Курумилла - Эмар Густав (лучшие книги .txt) 📗
Граф погрузился в тяжелое забытье, которое продолжав лось около десяти часов.
К счастью для больного, в это время наконец появился французский хирург. Он бегло осмотрел графа и внимательно исследовал несколько капель лекарства, остававшихся на дне стакана. После этого доктор немедленно приказал приготовить для графа состав из яиц, взбитых на молоке, и велел растирать все тело горячими салфетками.
— Но, доктор, — вмешался тогда капитан, — почему вы хотите лечить графа столь странными средствами?
Мексиканец сказал, что у графа кровавый понос.
Доктор печально улыбнулся.
— Да, — ответил он, — это правда. Но знаете ли вы, какое граф принял лекарство?
— Нет.
— Ему дали выпить отвар из ядовитой сонной травы.
— О! — в ужасе вскричал капитан.
— Тише! — остановил его хирург. — Пусть это останется между нами.
В этот момент вошел мексиканский врач. Это был маленький полный господин, на лице которого застыло выражение испуганной кошки.
Капитан схватил его за шиворот и потащил в угол комнаты.
— Посмотрите, — сказал он ему, показывая на стакан, который хирург все еще держал в руке, — из чего вы приготовили лекарство для графа?
Мексиканец побледнел.
— Из яда, несчастный! — вскричал возмущенный капитан.
— Из яда? — воскликнул тот, поднимая руки и глаза к небу. — Как это могло случиться! О Боже мой! Дайте же мне посмотреть.
И он с притворным вниманием принялся рассматривать лекарство.
— Вы правы, — сказал он через минуту. — Боже мой! Какое непоправимое несчастье!
Несмотря на все свое негодование и беспокойство, французы невольно расхохотались при этих словах лицемерного мексиканца.
Маленький доктор ловко воспользовался этим приступом внезапной веселости и незаметно ускользнул из комнаты. Когда французы хватились мексиканца, он уже успел выбраться из города.
Между тем благодаря усиленным заботам хирурга действие яда было ослаблено, граф почувствовал значительное облегчение и отдал всему отряду приказ немедленно собраться.
Приказ был немедленно исполнен, и французы в боевом порядке выстроились во дворе.
Поддерживаемый под руку капитаном де Лавилем, граф вышел из своей комнаты.
— Друзья мои, — обратился он к авантюристам, — вы видите, я болен, но я собрал вас здесь, чтобы рассказать вам о том обязательстве, которое я дал жителям Эрмосильо. Я поручился им, что если бы вам пришлось проходить по грудам пиастров и золотых монет, то и тогда вы не нагнулись бы, чтобы их поднять. Может быть, я поступил неправильно?
— Нет! — закричали авантюристы. — Вы были правы!
— Мы не разбойники, хотя нас и хотят выставить таковыми, — продолжал граф, — и теперь наступил час доказать это всем.
— Мы и докажем!
— Благодарю вас, друзья.
Французы разошлись. Они свято исполнили свое обещание. Эти оборванные люди, в течение четырех месяцев подвергавшиеся различным лишениям, не позволили себе воспользоваться самой ничтожной вещью.
Между тем здоровье графа не улучшалось, а наоборот, вызывало все новые и новые опасения. Доктор и отец Серафим безотлучно дежурили при больном.
Душевная тревога дона Луи никак не позволяла ему справиться с болезнью. С самого отъезда дона Корнелио граф не получил ни одного известия ни о нем, ни о Валентине. Двое верных гонцов, посланных на асиенду дель-Милагро, тоже не возвращались, и дон Рафаэль не подавал никаких вестей о себе и о своей гостье.
Эта неизвестность делалась нестерпимой. Кроме того, серьезность положения французского отряда возрастала с каждым днем. Граф являлся хозяином целого города, но чувствовал себя совершенно изолированным: деревни, в которых должно было вспыхнуть восстание, не проявляли никаких признаков готовности, человек, которому граф написал письмо и который взялся дать сигнал к восстанию, не ответил ни единым словом на призывы дона Луи, посылавшего к нему гонца за гонцом.
К сожалению, дизентерия принадлежит к таким болезням, которые совершенно истощают человеческий организм; в течение довольно большого промежутка времени граф был не в состоянии ничем заниматься.
Сеньор Паво поспешил явиться из Гуаймаса в Эрмосильо, притворяясь, что хочет поздравить графа с победой над мексиканцами, но в действительности он приехал с целью подготовить новое предательство.
Дон Луи лежал совершенно одиноким: у него ie оставалось более друга, которому он мог бы полностью довериться, в душе царило мрачное отчаяние, он сознавал свое бессилие воспользоваться плодами победы.
Капитан де Лавиль, единственный человек, на которого граф во всем полагался, заболел той же самой болезнью, что и дон Луи, и потерял всякую способность работать.
Сеньор Паво искусно воспользовался этим моментом, чтобы посеять в сердцах французов семена недовольства.
Граф был душой своего отряда, его присутствие объединяло и воодушевляло всех, с его отсутствием все сразу рушилось.
Под шумок сеньор Паво организовал целый заговор. Он подстрекал авантюристов, чтобы те ежечасно один за другим приходили к графу со всевозможными жалобами, угрожая своему начальнику оставить его на произвол судьбы. Положение сделалось настолько серьезным, что необходимо было принять окончательное решение.
Оставалось только два выхода.
Первый состоял в том, чтобы отказаться от всех выгод победы при Эрмосильо и отступить к Гуаймасу, это средство постарался внушить графу французский поверенный в делах дон Антонио Мендес Паво.
Но был и другой выход из критического положения, в котором находились французы. Они могли спокойно оставаться в Эрмосильо и выдержать там даже осаду в ожидании подкреплений из Калифорнии, где уже кипели оживленные приготовление к походу, так как весть о поражении мексиканцев воодушевила всех местных авантюристов.
Для графа оба средства были одинаково непривлекательны.
Первое он считал унизительным, второе ему казалось непрактичным.
Между тем положение обострялось все больше и больше и угрожало сделаться безвыходным.
В это время случилось странное происшествие, которое трудно выдумать даже романисту с самой пылкой фантазией.
Возбужденные притворным состраданием сеньора Паво, который продолжал незаметно подстрекать французов, авантюристы решили отказать графу в повиновении и открыто восстать против его власти. Видя, что он не в состоянии противостоять их настойчивым требованиям, они заявили: если не начнется отступление, то они самовольно удалятся из Эрмосильо и бросят своего командира на произвол судьбы.
Граф должен был уступить.
Генерал Гверреро дал слово ничем не потревожить французов во время отступления. Дону Луи удалось получить заложников, которые отвечали ему за безопасность раненых, остававшихся в городе. Затем, со стесненным сердцем, лишенный последних сил и мужества, граф приказал перенести себя на носилки.
При виде горячо любимого вождя в сердцах авантюристов совершился переворот: вид графа, изнуренного болезнью и горем, произвел на них потрясающее впечатление. Они стеснились вокруг него, клялись ему в верности, обещали беспрекословно повиноваться и умереть вместе с ним до последнего человека.
На бледных губах графа появилась печальная улыбка. Эти утешения со стороны авантюристов пришли слишком поздно. Дон Луи настолько был огорчен всем предыдущим поведением своих подчиненных, что потерял веру в своих товарищей. Чаша была переполнена.
Началось отступление…
Несмотря на торжественное обещание генерала, французам то и дело приходилось защищаться от беспрестанных неожиданных нападений со стороны мексиканцев. Но когда авантюристы почуяли запах пороха, к ним вернулась прежняя энергия, и они из всех схваток выходили победителями, обращая врагов в постыдное бегство. Скоро нападения прекратились.
Отряд расположился лагерем на расстоянии трех лье от Гуаймаса, и французы твердо решили продолжать на другой же день поход и вступить в этот приморский город, хотя бы даже для этого пришлось употребить силу.
