Семья Горбатовых. Часть первая - Соловьев Всеволод Сергеевич (е книги .txt) 📗
— Да, ты молод и неиспорчен, слава Богу, — ласково сказала Екатерина, — оставайтесь таким, хотя это и очень трудно в жизни. Ну, и докажите мне, что ни я, ни вы в вас не ошибаемся; скажите, о чем вы думали, там, у пирамиды, окруженные тенями моих верных собачек, про что вам пели соловьи?
Вспыхнули щеки Сергея, опустились глаза его, и в то же время он заботливо соразмерял свой шаг с шагом императрицы и старался крепче поддерживать ее руку.
— О чем я думал?.. — прошептал он. — Да и сам хорошенько не знаю, ваше величество.
— Как не знаете?.. Вы, наверное, думали о ней?!
Он изумленно поднял глаза. Екатерина пытливо в него всматривалась. Ее светлые, блестящие глаза были так близко-близко, ему становилось даже страшно.
— О ком о ней? — запинаясь, прошептал он.
— Dieu, que sais-je? Да, наверное, у тебя есть «она», celle, que vous aimez!.. Eh bien, moi franchement, mon ami — ведь ты ее любишь?
Сергей вдруг замедлил шаг, почти остановился и, прямо взглянув на императрицу, в каком-то порыве, почти отчаянно выговорил:
— Oui, je l'aime, votre majeste!
И он опять стал соразмерять свой шаг с шагом императрицы.
Прошло несколько мгновений. Далеко-далеко раздавалась соловьиная перекличка, какая-то большая рыба плеснулась в озере; в древесных ветках раздался шорох, спросонья встрепенулась птица — и опять все смолкло.
— Где она, близко или далеко?
— Далеко…
— И она вас любит, или вы еще не знаете чувств ее?
— Я верю ей, что она меня любит, ваше величество…
Еще прошло несколько мгновений молчания. До дворца было уже недалеко.
— Ну, и спасибо вам за вашу откровенность, — тихо и медленно произнося слова, сказала Екатерина, — я в вас не обманулась… Желаю вам полного счастья, которого вы заслуживаете. Я отдохнула и теперь пойду одна. Прощайте… mersi, mon ami!
Она оставила его руку, кивнула головой и повернула на дорожку ко дворцу.
Он остановился и долго стоял неподвижно, почти без мысли, почти в полузабытье. Но вот он очнулся, огляделся, прислушался — легкие шаги императрицы давно смолкли. Кругом было пусто и тихо. Он поспешил другой дорожкой. Его сердце шибко стучало, кровь то приливала к лицу, то опять отливала. Неясное смущение не покидало его, но тоска, давившая все это последнее время, вдруг улеглась, почти совсем пропала — было легче дышать, мало-помалу явилась бодрость.
«Таня!! Таня!!» — страстно шептал он…
XXIX. СУДЬБА
Вернувшись к себе, Сергей с изумлением увидел, что его дожидается Моська.
— Степаныч, что такое? — спросил он. — Что это ты так поздно приехал, все ли благополучно?
— Не тревожься, сударь-батюшка, успокоительно пропищал карлик, — все у нас как след быть, разве вот только мусье Рено на голову жалуется, ну да старуха Маланья ему горчичники приставила, завтра будет как встрепанный…
— Так чего же ты так поздно приехал?
— Так чего же мне и не приехать, — обиженно отвечал карлик, — запрета от тебя, сударь, кажись, еще не было. Стосковался по тебе — ну вот и приехал!.. Ведь шутка ли: пятый день нонче как ты домой не наведывался. Так и не стерпел я, чтобы не проведать. Да вот еще и писулька к тебе есть…
И он изменил обиженное выражение своего лица на лукавую улыбку.
— Письмо? От кого? Давай, Степаныч!
— От кого письмецо-то?! Да так полагать надо, от княжны нашей, от Татьяны Владимировны… И где ж это оно, куда я его?! В кармашек его сюда положил, ан и нету… уж не затерял ли как дорогой?
Карлик уморительно засуетился, выворачивал карманы своего кафтанчика, делал испуганное лицо.
— Степаныч, да ты шутишь, что ли, или серьезно?! — начиная волноваться, крикнул Сергей. — Разве можно терять письма, этого еще недоставало!..
Карлик тихонько засмеялся.
— Ну, ну, не кипятись… и впрямь шучу. Да и ты тоже хорош, Сергей Борисыч, как погляжу на тебя. Ну, слыханное ли дело, чтобы Моська потерял что, а особливо письмецо такое? Да ведь знаю же я, коли Моська один — так его встречают — «зачем мол приехал?» Дескать «и не надо бы тебе вовсе!» Ну, а письмецу этому не скажут небось — «зачем ты, мол, появился?» Может, ради письмеца и Моська прощение получит…
— Степаныч, это ты никак обижаться вздумал, а не то с жары ошалел? Я тебя спрашивал со страху, не случилось ли чего, а приезду твоему и без письма рад.
— Ну, говори теперь, говори, вывертывайся, — ворчал Моська. — А вот не дам писульку, так и увидим, кому это ты рад!
Сергею вдруг стало весело, привольно как-то, он схватил карлика на руки, высоко его приподнял, потом взял под мышку, а другой рукой стал щекотать его.
— Защекочу, Степаныч! Подавай письмо!
— Ой, батюшки! — пищал Моська. — Да отпусти ты, непутевый, не то так визжать начну, что со всего двора сбегутся… Отпусти, дам я тебе письмецо…
Сергей поставил его на пол. Моська вдруг принял степенный вид, вынул из заднего кармана кафтанчика письмо и почтительно подал его Сергею.
Сергей быстро распечатал, притворил окно, зажег свечку и стал читать.
Да, это писала Таня, но уже с первых же строк он увидел, что это письмо не похоже на прежние ее письма.
Что там у них случилось? Что-то особенное! Так и есть. Таня писала о внезапной и опасной болезни своей матери. Писала урывками, отходя от ее кровати.
Из Тамбова три доктора приехали и живут в Знаменском. Горбатовский Богдан Карлыч стал, было, лечить княгиню, да ей от его леченья только хуже сделалось, и тамбовские доктора объявили, что Богдан Карлыч совсем не понял болезни и своими лекарствами много вреда наделал…
«А чем кончится — неизвестно. У нас теперь добрая твоя матушка и Елена, помогают мне — спасибо им, голубушкам… Нынче вот как будто легче немного, да бывали уже дни такие, что полегчает, а потом и опять хуже… Доктора уверяют, что Бог милостив, надеются — а кто же ведь знает! Но не одно это горе у меня, друг мой Сережа! Коли Бог даст и поправится матушка, так другое есть горе и с ним не знаю, как справиться… Понадеялась вот было на свои силы!.. Жду не дождусь твоего приезда… Кабы знал ты, как ты мне теперь нужен! Скоро ли свидимся? Обещал, что скоро, а все тебя нету… Когда же? Ради Создателя, голубчик мой, ответь ты мне, скоро ли едешь и не откладывай, говорю тебе, за большим делом зову тебя…»
Сергей опустил голову и сильно задумался.
Таня ли писала это? Никогда ведь еще не говорила она таким тоном.
И вот он вспомнил многое, вспомнил иногда, изредка прорывавшиеся у нее слова. Он почти уже знал за каким делом зовет она его, в чем нужна ей его помощь. Да, и вот какое время! Княгиня больна тяжко, умрет, пожалуй… Ему необходимо быть возле Тани. И, вообще-то, пора отсюда, пора!
«Завтра же отпрошусь у государыни, — думал он, — неужто она меня теперь не отпустит?..»
Но на следующий день Сергею не удалось увидеться и переговорить с императрицей. Она опять не выходила из своих комнат. Во дворце волновались еще больше, шептались о том, что, по словам Захара, в этот день будет обручение графа Мамонова и княжны Щербатовой.
Этот слух оправдался. Перед вечерним выходом всем было известно, что государыня в сопровождении Нарышкиной и Салтыкова прошла в помещение, занимаемое графом Мамоновым и что там происходит теперь обручение.
Придворные по всем углам толковали о нежданном и знаменательном событии. Изумлялись прежде всего на Мамонова.
— И кто бы мог ожидать такого?! — толковали одни. — Вот уж доподлинно, коли Господь наказать захочет, то разум отнимет. Ну, чего он, чего ему было мало?.. И кого он отыскал — каку-таку царь-девицу! Ровно насмешка. Чем она могла ему полюбиться: ни красоты, ни приданого, сирота почти без роду, без племени… Одна и родня, что Рибопьеры, нечего сказать — хороша родня! И смотрели за ней хорошо тоже — с англичанином-то история ведь всем известна…
— Да уж точно, диво дивное! — говорили другие. — Ну, взбесился парень с жиру, захотел убежать от своего счастья, так зачем тут ему Щербатова понадобилась? Ведь вот доподлинно это известно: государыня, видя на какой конец дело идет, сама ему предложила женить его на дочке графа Брюсса, тут, по крайности, и богатство и знатность, а главное — желание императрицы. Так ведь нет — Щербатову подай ему!.. Истинно — разума лишился.
