Сибирский аллюр - Вронский Константин (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗

«Повелеваю Ермаку, сыну Тимофееву, и его ватажному люду возвращаться в земли Пермские, чтобы нести ответ за деяния свои злые на Дону и Волге. В случае неповиновения воровского быть им повешенными!»

Вакула Васильевич прочитал послание Строгановых, передающее очередной указ безумного царя, добравшееся все-таки до флотилии на Тоболе.

– Ну, вот и вновь мы изгоями стали! – вздохнул священник невесело и отдал письмо Ермаку. – Вот она, благодарность царская! А иначе и не было никогда! Царь никогда не прощает!

– Простил же уже, так и еще раз простит! – сердито возразил Ермак. – Я Сибирь к его ногам брошу. Такого подарка еще никто своему палачу не преподносил. Вперед, Вакула, и нос не вешай! Навстречу новому миру отправляемся…

Атаман стоял под развевающимся на ветру парусом и, прищурившись недобро, поглядывал на берег тобольский. Там погоняли коней всадники Маметкулевы, стреляли, как только лодки и плоты приближались к суше.

– Мне в Россию вернуться надобно, до того как стариком древним сделаюсь. Я еще Машкова жизни лишить должен!

Глава одиннадцатая

В БЕГАХ

На третий день безумной скачки Лупин догнал свою любимую дочушку.

Он уже и верить перестал, что удастся ему совершить такое чудо. Последние сто верст старик кулем висел в седле, цепляясь то за поводья, то за конскую гриву, лишь бы не упасть. Болели все кости, живого места, казалось, не было, тело сгорало изнутри, плыл перед глазами мир и исчезал вообще, но Лупин мчался вперед, зная, что никогда не сможет вновь залезть на лошадь, если уж из седла свалится.

Посланные вдогон казаки не дремали, и расстояние меж ними и преследуемыми неумолимо сокращалось. Они делали то, до чего не додумались ни Машков, ни Лупин: «лыцари» искали в каждом встречном поселении свежих лошадей, избивали жителей и спешили вперед.

Тем временем Машков с Марьянкой добрались до маленького укрепленного городка на Туре. Лошади были уже в мыле, еще немного – и падут. Взгляду беглецов открылись три деревянные хижины, окруженные крепким палисадом, и маленькая часовенка, в которой служил совсем еще молоденький священник. Работы у него в этих землях было невпроворот, он проповедовал веру Христову перед остяками и татарами, показывал им иконы со святыми, обещал язычникам жизнь вечную, – что понимали они иначе, чем церковь православная, – и рьяно крестил новообращенных, удивляясь покладистости этих людей.

О том, что остяки верили, будто, погрузившись в купель со святой водой, они обретут бессмертие, и поэтому так охотно принимали крещение в новую веру, милому священнику ни за что было не догадаться. А когда во время ледохода померли девять человек, отказавшихся креститься в православие, а все остальные, сбрызнутые святой водицей, выжили, новое учение было повсеместно принято за волшебную силу.

Машков в одиночку прискакал к воротам палисада, чтобы узнать, кто обитает в маленьком городке. Охотники разошлись по лесным заимкам, строгановским людям он был в лицо неизвестен, всего лишь казак, а потому и совершенно неинтересен, с казаками торговое дело не сладишь, по рукам с такими не ударишь. Их следует просто опасаться, иначе вообще без порток останешься.

Так что по-дружески приветствовал осторожничавшего Машкова лишь местный священник.

– Ой, а ты не Иван ли Матвеевич часом будешь? – воскликнул он, распахивая настежь двери часовенки. – Ермаков лучший товарищ? Братец, да что ж ты делаешь-то здесь? Только не говори, что ты один в живых остался!

– Да нет, за палисадом еще один дожидается, – с усмешкой ответил Машков. – Борька наш.

– Посыльный атамана? Веселый такой паренек? Как же вы сюда попали, какими судьбами?

– С тайной миссией к Строгановым мы посланы, – вздохнул Машков, который иногда выкручиваться был большой мастак. – А у Ермака все в порядке. Победу вот большую одержали, и теперь плывет воинство наше по Тоболу к Иртышу! Ну, как тебе новость моя, преподобный отец?

– Прииди на грудь мою! – священник и в самом деле растрогался до глубины души. – Здесь тоже все идет отлично! Христианство бальзам суть для душ языческих.

Машков вернулся к палисаду, дал знак Марьянке – дескать, спокойно все. Она спешилась и привела замученных лошадей к конюшне.

– Место здесь славное! – сказал Машков. – Красивых лошадушек видал я. Церкви, вестимо, принадлежат, ну, а церковь людям помогать должна, так что наши они будут! Сразу поменяем и дальше поскачем?

– Я выспаться должна, Иванушка, – прошептала Марьянка, прижимаясь к дрожащей лошадке. Глаза девушки запали. Лицо стало серым от пыли степной, маленькое, жалкое, словно у заморенного ребенка. – Два, три часа сна – не больше! Можно?

– Да, можно, – Машков приобнял Марьянку, почти что волоком волоча в домишко священника. Тот бросился навстречу «Борьке», расцеловал трижды в чумазые щеки, уверяя, что страшно рад принимать в гостях лучших друзей Ермака Тимофеевича, и, даже не подозревая, что те у него задумали коней увести, веселился от души…

– Скажи… – спросил священник, когда Машков с Марьянкой пили горячий сбитень, – как поживает там Вакула Васильевич?

– Лет эдак через двадцать в Сибири собственное воинство из кулаковских деток появится! – весело хмыкнул Машков. Сбитень, попавший в голодный желудок казака, навевал воспоминания о старых добрых казачьих временах. На мгновение позабыл Иван о Марьянке, пускаясь в рассказы о героических похождениях отца Вакулы, и слезы наворачивались на глаза от тех воспоминаний. И только когда Марьянка пребольно толкнула его ногой под столом, он всхрапнул, воровато покосился на нее и сказал со смущенной гримасой на лице:

– Ладно, об этом лучше помолчать, преподобный отец. У нас тут за столом малец совсем еще неопытный сидит. Ха, а полба-то [5] до чего замечательная!

После вечери, ради которой в городок пришли несколько остяков, притащив священнику еды в ожидании заслуженного благословения, – ради вечной жизни чего только не сделаешь, – ворота палисада закрылись.

Марьянка уснула тотчас же, как только на лавку прилегла. Машков устроился рядом, схватив девушку под одеялом за руку, и забыл обо всем мире за воротами уснувшего городка. Тихо посвистывая носом, похрапывал местный служитель Божий, не столь оглушительно, к счастью, как отец Вакула.

Ночью его разбудил страшный стук в ворота, полумертвый от усталости голос все кричал и кричал надсадно;

– Отворите! Уши отлежали, что ли? Отворите!

Молоденький священник проснулся и бегом бросился на улицу, глянул в незаметную щель в палисаде и с трудом признал в замученном старом всаднике Александра Григорьевича Лупина.

– Не прекращаются чудеса Господни! – воскликнул священник и бросился к воротам. Он обнял Лупина и потянул в укрепленный городец. – Тень Вакулы Васильевича верная! И ты тоже с тайной миссией какой на Русь направляешься? Может, к епископу Успенскому путь держишь?

– Значит, эти ребятки уже у тебя, братец? – Лупин ввалился в домишко священнослужителя. «Еще десять шагов, – подумал он, – и я упаду. Все кости себе отбил… Человек ли я еще? Не может человек такую скачку пережить!»

– Спят они, – и поп указал на лавку в углу. – Разбудить их тебе, что ль?

– Нет, нет, пусть себе отдыхают, – Лупин добрел до спящих Машкова с Марьянкой, рухнул рядом и с благодарностью принял из рук молоденького священника чашу со сбитнем. Пил и все смотрел на дочь. Словно малый ребенок, лежала она рядом с широкоплечим Машковым, как будто защиты искала и сострадания. И сколько же силы неведомой таилось на самом деле в этом нежном теле!

«Я нашел ее, – счастливо подумал Лупин, смахнул с глаз слезу и еще раз глянул на Марьянку. – Я нашел ее…»

Он вытянулся на полу, вздохнул хрипло и сразу же заснул.

Шестеро ватажников, пущенных в погоню, были всего в пяти часах пути от них.

Звук маленького колокола разбудил их поутру ни свет ни заря.