он с Бонденом, дабы отвлечь неудачу.
— Ни за что в жизни, сэр. В жизни не видел ночи приятнее.
Отдав приказы, по которым «Сюрприз» отойдет на норд-вест на несколько часов, чтобы остаться там до утра, Джек спустился вниз. Каюта оказалась освещенной, но пустой. Стивен уже лег, оставив какие-то медицинские заметки, три книги с пометками, наполовину законченный нотный лист, а рядом с увеличительным стеклом — три неаполитанских печенья, уже ставших жертвами крыс. Джек швырнул печенье в ведро, взял лупу и начал рассматривать подвесной барометр. Он поднялся на десятую долю дюйма, и поверхность ртути оказалась отчетливо выпуклой, подтвердив уже сложившееся мнение.
Обри открыл стол, в котором с прошлого дня еще лежало очередное письмо к Софии, и дописал:
«Дорогая, я только что вернулся с «Тартаруса». Уильяма производят в пост-капитаны! Он так счастлив, и я тоже. Ночь прекрасная как никогда, ветер с вест-зюйд-веста, немного к зюйду, и барометр постепенно поднимается.
Благослови тебя Господь, дорогая. Я уже планирую лечь спать — день оказался довольно оживленным, и надеюсь, завтра будет еще больше работы».
На этих словах он зажег ручной фонарь и отправился в койку. Фонарь, закрепленный в пределах досягаемости руки и почти полностью прикрытый, испускал лишь очень мягкий узкий луч, освещавший пару футов подволока. Джек с легкой душой пару минут рассматривал луч. Кажется, он сделал все, что должно, и если погода будет благоприятной, завтра есть неплохой шанс на успех. Предприятие совершенно оправдано, даже если бы и меньше зависело от погоды. Он бы атаковал в любых условиях.
Джек отлично знал, что коллеги могут допускать ошибки, что приказа можно ослушаться или понять его неправильно и всегда может вмешаться нелепая неудача. Но жребий брошен, он должен подчиниться результату. Пока Джек смотрел на луч света, он следил за оживленными звуками корабля, двигающегося на норд-вест — плавно перекатывающиеся волны, умиротворяющий гул хорошо установленного такелажа (тугого, но не слишком), изредка — скрип руля; и за сложным ароматом начищенных досок, свежего морского ветра, застоявшейся воды в трюме, просмоленных снастей, краски и сырой парусины.
Ближе к полудню двенадцатого (спокойный пасмурный день, ветер слабый с вест-зюйд-веста) единственным спокойным местом на «Сюрпризе» оказался крюйс-марс.
Палубы целиком заполнили команды матросов, занимающиеся подъемом из трюма оставшихся карронад, спуском туда пушек и подготовкой к ночной бомбардировке. Карронады не только стреляли быстрее пушек, создавая в целом еще больше шума, но и на каждую требовалась всего пара матросов, в отличие от пушечного расчета в шесть-восемь человек.
Кормовую каюту заняли капитан, офицеры и старшины шлюпок, уточняя массу деталей, поэтому медики поднялись на мачту довольно рано, с книгами, подзорными трубами и шахматами. На крюйс-марсе кто-то вырезал аккуратную шашечную доску, и на ней они сыграли не особо агрессивную партию, завершившуюся ничьей, а теперь полулежали на сложенных лиселях.
В неплотной стае чаек, с трудом работающих угловатыми крыльями против ветра, Стивен почти уверенно узнал сизую чайку, весьма обычную в ирландской части его юности (проведенной в том числе на западе острова, где они во множестве гнездились на холмах и безлюдных берегах), но довольно редкую в этих водах. Он уже собрался поделиться этим наблюдением, как Мартин спросил:
— Как бы вы перевели слово «peripateia»?
— Конечно же, как «обратный ход». Но вы, без сомнения, имеете в виду используемое в драматургии значение, тогда почему бы не сказать просто «перипетия» по-английски? Во французском, разумеется, есть «peripetie», хотя они, конечно, используют его в более широком значении — просто как «превратности».
— Думаю, мне встречалось слово «перипетия». Но едва ли оно используется в современном английском, и не уверен, что оно обогатит Моуэта. — Он передал Стивену маленькую тонкую книжицу, «Поэтику» Аристотеля. — Я обещал перевести это для него.
— Крайне великодушно с вашей стороны.
— Это оказалось бы еще более великодушным, если бы я понимал всю сложность, но увы. В университете я читал «Поэтику» вместе с моим наставником. Превосходный человек, благослови его Господь, ученый с талантом разъяснять и прививать любовь к тексту даже самым вялым умам. С его помощью я уловил и запомнил основной смысл. Но переводить его на английский одновременно точно и живо, переводить на достойный христианина английский — это, боюсь, выше моих сил.
— Насколько я помню странную, будто порхающую с места на место структуру книги и множество технических деталей, это было бы выше и моих сил.
— Меня погубили гордость и опрометчивость. Моуэт рассказал, что собирается написать крайне амбициозную пьесу, «Трагедия морского офицера», по мотивам карьеры капитана Обри, его побед и неудач. Я выразил надежду, что конец окажется счастливым. «Скорее всего, это у меня не получится, — ответил он. — Трагедия должна закончиться несчастьем».
Я извинился, но не согласился, имея за плечами поддержку величайшего авторитета в ученом мире, самого Аристотеля. Хотя трагедия, естественно, имеет дело с поступками великих людей в возвышенной и серьезной манере, она вовсе не обязана оканчиваться несчастливо. Я процитировал строки, которые рискнул перевести, чтобы донести следующую мысль: природа действия в трагедии всегда требует, чтобы масштаб событий был максимально большим, лишь бы не влиять на сюжет, и что число событий, составляющих возможную или необходимую последовательность перехода от несчастья к счастью и наоборот, должно быть минимально возможным. Я предложил Моуэту убедиться, что переход от зла к добру не только в высшей степени возможен в трагедии, но и что Аристотель ставил его на первое место.
Две склянки. На «Сюрпризе» смягчили многие тяготы флотской жизни. Ни один офицер или помощник боцмана не подгонял матросов ударами трости или линька. Не нужно было поутру сломя голову устанавливать койку в коечную сетку. Никого не пороли за то, что он последним спустился с реи. Да и вообще народ разгуливал по кораблю легко и непринужденно, болтая или даже жуя табак, если хочется. Но чистоту все же поддерживали прямо-таки брахманскую, вахты и их точная смена оставались священными, равно как и ритуалы приема пищи.
Уже к концу шахматной партии, практически лишив игроков концентрации, внизу началась свистопляска сигнала «Всем к обеду». Стучали бачки и тарелки, по мере того как соленая говядина поступала с камбуза на корму, им аккомпанировал приглушенный грохот кожаных кружек, когда из трюма поднимали пиво. Корабль пока не вошел в «гроговые воды», и экипажу приходилось довольствоваться традиционным дневным галлоном, выдаваемым за два раза. На любящем традиции «Сюрпризе» пиво все еще разливали в высокие кожаные кружки.
Сейчас же барабанщик у якорного шпиля (больше не морской пехотинец, а умеренно одаренный матрос) ударил по барабану для пробы и отстучал собственную вариацию на тему «Ростбифа старой Англии», эквивалента обеденного колокола для офицеров — предупреждение, что обед очень скоро будет на столе.
Они вскочили на ноги. Собирая книги, записи и шахматные фигуры, Стивен признался:
— Я очень благодарен за то, что вы мне рассказали об Аристотеле. Эти слова я или позабыл, или пропустил. Всю книгу я читал по диагонали и с предубеждением — в те далекие дни я предвзято относился к Аристотелю из-за его неубедительных замечаний о птицах и потому, что он воспитал эту безвкусную скотину Александра, такой же источник общественной опасности, как и наш Бонапарт. Но все же Аристотель — величайший мудрец мира.
