Карфаген смеется - Муркок Майкл Джон (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
— Нам остается только надеяться, — сказал он.
Миссис Корнелиус, великодушная, как всегда, сочувственно выслушивала всех наших спутников. Иногда, чтобы сменить обстановку, мы сидели на палубе, закутавшись в пальто, в то время как другие пассажиры пытались совершать то, что они называли прогулкой.
— Б’дняги, — доброжелательно удивлялась миссис Корнелиус. — И ка’ово черта с ими струслось?
Их прогулка сводилась по большей части к тому, чтобы держаться за ограждение одной рукой, прижимая одежду другой, и выжидать, когда судно наклонится в желательном направлении; тогда им удавалось сделать несколько неуверенных, мелких шажков, пока корабль не бросало в противоположную сторону, — после этого пассажиры переводили дух и пытались уцепиться за ближайшую опору, какая только им подворачивалась.
— Они ’обще тьперь не знат, кто они и шо они, так?
Многие из этих беженцев, казалось, никак не могли прийти в себя от удивления. Да я и сам был несколько сбит с толку. Никто и никогда не понимает, насколько тесно личность связана с прошлым, или страной, или даже с какой–то улицей в каком–то городе, пока его насильно не оторвут от родного окружения. Я, в свою очередь, все сильнее привязывался к своим черным с серебром казацким пистолетам. Они всегда лежали в глубоких карманах черного пальто с медвежьим воротником. Я часто ощупывал их внушительные рукояти. Я не испытывал к ним никакой сентиментальной привязанности, ведь они принадлежали неотесанному бандиту, и случай, в результате которого у меня оказались, был болезненным и оскорбительным воспоминанием. И все же они стали для меня напоминанием о России.
Плохая погода задержала судно на два дня. В конце концов снегопад сменился дождем со снегом, небо слегка расчистилось, потом море успокоилось, и мы смогли рассмотреть и горизонт, и береговую линию. Мистер Томпсон объявил, что мы приближаемся к Крымскому полуострову, хотя не увидим Севастополя до утра. Мы остановились и ожидали радиограммы с подтверждением того, что можно безопасно встать на якорь. Миссис Корнелиус отправилась на корму корабля, чтобы отыскать одного из младших офицеров, Джека Брэгга, который был почти комично увлечен ею. Она вернулась с его биноклем. Так мы смогли осмотреть побережье. Примерно через час я увидел силуэты всадников, мчавшихся на запад; я слышал залпы тяжелых орудий, но не мог опознать наездников и определить, кто ведет обстрел. Когда миссис Корнелиус забеспокоилась, я сказал ей, что мы находимся вне зоны досягаемости орудий, принадлежащих красным. Кавалеристы исчезли, стрельба затихла. Море становилось все спокойнее, погода улучшалась. В сумерках мы узнали, что скоро можно будет продолжить путь.
После обеда миссис Корнелиус решила нас развлечь. Взяв за руки мистера Томпсона и Джека Брэгга (его руки оказались по–девичьи тонкими, как у многих молодых англичан), она танцевала вокруг стола, напевая «Человека, который сорвал куш в Монте–Карло», пока не упала. Я снова помог ей добраться до койки, а потом вскарабкался на свою полку и лежал с открытыми глазами, погруженный в меланхолию и тяжелые раздумья. Мне уже приходило в голову: может, стоит сойти на берег вместе с казаком–майором и сразиться с красными. Идея была нелепой. Очевидно, мой долг состоял в том, чтобы остаться в живых, использовать свои мозги и способности в изгнании, где я мог наиболее эффективно бороться с большевиками. Никто не назовет это решение трусливым. Даже мой командир в Одессе ни на мгновение не усомнился во мне. Поражение белых, в конце концов, было решительно неизбежно. Мне следовало остаться на борту. И все же призрак Эсме, призрак того, чем была Эсме и что она воплощала, продолжал преследовать меня. Он смущал мой разум, звал меня в Россию. С какой стати мне любить свою страну, спрашивал я ее, если снисходительность царя, его глупая терпимость ко всему иностранному и экзотическому, вместе с предательством евреев привела меня в нынешнее тяжелое положение? Россия могла бы стать великой. Все ее богатства могли послужить установлению блестящего, образцового нового мира. Вместо этого моя страна находилась в паре миль от меня — смертельно раненная, погибающая. Она дрожала в агонии, раздираемая волками и шакалами, дравшимися за ее останки. Изнасилованная, она больше не могла кричать; ограбленная, она даже не могла жаловаться. Я написал всем и предложил великолепную альтернативу этому положению. То видение было тонким, ярким силуэтом за вьющимися клубами черного дыма и нездоровыми отблесками огня; прекрасное видение — совершенные массивные башни, изящные дирижабли, мир и здравомыслие, исчезновение голода и болезней, идеальный мир для разумных, образованных, здоровых людей. Новый Санкт–Петербург мог бы буквально вознестись над старым: летающий город из стали и стекла. Как легко можно было бы воплотить их в действительность, те планы, которые исчезли вместе с моими вещами!
В ту ночь, когда «Рио–Круз» покачивался на якоре в неспокойных водах близ Севастопольской гавани, оставаясь легкой добычей для всех мин, установленных у входа в бухту, я заставил себя отказаться, по крайней мере на время, от мечты об абсолютном славянском возрождении. Когда рассвело, я, выспавшись еще хуже, чем обычно, принял укрепляющую дозу кокаина (предварительно убедившись, что миссис Корнелиус не проснулась и не видит меня, — она не одобряла этого дела) и вышел на палубу. В туманном зареве провидица с зеленой кожей уже раскладывала свои карты. Она не обернулась, когда я прошел мимо. Все было спокойно и тихо, только шумела вода и шелестели карты. На побережье я сумел разглядеть невысокие заснеженные холмы, смутные очертания зданий под мрачным серым небосводом. Судно все еще слегка раскачивалось, но его движения были уже достаточно слабыми. Закутавшись в бушлат, спрятав руки в карманы и натянув кепку на самые уши, Джек Брэгг присоединился ко мне у поручней.
— Думаю, мы уже рядом, — сказал он. — Слава богу, видимость теперь немного лучше. Я не представлял, как мы пройдем вслепую мимо всех этих мин. Раньше впереди ничего нельзя было разглядеть. — Из его рта вырывался пар. — Кажется, ничего особенного не происходит. Полагаю, это добрый знак.
Через пару минут, когда начали поднимать якорь, Брэгг возвратился к своим обязанностям, а я остался на месте. Мы приближались к Севастополю, и я вскоре разглядел вход в гавань, где зловещая линия бакенов указывала на заградительную полосу. За бакенами я смог различить несколько низких новых зданий, очевидно пустых. Нигде не обнаруживалось ни единого человека, ни корабля, ни дыма из труб. И ни единого звука. Самая большая военная гавань Черного моря казалась абсолютно пустынной.
Без военно–морской охраны, которая могла бы предупредить нас о потенциальной опасности, и без шкипера, который провел бы нас мимо мин–ловушек, у корабля, похоже, было мало шансов благополучно войти в гавань, но «Рио–Круз» продолжал двигаться вперед к бакенам. Я вцепился в поручень, готовясь к взрыву, который неминуемо должен был последовать, но мы как–то проникли в гавань. Несколько минут спустя мы обошли мыс и увидели серый силуэт британского военного корабля — единственного судна в пределах видимости. На линкоре нас, похоже, не заметили, и я решил, что корабль тоже покинут. Мертвая тишина окутала безлюдные холмы и город у их подножия. Внезапно чайка взмахнула крылом — это было неожиданно, пугающе и неприятно. Ни на земле, ни на воде мы не видели никого, за исключением нескольких птиц: пустыня из снега и льда, как будто Зимний король прошел, не оставив ни единой живой души, которая смогла бы выдержать встречу с ним.
«Рио–Круз» бросил якорь между линкором и огромным главным причалом. К тому времени на палубу вышли многие пассажиры. Их, как и меня, поразила тишина. Они тихо и озадаченно переговаривались. Джек Брэгг прошел мимо меня, усмехнувшись:
— Похоже, принимают нас получше, чем во время прошлого визита англичан в Крым!
В центре города стояли довольно высокие дома — в семь или даже восемь этажей, по большей части знакомого неоклассического образца, но кое–где сохранились и более старые, типично славянские кварталы, с блестящими куполами церквей и соборов, барочными административными зданиями, чаще всего из желтого известняка. Они напомнили мне о родном Киеве. Укрепления Севастополя были крепкими и с виду неповрежденными, но никаких флагов и вымпелов мне разглядеть не удалось. Качая головой, рядом со мной прошел майор Волишаров. Он пристально разглядывал берег, как будто смотрелся в зеркало, и механическим жестом сжимал маленький прыщ на левой щеке; потом начал приглаживать усы указательным пальцем. Он напоминал мне садовника, аккуратно подстригающего любимый куст.
