Призрак Адора - Шервуд Том (мир бесплатных книг TXT) 📗
– Так-так. Но ты всё же предлагаешь сбор тростника увеличить. Говори – почему.
– Мой лекарь – а он, как вы смогли убедиться, толк в травах знает, сообщил мне, что видел здесь растения, добавка которых в ром сделает его более крепким, и пряным, и ароматным. Бархатным! Такого рома нужно будет делать половину от всего количества, и продавать его уже не для питья.
– А для чего же?
– Для торговли.
– Что-о? Пираты будут торговать ?
– Пираты не будут. А вот Август будет. Качественный ром ценится втрое, а то и вчетверо дороже обычного. Август считать умеет. Заплатив вам за него пиастр, он выручит на нём два.
Дон Жаба молчал, играя перстнями. Я осторожно продолжил:
– Будет разумно, если вы дадите мне задание расчистить, отвоевать у джунглей новую плантацию, высадить тростник и заняться производством бархатного рома. Мы сделаем замечательный ром, алле хагель, или я съем собственную печень. Он будет знаменит во всех южных морях! Мы его назовём “Ром Джови”.
– Завтра, – дон вытянул палец с красным огнём в сторону Хосэ, – отдай всех под начало Тому. Всех, и негров. Сделай всё, что бы он ни сказал. Сам можешь съездить в Адор. Вечером, если сбор тростника окажется больше обычного вдвое, познакомь с ним собак, дай лошадь, мушкет и объяви остальным, что он – мой человек, и не просто охранник, а управляющий.
Уже отъезжая, он обернулся и спросил:
– И, Том, ты уверен, что при прежних затратах мой доход увеличится вдвое?
И вот тут я допустил ошибку, которая могла перечеркнуть всё достигнутое и даже стоить мне жизни: демонстрируя предельную искренность, я увлёкся и проявил излишнюю откровенность.
– Думаю, что не вдвое. Вчетверо или впятеро в первый же год.
– Хо-о! И это как же?
– Эта мысль не для всех.
Он подъехал ко мне, наклонился.
– Август повезёт продавать ром, – тихо заговорил я. – Мы незаметно выясним – куда. Потом станем возить туда ром сами. И не он будет зарабатывать два пиастра на пиастре, а мы будем иметь четыре пиастра на пиастре. Для этого хорошо бы вам завтра купить мой корабль. Во-первых, капитану он не нужен – я слышал, он сам предлагал. Во-вторых, все знают, что корабль был заразный. Продаст за гроши. Вчетверо, синьор Джованьолли, в первый же год. Вчетверо!
Джованьолли выпрямился, со счастливой улыбкой оглядел плантацию. Сказал твёрдо:
– Завтра соберёшь тростника вдвое больше. Тогда будешь управляющим. Не соберёшь – отдам тебя Хосе. Пусть сожрёт. Теперь ты мне не очень-то нужен. Теперь все твои мысли я знаю. А нужен мне лишь лекарь. – И добавил, повернувшись к своей обезьяне: – Хосэ, отправь лекаря в лагерь, пусть отдохнёт, а завтра начнёт собирать травы.
– Приятно иметь с вами дело, синьор Джованьолли! – воскликнул я, изобразив на лице восхищенье и кланяясь.
Страшная компания повернула лошадей и потрусила обратно. Я стёр с лица едкий пот. Мне бы только стать управляющим и попасть в дом, где спят охранники и где стоят их мушкеты. Два дня. Мне нужно всего лишь два дня. А потом вы узнаете, умеют ли англичане работать железом.
БЕГУЩАЯ ОБЕЗЬЯНА
На самом краю огромной поляны, на границе плантации и лесных зарослей, стоял примитивный станок для определения дневной нормы тростника. На стёсанном в треугольный клин пне лежало бревно. На одном конце укреплён большой плоский камень, на втором – дощатая площадка с бортиками. Весы. Стебли тростника укладывались на площадку до тех пор, пока она, опускаясь до земли, не перетягивала камень. За день пара работающих людей должна была сдать человеку, ведущему учёт, сорок таких вязанок. Если норма не выполнялась, то вечером Хосэ отсчитывал недостающее количество вязанок соответствующим количеством ударов плетью. В полдень тем парам, кто успел сдать половину нормы – двадцать вязанок, – выдавалась кружка воды. Слабым же доставался длинный рабочий день под жгучим, безжалостным солнцем. Редко какой человек выдерживал больше двух недель. Непригодных к работе людей дон Джови быстро заменял новыми – дешёвых рабов Адорские пираты поставляли исправно.
В этот вечер селение затаилось в ожидании беды. Ароматом беды был пропитан сам горячий вечерний воздух. Покалывали кожу невидимые, пляшущие в воздухе иголки, и заставляли тела сжиматься, и сводили с ума. Хосэ был воплощением дикой ярости, немой, сжатой как пружина, готовой в любую секунду рвануться и взвиться неистовым зверем. Хосе выбирал чью-то смерть.
Ари и Нох сдали сорок две вязанки тростника. Стоящий возле своего плёточного столба Хосэ с тупым недоумением смотрел в записи работ прошедшего дня. Он не верил, что сухонький старикашка свалил тростника на сорок две вязанки, хотя не верить он не привык, да и не имел оснований: учёт работы на плантации вёл купленный Жабой у Августа один из тибетских монахов, один из тех самых тайных стражей Города, которые никогда, ни при каких обстоятельствах не говорят неправду. Теперь эти вот записи говорили о том, что Тамба сегодня не получит очередную порцию пыток, да и завтра, с кем бы Ари не встала в пару, им нужно будет сдать всего тридцать восемь вязанок. Нарушить это правило было нельзя. Оно было установлено самим Жабой. Поэтому Хосэ напоминал начинённую молниями чёрную тучу, медленно наползающую и закрывающую небо.
– Кто сдал эти вот тридцать семь? – тихим и от того невыносимо зловещим голосом проговорил Хосэ, указывая в строку.
От кучки рабов отделился молодой юноша – африканец. С потерянным, виноватым взглядом, нетвёрдо ступая, он приблизился к мучителю. Лицо его было перекошено большой опухолью на щеке.
– Где ещё три? – тихо и вкрадчиво продолжил Хосэ. – Почему плохо работал?
Юноша подался вперёд. Вся его фигура и взволнованное выражение больного лица говорили о его жгучем желании объяснить, оправдаться.
– Зуб, – поспешно проговорил он, поднимая руку с выставленным пальцем, чтобы указать на распухшую щёку.
Но ни сомкнуть губ, ни донести палец до щеки он не успел. Хосэ прянул и, схватив, с громким щелчком сломал этот палец. Юноша, корчась от боли, упал перед ним на спину, а Хосэ наступил босыми, массивными ступнями на его шею и лоб, всунул пятерню в раскрытый в немом крике рот и, замерев на мгновение, выдрал из черепа нижнюю челюсть. С хрустом и треском, начисто. Мотнулись в воздухе струйки крови, клочки кожи и сухожилий. Зверь распрямился и точным, коротким движением бросил челюсть в огонь очага. Затем подхватил с земли бьющееся кровавое тело и, быстро ступив несколько шагов, швырнул его в стену зарослей. Тотчас в том месте послышались стремительные прыжки, движение, хруст. Собаки были не приучены лаять, но, раздирая добычу, они не могли не рычать, и их басовитый, приглушенный рёв, смешиваясь с булькающим, затухающим стоном жертвы, окатил нас осязаемой, плотной волной.
– Кто был с ним в паре? – повернулся к оцепеневшим людям Хосэ.
– Нет! – с перекошенным от ужаса лицом маленькая чернокожая женщина метнулась в середину толпы.
Хосэ неторопливо направился к ней.
– Нет, – сказал я голосом отрешённым и хриплым и встал у него на пути.
– А-а, – радостно протянул Хосэ и, пригнувшись, заулыбался.
Холод соткался у меня между лопаток и покатился вниз по хребту. Предельным усилием воли я заставил себя выглядеть равнодушным. Сказал спокойно:
– Больше ты никого не убьёшь. Хотя мне и приятно видеть, до какой степени ты меня боишься.
– Я? Тебя? – опешил Хосэ.
– Конечно. Завтра я должен сдать тростника вдвое больше обычного. Тогда стану управляющим. Ты же отнимаешь у меня людей, чтобы я не смог сделать этого. Расчёт верный, но подлый, трусливый. Ведь открыто убить меня ты не можешь.
– Ах, не могу-у? – с нескрываемой злобой и в то же время вызывающе, дразняще протянул он.
– Конечно. Какой бы ты ни был управляющий, дон Джови не простит тебе трёхкратной потери прибыли.
– Да новый ром будешь делать не ты! Новый ром будет делать лекарь!
– Новый ром не будет делать лекарь, – раздался вдруг спокойный и уверенный голос.
