Сэр Найджел (илл. Н. Лямина) - Дойл Артур Игнатиус Конан (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗

Найджел поглядел туда, приставив ладонь козырьком ко лбу, а затем пустил Бурелета рысью. Это был город Уинчелси, и там, в этом скоплении домов на вершине холма, его ждал доблестный Чандос.

Глава XIV

Как найджел гнался за Рыжим Хорьком

Товарищи проехали брод, по вьющейся дороге поднялись на холм и, убедив стражу, что они те, за кого выдают себя, проехали под мрачной аркой пайпуэлских ворот. За ней посреди главной улицы, щуря единственный глаз от солнечных лучей, игравших на его лимонной бородке, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоял сам Чандос, а на его насмешливом горбоносом лице играла приветственная улыбка. Мальчишки, сбившись стайкой у него за спиной, благоговейно взирали на знаменитого воина.

— Добро пожаловать, Найджел! — сказал он. — И ты тоже, лучник. Я прогуливался по городской стене, взглянул на Удиморскую дорогу, увидел золотого коня и решил, что это, конечно, ты. Так какие же подвиги совершил юный странствующий оруженосец на своем пути из Тилфорда? Охранял мосты? Спасал похищенных девиц или нес смерть злодеям?

— Нет, благородный сэр, я ничего не совершил. Хотя мне и блеснула надежда… — Найджел густо покраснел при этом воспоминании.

— Ну, я тебе обещаю кое-что получше надежды, Найджел. Отправлю тебя туда, где ты можешь погрузить обе руки по локоть в опасности и славу, где ночью гибель будет спать с тобой в обнимку и первой приветствовать тебя поутру, где самый воздух насквозь ею пропахнет. Готов ли ты к этому, юный герой?

— Могу только вознести молитву, благородный сэр, чтобы крепость духа не оставила меня.

Чандос одобрительно улыбнулся и положил худую загорелую руку на голову юноши.

— Молодец! — сказал он. — Больнее кусает собака, которая помалкивает. Хвастун всегда норовит показать спину первым. Погоди уходить, Найджел, прогуляйся со мной по стенам. Лучник, пойдешь с лошадьми в «Вересковый цветок» дальше по этой улице и скажешь моим конюхам, чтобы они еще до темноты отвели их на борт «Томаса». Мы отплываем через два часа после заката, Найджел. Поднимемся на угловую башню, и я покажу тебе такое, чего ты никогда не видел.

Увидел Найджел всего лишь смутное облако над водой, далеко-далеко за мысом Данджнесс, но щеки его тотчас запылали, а к сердцу прилила жаркая кровь. Ведь это был берег Франции, страны рыцарства и чести, арена, на которой можно было завоевать себе имя и славу! Он вглядывался в нее горящими глазами и с ликованием думал, что уже совсем скоро ступит на ее священную землю. Затем взгляд его скользнул по голубому проливу в пятнышках рыбачьих лодок и остановился на двойной гавани внизу, переполненной всевозможными судами и лодками: маленькие парусники, которые плавали у берегов, большие нефы, коги и галеры, которые служили и для войны и для торговли, это уж как приходилось. В эту минуту из гавани под рев труб и грохот литавр выходила величественная галера; над широким лиловым парусом реял флаг святого Георгия, а палуба от носа до кормы сверкала железом. Найджел даже ахнул от восторга.

— Да, малый, — сказал Чандос, — это «Троица», та самая, на которой я сражался при Слейсе. В тот день ее палуба была вся залита кровью. Но, прошу тебя, посмотри на город и скажи: не замечаешь ли ты чего-нибудь странного?

Найджел посмотрел вниз на приятную прямую улицу, на Круглую башню, на прекрасную церковь святого Томаса и другие красивые здания Уинчелси.

— Тут же все новое, — сказал он. — И храм, и замок, и дома — они все новые.

— Верно, милый сын. В дни моего детства тут на холме жили одни кролики, а город стоял вон там у моря. Потом как-то ночью поднялись такие волны, что ни единого дома не уцелело. Видишь, Рай в той стороне тоже ютится на холме — два города, точно две овцы, спасающиеся от наводнения. А под синей водой за Чэмбер-Сэнд покоится истинный Уинчелси — замок, собор, городские стены и все остальное, что своими глазами видел мой дед, когда только-только короновался первый Эдуард.

Больше часа Чандос расхаживал по парапету, объясняя своему оруженосцу его обязанности и тайны военного искусства, а Найджел бережно запоминал каждое слово своего прославленного учителя. Много раз потом в часы тягот и опасностей он черпал силы в воспоминании об этой медленной прогулке взад и вперед между синим морем с одной стороны и прекрасным городом с другой, когда умудренный опытом воин и бесстрашный рыцарь поучал его и наставлял, как мастер — усердного подмастерья.

— Быть может, милый сын, — сказал Чандос, — ты подобен многим другим молодым петушкам, которые, собираясь на войну, уже столько обо всем знают, что поучать их — простой перевод времени?

— Нет, мой благородный господин, я знаю только, что постараюсь выполнить свой долг и либо обрету честь и славу, либо достойно паду на поле брани.

— Твоя скромность мудра, — заметил Чандос. — Ведь те, кто хорошо знают войну, еще лучше знают, как много им еще неизвестно. Как есть свои тайны у рек и у лесов, так есть они и у войны, и благодаря им выигрываются или проигрываются сражения. Ведь все народы храбры, а когда храбрец встречается с храбрецом, победа останется за тем, кто осмотрителен и искушен в тонкостях войны. Лучшая гончая собьется со следа, если ее спустят со сворки не вовремя, и лучший сокол промахнется, если с него будут долго снимать путы. Точно так же самое храброе войско ничего не сумеет, если им плохо командуют. Во всем христианском мире не найти рыцарей и жандармов лучше, чем во Франции, и все же мы взяли над ними верх, потому что, воюя с шотландцами и еще в разных странах, глубже постигли те тайны войны, про которые я говорил.

— Но в чем заключается наша мудрость, милорд? — спросил Найджел. — Мне бы тоже хотелось узнать тайны войны и в сражении отличаться умом не меньше, чем мечом.

Чандос с улыбкой покачал головой.

— Пускать сокола и гончую ты учишься на холмах и в лесу, — сказал он. — А тайны войны постигаются в походах и на полях сражений. Только там каждый великий полководец проникает в них. Для этого он должен обладать холодным умом, быстротой мысли и быть мягким, как воск, пока его план не созреет, а уж тогда становиться тверже железа. Ему всегда надо быть начеку, и в то же время осмотрительным, но уметь переменить осмотрительность на безрассудство, если оно сулит большую выгоду малой ценой. А также он должен уметь угадать особенности местности по течению рек и ручьев, по пологости холмов, по густоте лесов или яркой зелени трясин.

Это перечисление ошеломило беднягу Найджела, который полагал проложить себе дорогу к славе только с помощью копья да Бурелета.

— Увы! — вскричал он. — Как мне постигнуть все это? Ведь даже читать и писать я научился с грехом пополам, хотя достойный отец Метью что ни день ломал ореховый прут о мои плечи!

— Постигнешь ты все это, милый сын, так же и там же, где все остальные до тебя. Ведь тебе дано самое главное — пылающее сердце, которое способно заронить искру в другие более холодные сердца. Но тебе следует узнать и то, чему нас научила война еще в старину. Мы, например, знаем, что конница одна не может надеяться на победу над хорошей пехотой. Разве не было это доказано при Куртре, при Стерлинге и снова на моих глазах при Креси, когда цвет французского рыцарства был скошен нашими лучниками?

Найджел уставился на него, недоуменно хмуря лоб.

— Благородный сэр, чем дольше я вас слушаю, тем тяжелее у меня на душе. Значит ли это, что и наши собственные рыцари уступят при встрече с лучниками, алебардщиками и прочими?

— Нет, Найджел! Прошлые битвы столь же ясно показали, что самые лучшие пешие воины без поддержки своих рыцарей не выдерживают натиска всадников в броне.

— Так кому же достается победа? — спросил Найджел.

— Тому, кто сумеет так расположить свою конницу и свою пехоту, чтобы они делали друг друга сильнее. Порознь они слабы, вместе сильны. Лучники расстраивают ряды врага, конники прорывают их, когда они расстроены, как было при Фолкерке и Дупплине, — вот тайна нашей силы. Да, кстати, Фолкерк стоит того, чтобы ты узнал про него поподробнее.