Скарамуш. Возвращение Скарамуша - Сабатини Рафаэль (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
Ле Шапелье вкратце остановился на деталях событий и наконец перешел к делу, из-за которого, по его словам, вынужден был охотиться за Андре-Луи и совсем было отчаялся найти его.
Нант посылает пятьдесят делегатов в Рен на собрание, которое должно выбрать депутатов от третьего сословия и отредактировать их наказы. Сам Рен представлен полностью, в то время как такие деревни, как Гаврийяк, посылают двух делегатов от каждых двухсот дворов или и того меньше. И Гаврийяк, и Рен, и Нант хотят, чтобы Андре-Луи Моро был в числе их делегатов: Гаврийяк – поскольку он из их деревни и там известно, какие жертвы народному делу он принес; Рен – поскольку там слышали его вдохновенное выступление в день убийства студентов; что касается Нанта, то там не знали, кто он такой на самом деле, и хотели послать его от Нанта как оратора, обращавшегося к ним под именем Omnes Omnibus и выработавшего для них меморандум, который, как полагают, в большой степени повлиял на господина Неккера при формулировании условий созыва.
Поскольку Андре-Луи не смогли найти, его не включили ни в одну делегацию. Теперь же случилось так, что в делегации от Нанта есть одна-две вакансии, и именно для того, чтобы заполнить их, Ле Шапелье приехал в Нант.
Андре-Луи решительно отверг предложение Ле Шапелье.
– Вы отказываетесь? – вскричал тот. – Вы с ума сошли! Отказываться, когда тебя требуют со всех сторон! Да понимаете ли вы, что, скорее всего, вас выберут одним из депутатов и пошлют в Генеральные штаты в Версаль, чтобы представлять нас в деле спасения Франции?
Но, как мы знаем, Андре-Луи вовсе не был озабочен спасением Франции. В данный момент он был занят спасением двух женщин, которых любил – правда, совершенно по-разному, – от мужчины, которого поклялся уничтожить. Он твердо стоял на своем отказе, пока Ле Шапелье с удрученным видом не оставил все попытки убедить его.
– Странно, – сказал Андре-Луи, – что я настолько занят ерундой, что даже не заметил, что жители Нанта с головой ушли в политику.
– С головой! Мой друг, Нант – просто бурлящий котел политических страстей! На поверхности все спокойно лишь потому, что есть уверенность, что все идет как надо. Но при малейшем намеке, что это не так, котел перекипит и страсти выплеснутся.
– В самом деле? – задумчиво переспросил Скарамуш. – Эти сведения могут пригодиться. – Затем он сменил тему. – Знаете ли вы, что Латур д’Азир находится здесь?
– В Нанте? Однако, если он выходит на улицу, ему не откажешь в мужестве: ведь жители Нанта знают о его прошлом и о той роли, которую он сыграл в мятеже в Рене. Удивительно, что его не побили камнями. Впрочем, рано или поздно побьют – нужно только, чтобы кто-нибудь подал эту мысль.
– Что же, не исключено, – сказал Андре-Луи и улыбнулся. – Он не так уж часто показывается – по крайней мере на улице, так что он не столь отважен, как вам кажется. Я как-то сказал ему, что у него ни на грош мужества, а одна наглость.
На прощание Ле Шапелье снова попросил приятеля обдумать его предложение.
– Дайте мне знать, если передумаете. Я остановился в «Олене» и пробуду там до послезавтра. Если вы честолюбивы, не упустите шанс.
– Мне кажется, я не честолюбив, – сказал Андре-Луи и пошел своей дорогой.
В тот вечер в театре Андре-Луи пришла в голову озорная мысль проверить слова Ле Шапелье о настроении умов в городе. Играли «Грозного капитана», в последнем акте которого Скарамуш выводит на чистую воду трусливого задиру и хвастуна Родомонта.
После смеха, который неизменно вызывало разоблачение Капитана, Скарамушу оставалось лишь заклеймить его презрением во фразе, которая изменялась на каждом спектакле в зависимости от вдохновения. На этот раз он решил придать ей политическую окраску.
– Итак, о хвастливый трус, твоя ничтожность разоблачена! Ты устрашал людей высоким ростом, огромной шпагой, лихо заломленной шляпой, и они вообразили, что ты так грозен, каким кажешься из-за своей наглости. Но при первом же столкновении с подлинной силой духа ты трясешься и хнычешь и огромная шпага остается в ножнах. Ты похож на привилегированных, когда они лицом к лицу сталкиваются с третьим сословием.
Это была дерзость с его стороны, и он готов был к смеху, аплодисментам, возмущению – к чему угодно, но только не к тому, что последовало. Реакция партера и амфитеатра была такой неожиданной и бурной, что Андре-Луи был напуган, как мальчик, поднесший спичку к стогу сена, высушенного на солнце. Зал разразился овацией, люди вскакивали на ноги, забирались на сиденья, размахивали шляпами. Раздавались радостные, одобрительные возгласы. Так продолжалось, пока не закрылся занавес.
Скарамуш стоял, задумчиво улыбаясь сжатыми губами. В последний момент перед ним мелькнуло лицо господина де Латур д’Азира, который слегка подался вперед в своей ложе, так что, вопреки обыкновению, на него не падала тень. Лицо его искажала злоба, глаза горели.
– Боже мой! – рассмеялся Родомонт, приходя в себя от подлинного испуга, сменившего наигранный ужас. – Ну и мастак вы задеть их за живое, Скарамуш!
Скарамуш взглянул на него и усмехнулся.
– При случае это может пригодиться, – сказал он и ушел к себе в гримерную переодеваться.
Его ожидал выговор. Он задержался в театре из-за декораций к новой пьесе, которые надо было установить назавтра. Когда Скарамуш покончил с этим делом, остальные члены труппы давно уже ушли. Он нанял портшез и отправился в гостиницу – при нынешнем достатке он мог позволить себе подобную роскошь.
Когда Андре-Луи вошел в общую комнату труппы на втором этаже, господин Бине, голос которого был слышен еще на лестнице, громко и горячо о чем-то говорил. Внезапно замолчав, он круто обернулся к вошедшему.
– Наконец-то явились! – Приветствие было столь странным, что Андре-Луи лишь взглянул на него со спокойным удивлением. – Я жду объяснений по поводу безобразной сцены, которую вызвало ваше сегодняшнее выступление.
– Безобразной сцены? Разве аплодисменты публики – безобразие?
– Публика? Вы хотите сказать – сброд? Из-за того, что вы играете на низких страстях толпы, мы лишимся покровительства всех знатных господ.
Андре-Луи прошел мимо господина Бине к столу. Он презрительно пожал плечами – в конце концов, этот человек оскорбил его.
– Вы, как всегда, сильно преувеличиваете.
– Ничуть. Кроме того, разве я не хозяин в собственном театре? Это труппа Бине, и дела в ней будут вестись, как принято у Бине.
– А кто же те знатные господа, потерять покровительство которых вы так боитесь? – спросил Андре-Луи.
– Вы полагаете, их нет? Ну так вы очень ошибаетесь. После сегодняшнего спектакля ко мне зашел маркиз де Латур д’Азир и в самых резких выражениях высказался о вашей скандальной выходке. Я вынужден был принести извинения и…
– Очередная глупость с вашей стороны, – сказал Андре-Луи. – Человек, уважающий себя, указал бы этому господину на дверь. – Лицо господина Бине начало багроветь. – Вы называете себя главой труппы Бине, хвастаете, что будете хозяином в своем театре, а сами вытягиваетесь, как лакей, перед первым попавшимся наглецом, который приходит к вам в артистическое фойе и заявляет, что ему не нравится фраза, произнесенная актером вашей труппы! Я повторяю, что если бы вы действительно себя уважали, то выставили бы его за дверь.
Послышался одобрительный шепот актеров, которых возмутил высокомерный тон маркиза, оскорбившего их всех.
– А еще я скажу, – продолжал Андре-Луи, – что человек, уважающий себя, с радостью ухватился бы за любой предлог указать господину де Латур д’Азиру на дверь.
– Что вы имеете в виду? – В вопросе раздались раскаты грома.
Андре-Луи обвел взглядом труппу, которая собралась за столом, накрытым к ужину.
– Где Климена? – резко спросил он.
Леандр подскочил, отвечая ему. Он был бледен и трясся от волнения.
– Она уехала из театра в карете маркиза де Латур д’Азира сразу же после представления. Мы слышали, как он предложил отвезти ее в свою гостиницу.
