Королевское зерцало - Хенриксен Вера (читаем книги .TXT) 📗
Но местные жители с недоверием отнеслись к чужеземцам. Может, и правду говорят, что они заподозрили монахов в краже овец. Язычники убили монахов и бросили их тела в пещеру.
Впоследствии жители острова приняли крещение. Тогда они, наверное, поняли, что убили божьих людей, и их стали мучить угрызения совести. Ничего удивительного нет и в том, что они видели знамения у пещеры, где покоились их жертвы.
В конце концов останки извлекли из пещеры и похоронили в раках. Возможно, местные жители помнили, что монахи рассказывали им о деве, которая привела их сюда. Так родилось предание о святой Сунниве.
— Значит, ты считаешь, что никакой Суннивы не было? — спросила я.
— Может быть, не было, а может, и была, — ответил он.
— Тебя послушать, все шло так легко и гладко, — сказал Олав, когда она замолчала. — А мне хотелось бы глянуть на изнанку этой ткани.
Эллисив прикусила губу.
— Не хочешь вспоминать об этом?
— Нет, почему же? Только рассказывать почти не о чем.
Олав больше не задавал вопросов. Но она видела, что он готов ее слушать.
Через некоторое время она снова заговорила:
— Плоть моя так тосковала по Харальду, что я не спала по ночам, но в помыслах моих шла борьба. Борьба между ненавистью и презрением к предателю, каким выказал себя Харальд, и любовью к другому, прежнему Харальду. Я слышала его смех, в котором не было издевки. Вспоминала его руки, ласкавшие меня.
Как ни странно, я все же верила, что Харальд еще любит меня, по-своему, конечно. Многие мелочи говорили об этом.
Только теперь я поняла, как жестоко он ревновал меня к Магнусу. Халльдор сын Снорри гораздо раньше догадался об этом и предостерегал меня. Такой уж у Харальда был нрав: он всегда мстил за причиненные ему муки и унижения. Однако он и не помышлял отсылать меня прочь. Просто все пошло не так, как он задумал.
Но даже если Харальд вопреки всему и любил меня, пути назад для нас не было. Он бы никогда не уступил, это было немыслимо. Да и я не могла простить ему то зло, что он причинил мне. Я не могла принять его условий. Иного будущего, чем жизнь на Сэле, у меня не было.
Мне казалось, я погибну тут от отчаяния, ненависти и тоски.
Я тосковала не только по Харальду.
У меня ныла душа по маленькому Олаву, которого я лишилась. Он был мне особенно дорог, потому что я сама вскормила его, у него не было кормилицы, как у Марии или Ингигерд. Первое время я даже хворала — слишком внезапно пришлось отнять его от груди.
Я пыталась скрывать то, что мучило меня, и, кажется, мне это удавалось. Впрочем, это было не так уж трудно — днем дел у меня хватало. Конечно, по моему лицу можно было догадаться, что мне несладко. На нем оставались следы бессонницы.
Не знаю, как бы я пережила первое время на Сэле, если бы не Предслава, Боргхильд и Ингибьерг. Море омывало берег, скалы были такие скользкие, что хватило бы одного неверного шага. Незачем было замышлять самоубийство. Можно было и так погибнуть в любой миг.
У этих трех женщин, особенно у Предславы, я нашла тепло, которое спасло меня. Я не заслужила такого дара. Ведь с тех пор, как я познакомилась с Харальдом, меня окружали только мужчины и их дела. Я почти забыла о Предславе, она была лишь служанкой из нашей челяди. Но теперь забытая мною Предслава окружила меня такой любовью, какой я была недостойна.
Мои служанки не задавались мыслью, достойна ли я их любви. Они просто дарили ее мне.
— Что стало с ними потом? — спросил Олав.
— Все трое уже в могиле. Ингибьерг умерла еще на Сэле, а Боргхильд и Предслава — позже, когда мы уехали оттуда.
— И они всегда были такие кроткие?
— Ну нет. Они, бывало, и ссорились между собой. Иной раз так разойдутся, что мне приходилось напоминать им, кто тут хозяйка.
Впрочем, в ту осень меня жалели не только они. Рабы тоже, как могли, старались окружить меня заботой. Они беспрекословно выполняли мои приказания, даже сами придумывали, что бы им сделать для меня.
При нашем житье на Сэле они очень скоро стали моими друзьями. За несколько лет до того, как мы покинули остров, я дала им вольную. Но они все равно остались со мной. Они никак не могли взять в толк, что я не требую с них выкупа. Я объясняла им на все лады, что у меня на родине считалось позором и тяжким грехом требовать выкуп с освобождаемого раба.
Эту. люди, с которыми так тесно свела меня судьба, разделили со мной самые лютые невзгоды. Но спасти меня от меня самой они не могли.
Лишь брат Эльфхайх сумел исподволь помочь мне.
— Ищи Царства Божьего, королева Эллисив, — однажды сказал он мне. — С Царством Божьим обретешь и покой.
Эллисив умолкла.
— На сегодня хватит, больше я не хочу рассказывать, — проговорила она.
— Тебе было трудно говорить об этом?
— Да. — сказала Эллисив. — Не так-то легко сознавать, что меня в моем унижении жалели даже рабы.
— Но ведь тебе нечего стыдиться, правда? Не считаешь же ты, что должна выдержать все?
Эллисив задумалась.
— В то время я считала примерно так, — сказала она.
Олав накрыл ее руку своей.
— Тогда ты была не одна, — сказал он. — И сейчас тоже.
Эллисив стало тепло от его руки и от его сочувствия.
Она улыбнулась, и Олав улыбнулся в ответ.
Эллисив снедало беспокойство.
Она как будто спускалась в лодке по реке, а где-то внизу слышался шум водопада.
На другое утро после разговора с Олавом она пожаловалась на свою тревогу Транду священнику. Сказала, что сама не понимает, что с ней творится.
Она рассказала Транду, о чем беседует с Олавом. Не эти ли беседы порождают ее беспокойство? Хотя, казалось бы, самое сокровенное и не поддающееся словам она уже рассказала.
— Насколько я понял, ты и не можешь сейчас прервать свой рассказ, — сказал Транд. — По-моему, тебе следует покориться течению, а там посмотришь, что тебя ждет у водопада.
В тот же день Олав снова пришел к Эллисив.
Не говоря ни слова, он наклонился к ней и на мгновение прижался щекой к ее щеке. А потом сел на свое обычное место.
И Эллисив продолжала свою повесть с того; на чем остановилась вчера.
Брат Эльфхайх внушил мне, что роптать бесполезно. Я должна смириться, научиться угадывать обращенный ко мне голос Господа в себе самой, и в голосах моих ближних.
И я ступила на путь, который увел меня от вражды к миру.
Многие поддержали меня на этом пути: брат Эльфхайх со своими молитвами, брат Августин со своей ученостью, Предслава, Боргхильд и Ингибьёрг, Тор и Бьёрн, брат Пласид со своими непредсказуемыми вспышками гнева и раскаяния, Гицур и его воины — каждый помог мне на свой лад.
Но больше других мне помог брат Бэда.
Это он научил меня любить море. Он приучил мой слух различать тихий, светлый плеск волн в погожие дни, слышать, как море слагает песнь за песнью, неустанно славя Господа. Я вдруг увидала, как переливаются краски, как лучи солнца озаряют морское дно у самого берега, мне открылась многообразная жизнь, кипящая в зарослях морской травы, а белые гребни волн представились конниками, устремляющимися на скалы.
Он поведал мне ирландские сказания о подводном царстве, населенном диковинными существами, о морских путешествиях монахов в неведомые страны: в одних — земля изрыгала огонь, в других — она была скована сверкающим льдом.
Он обратил мое внимание на то, что камни вовсе не серые — они меняют цвет в зависимости от освещения, точно так же, как море.
Летом брат Бэда бродил со мной по острову и рассказывал о каждом растении. Иные из них он показывал с трепетом, словно драгоценные камни. Он рассказал мне и о целебных травах, которые выращивал на своем крохотном огороде.
Но один из тех, кто также помог мне, жил не на Сэле, а в далеком Киеве.
