Крест командора - Кердан Александр Борисович (книги онлайн полностью .txt) 📗
Снова начали одолевать сомнения, как наутро после встречи с Гвоздевым, когда отправился он к Чирикову с благим намерением похлопотать об арестованном сотоварище.
По мере приближения к избе, где жил капитан-поручик, Дементьев всё более замедлял шаг, раздумывая, как начнёт разговор, что скажет в защиту Гвоздева. Выходило, что сказать-то ему нечего – одни токмо эмоции да дружеские чувства. Нельзя ведь объяснить освобождение Гвоздева из-под стражи одной служебной необходимостью, ибо для этого пришлось бы открыть уважаемому Алексею Ильичу Чирикову, кто он, Дементьев, на самом деле есть. И ещё не ведомо, как отнесся бы капитан-поручик к известию, что в экспедиции с самого начала инкогнито обретается служитель Тайной канцелярии, сиречь доносчик. Представил Дементьев на себе укоряющий взгляд честных стальных глаз Чирикова и поежился. И уж совсем невероятное пришло на ум: а вдруг сам Чириков, с виду такой радетель интересов Отечества и добропорядочный человек, и есть искомый иностранный лазутчик? В Тайной канцелярии учили Дементьева не верить никому, подозревать каждого, а заподозрив, проверять. Противно было так думать о благородном капитане, но знал Дементьев, коль скоро возникла подобная мысль, то сразу не исчезнет, будет грызть, пока не найдёт подтверждения либо опровержения. Посему, подойдя к неказистому жилищу Чирикова, он остановился и в избу не вошёл. Круто развернулся и отправился восвояси.
Нечто похожее происходило нынче. Противоречивые чувства овладели им, вступили в борьбу друг с другом: тягостное ощущение вины, что не оправдывает он надежд своего покровителя, желание спасти друга, стыд за собственную нерешительность и требования служебного долга…
Преодолевая неуверенность, продолжил письмо.
«Не знаю причин, побуждающих господина капитан-командора Беринга оставаться в Якутске, но смею доложить вашему высокоблагородию, что отсутствие высшего начальства в Охотском порту не споспешествует скорейшему решению экспедицией задач, изложенных в указе Ея Императорского Величества. Более того, нерадением об интересах государства рассейского подобное промедление представляется», – старательно вывел он и снова испугался собственных выводов: кто он такой, чтобы действия высокородного капитан-командора сомнению подвергать?
Однако поразмыслив и не найдя в своих словах ничего предосудительного, Дементьев снова заскрипел пером: «Паче того, господин Беринг имеет неограниченное снисхождение к своим служителям и излишнюю доверчивость к помощникам, коие про меж собою мирно не живут…»
Написав этот абзац, снова задумался и вымарал его. Набело переписав написанное, в конце решительно начертал: «Ныне же, мой высокоблагородный господин и покровитель, обращаюсь к вашей милости с нижайшей просьбой…»
На сем месте споткнулся окончательно, не зная, как подступиться к изложению прошения о снисхождении к Гвоздеву.
Отложив перо и подперев подбородок ладонью, он уставился на пестрядинную занавеску, отделяющей его угол в казарме от остального помещения. Взглядом зацепился за муху, ползущую по занавеске, и долго, не отрываясь, следил за нею. Полусонная муха предчувствовала скорую осень. Еле-еле перебирая лапками, двигалась она по грубой ткани медленно, как экспедиционный обоз по бездорожью. Это сравнение живо напомнило Дементьеву собственные скитания с обозом по сибирскому захолустью, опасную встречу с гулящими людьми, из которой чудом выбрался живым. Выбрался благодаря Фильке…
«Где этот оболтус?» – незлобиво подумал он.
Будто отвечая на хозяйский вопрос, из-за занавески донеслось Филькино бормотание. Дементьев прислушался.
Филька негромко и заунывно выводил одну из своих бесчисленных песенок-прибауток:
Дементьев встал из-за стола, тихо ступая по грубым половицам штопаными чулками, подошел к занавеске и приоткрыл её.
Филька сидел боком к нему на низенькой лавочке и, орудуя шилом и дратвой ловко, как заправский сапожник, чинил прохудившийся хозяйский ботфорт. Увлеченный работой, он не заметил Дементьева и продолжал напевать себе под нос:
Тут Филька сделал паузу. Вздохнул по-бабьи и запел высоким, тонким голосом, явно изображая саму девку:
Дементьев отпустил занавесь и вернулся за стол.
«Что за черт этот Филька! Умеет разбередить душу!» – подумал он и улыбнулся, сам не зная чему.
В последнее время на лице Дементьева блуждала такая загадочная улыбка. Сметливый Филька догадался о причинах её появления вперёд самого хозяина. Седмицу назад он с хитроватым прищуром спросил:
– Уж не новый ли амор вас посетил, батюшка Авраам Михалыч?
Дементьев сердито замахнулся на него.
А Филька обрадованно затараторил:
– Это я, барин, по себе знаю: ежли токмо влюблюсь, лыблюсь во весь рот, хочь завязки пришивай. Все кругом мне добрыми кажутся. Дождь ли, пурга, а для меня всё – вёдро. А уж ежли сударушка на мой амор конфузу мне не сделает, тут сияю, как блин в Масленицу… Где любовь да совет, там и в пост мясоед, – он выразительно почесал впалое брюхо, намекая, что пора похарчеваться.
Кормились они преотвратно, и в пост, и в праздники. Солдаты и морские служители в экспедиции столовались из общего котла. Офицерам и их денщикам котловое довольствие не полагалось. Они делали хлебный и крупяной запас самостоятельно, покупали кое-что у местных жителей, добывали дичь, а чаще всего находились на подножном корму – денщики собирали грибы и ягоды, съедобные ракушки на взморье. Когда была мука, Филька готовил из неё полбу, из круп наловчился варить вполне съедобные каши.
В этот год в Охотск не прибыл очередной обоз. Сухарей и круп хватило едва до лета и то при строгой Филькиной экономии. Пару раз в июне он умудрился поймать в силки зайцев. Однажды Дементьев подстрелил тетерева и двух глухарей. Вот и весь мясоед.
– Прекращай байки травить, – по-флотски осадил Фильку хозяин. – Ты вот что, друг ситный, разузнай-ка мне в острожке, токмо осторожно, кто есть такая Екатерина Ивановна Сурова…
– Это тая барышня, какая с вашей милостью из сенника третьего дни выходили? – осклабился Филька.
У Дементьева холодок пробежал по спине.
– Ты откуда знаешь? Следил за мной?
– Помилуй Бог, барин! Просто мимо шел… – Филька вмиг стал серьезным.
– И что же ты видел, бездельник?
Филька пожал плечами:
– Да ничего, батюшка не видал! Вышли вы с барышней и пошли в разные стороны. Ну и я пошел…
– Вечно ты нос суешь, куда не просят!
У Дементьева сжалось сердце. Труп казака они зарыли в землю в дальнем углу сенника. Это место закидали досками и сеном. Присыпали землей кровяные пятна посреди сарая.
«Знает – не знает Филька про казака?» – Дементьев пристально вгляделся в простодушное лицо слуги.
– Про то, что видел меня с барышней, молчи! Сие дело секретное, государево, до нашего тайного ведомства отношение имеющее. Уразумел? – строго сказал он и пригрозил: – Сболтнешь кому, язык вырву!
– Как местному кату, что ль? – Филька снова повеселел. – Оно мне нужно болтать, барин Авраам Михалыч? Лучше гнуться, чем переломиться. Лучше с языком, нежели без его. Как с бабоньками апосля целоваться стану!
– Ступай, балабол! – отослал его Дементьев…
