Узница Шато-Гайара - Дрюон Морис (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
– Самое трудное – убедить короля, – отозвался Валуа, – сейчас он не надышится на Мариньи и на его брата, архиепископа, от которого ждет помощи в избрании папы.
– На сей счет не беспокойтесь. Что касается архиепископа, я сумею его придержать – у меня есть кое-какое оружие, о котором вы узнаете в нужную минуту.
Когда Толомеи покинул графские покои, Робер обратился к Валуа:
– Положительно, этот толстяк поумнее нас с вами.
– Поумнее... поумнее... – проворчал Валуа. – Просто он своим торгашеским языком высказывал без обиняков то, о чем мы с вами уже давно думали.
И Карл Валуа вторично последовал совету, продиктованному ему человеком, олицетворявшим власть денег. Мессир Спинелло Толомеи, доставший у своих итальянских собратьев десять тысяч ливров под личную гарантию, мог позволить себе роскошь править Францией.
Но прошло два месяца, прежде чем удалось убедить Людовика Сварливого. Напрасно Валуа твердил племяннику:
– Вспомните, Людовик, последние слова вашего отца. Вспомните, как он сказал вам: «Вникните как можно скорее в дела государства». Вот вам и представляется прекрасный случай ознакомиться с делами королевства, собрав всех прево и сборщиков налогов. Да и наш пресвятой предок, чье имя вы носите, также может послужить вам в этом деле примером – ведь велел же он провести поголовное обследование в тысяча двести сорок седьмом году.
В принципе Мариньи одобрил идею такого сборища, однако считал, что время для этого еще не настало. Он приводил веские доводы в пользу отсрочки, утверждая не без основания, что в нынешний момент, когда страна охвачена волнениями, нельзя одновременно отзывать из провинции всех должностных лиц и бросать тень на всю администрацию королевства.
Теперь уже для всех стало ясно, что в правящей верхушке произошел раскол, во Франции существуют два лагеря, которые борются, запутываются в своих интригах и стараются уничтожить друг друга. Зажатый, как в тисках, между двумя партиями, не осведомленный о ходе государственных дел, уже не различая, где клевета и где правда, не будучи способен от природы сам решать что-либо, даря своим доверием сегодня одних, а завтра других, Людовик принимал лишь те решения, которые ему навязывали со стороны, и верил, что правит страной, хотя на деле лишь повиновался чужой воле.
А на авиньонском горизонте до сих пор еще не вырисовывался желанный силуэт папской тиары, ибо Мариньи непрерывно выставлял против кардинала Дюэза все новых и новых кандидатов, не имевших никаких шансов на успех.
Наконец 19 марта 1315 года, уступая яростным требованиям баронских лиг, Людовик Х под давлением большинства голосов на Королевском совете подписал хартию нормандским сеньорам, за которой последовали в скором времени хартии дворянам Лангедока, Бургундии, Пикардии, а также провинции Шампань. Этими хартиями восстанавливались отмененные при прежнем царствовании турниры, а равно разрешалось вести междуусобные войны и вызывать противника на бой. Итак, французская знать вновь получила возможность воительствовать, совершать набеги, передвигаться, беспрепятственно носить оружие... Сеньоры могли отныне свободно распределять земли и тем самым создавать себе новых вассалов, не ставя в известность короля. Человек знатного происхождения мог быть судим только сеньоральным судом. Королевские приставы или прево лишились права задерживать преступника или отдавать его под суд, не испросив предварительно разрешения у местного сеньора. Горожане и свободные крестьяне не могли более, за исключением особо вопиющих случаев, покидать земли сеньора и просить защиты у королевского правосудия.
Наконец, в силу того что бароны несли теперь военные расходы и могли вербовать рекрутов, они приобретали известную независимость – другими словами, им предоставлялось право решать, захотят ли они или нет принять участие в войне, которую вело государство, и сколько потребуют себе за это участие.
Мариньи и Валуа, впервые в жизни пришедшие к соглашению, приписали в конце этих хартий достаточно расплывчатую фразу о высшей воле короля и о том, что «издревне вершить надлежало суверенному государю, иному же никому». Эта формула по букве позволяла сильной власти аннулировать параграф за параграфом все, что было уступлено дворянам. По духу же и фактически эти хартии уничтожили все институции Железного короля. Но Людовик Сварливый под влиянием Карла Валуа всякий раз, когда при нем ссылались на Филиппа Красивого, апеллировал к имени своего прадеда Людовика Святого.
Мариньи, упорно боровшийся в защиту дела всей своей жизни, которому он отдал шестнадцать лет, покидая Королевский совет, заявил, что хартией этой приуготовлены великие смуты.
На том же Совете было решено назначить созыв прево, казначеев и сборщиков податей на середину апреля; во все концы Франции отрядили официальных обследователей, так называемых «реформаторов», и, так как встал вопрос о месте сбора, Карл Валуа в память Людовика Святого предложил Венсенн.
В назначенный день Людовик X, окруженный пэрами, баронами, в сопровождении членов своего Совета, высших сановников короны и членов Фискальной палаты отбыл в Венсеннский замок. Завидев пышную кавалькаду, жители выбегали на порог дома, за всадниками бежали ребятишки, вопя во всю глотку: «Да здравствует король!» – в надежде получить горстку засахаренного миндаля. В народе пошел слух, что король будет судить сборщиков налогов, и весть эта переполняла радостью все сердца. Стоял мягкий апрельский день, над верхушками деревьев Венсеннского леса проплывали легкие облачка. В эти весенние дни в душах оживала надежда: пусть еще свирепствовал голод, зато кончились холода, зато старожилы предрекали богатый урожай, если только зеленя не пострадают от ранних заморозков.
Ассамблея собралась под открытым небом, поблизости от королевского замка. Правда, пришлось немало потрудиться, дабы обнаружить тот самый дуб, под которым вершил суд Людовик Святой, ибо дубов было там предостаточно. Две сотни сборщиков налогов, хранителей казны и прево расселись вокруг на деревянных скамьях, поставленных рядами, а большинство и вовсе на земле, скрестив ноги на манер портных.
Молодой государь с короной на голове и со скипетром в руке поместился под балдахином, расшитым гербами Франции; сиденьем ему служил складной стул, заменивший курульное кресло, этот стул от начала французской монархии служил троном для короля во время его путешествий. Подлокотники монаршего стула были выточены в форме головы борзой собаки, а на сиденье лежала красная шелковая подушка. Ошуюю и одесную короля разместились пэры и бароны, а за столами, установленными на простых козлах, заседали члены Фискальной палаты. Одного за другим к столу подзывали государевых чиновников, они подходили с реестрами в руках, и одновременно поднимались с места «реформаторы», обследовавшие соответствующие округа. Эта проверка, грозившая затянуться до бесконечности, уже начала надоедать Людовику X, в число добродетелей какового не входило терпение, и он развлечения ради стал пересчитывать вяхирей, перепархивавших с ветки на ветку.
Не так уж много времени потребовалось для того, чтобы установить, что почти все представленные ведомости являются красноречивым доказательством чудовищного грабежа, злоупотреблений и лихоимства, особенно расцветших в последние месяцы, особенно после смерти Филиппа Красивого, особенно с тех пор, как враги начали подкапываться под Мариньи.
По рядам баронов прошло волнение, и страх прошел по рядам государственных чиновников. Когда же на сцену выступили прево и сборщики из Монфорл'Амори, Нофля, Дурдана и Дрэ, обвинения против которых банкир Толомеи подкрепил особенно тщательно собранными материалами, гнев охватил баронов и пэров, восседавших вкруг короля. Но среди всей этой знати больше всего негодовал и ярился Мариньи. Внезапно голос его легко покрыл все голоса, и он обратился к своим подчиненным таким грозным тоном, что те невольно втянули в плечи повинные головы. Коадъютор требовал немедленного возвращения похищенного, сулил виновным страшные кары. Вдруг с места поднялся Валуа, и Мариньи пришлось замолчать.
