Мари Галант. Книга 1 - Гайяр (Гайар) Робер (версия книг TXT) 📗
Шевалье положил безделушку на место, пошевелил бровями, будто прогоняя досадливую мысль, и снова подошел к девушке:
– У нас еще будет время сговориться о том, как действовать дальше, дорогая. Пока же слишком свежо потрясшее всех событие, что мешает нам воспринимать окружающее должным образом, ведь мы находимся во власти волнения… Я пришел проверить, чем вы намерены заняться нынче ночью…
– Мне предстоит бдение у тела покойного, – отвечала она.
– Это понятно, дорогая Луиза. Я тоже туда собираюсь. Кстати, я виделся с Мари. Мы договорились, что она дежурит до полуночи, потом вы смените ее, а я – вас. Однако меня больше интересует, что вы намеревались делать, когда я сюда вошел.
– Хотела поесть фруктов. Я совершенно обессилела, – призналась она. – Из-за этой смерти, из-за детей, которые ничего не понимают и ведут себя просто невыносимо; есть и еще кое-что…
– Идемте закусим вместе, – изрек он. – Надо спешить. Зачем заставлять Сефизу ждать?
Он взял подсвечник, направился к двери и отворил ее. Луиза подошла к двери, соединявшей ее спальню с детской, и бросила последний взгляд, чтобы убедиться: они безмятежно спят. Мобре осмотрел кровать, комод, отметил про себя, что комната стала привлекательнее, и задул три свечи.
Луиза приблизилась к нему. Он пропустил ее вперед и пошел следом.
Когда они прибыли в столовую, стол не был накрыт. Мобре поставил подсвечник и хлопнул в ладоши, подзывая Жюли. Субретка поспешно явилась.
– Жюли, прикажите подать нам с мадемуазель де Франсийон легкую закуску, – проговорил он. – Мы не голодны, но надо поддержать в себе силы. Пожалуйста, фрукты, побольше фруктов!
– Сейчас скажу Сефизе, она принесет корзину.
– Вот именно, – одобрил он, – апельсины, бананы, наймиты, кароссоли, ананасы и шадеки.
Он увидел на подносе кувшин французского вина в окружении кубков. Наполнил один из них и осушил залпом, после чего приободрился; Луиза тем временем, бесшумно и словно желая стать невидимой, раскладывала все по местам, расставляла в нужном порядке стулья, сдвинутые членами Высшего Совета и посетителями, прощавшимися с телом генерала.
Мобре не обращал на нее внимания. Он задумался, приговаривая про себя, что малышка Луиза не лишена привлекательности, и пусть в этом доме она – лицо незначительное, зато в жилах у нее – снег, как она однажды сказала о себе, и снег этот только того и ждет, чтобы растаять и даже закипеть.
Словом, он предвидел, что сможет провести с ней прекрасные минуты. Жаль, что она так скоро распалилась до неприличия, а ему по душе – кратковременные интрижки, лучше – неожиданные и, как правило, без будущего.
Подумывал он и о Мари. Она была самым лакомым кусочком. Конечно, эта женщина казалась гораздо пикантнее и соблазнительнее Луизы.
Ему нравилось, как Мари пытается сопротивляться, противостоять, жертвовать собой, чтобы в конце концов пасть, и сделает это с тем большей радостью, ибо она распалила, разожгла свое желание прежней сдержанностью. Итак, ему было необходимо удержать Мари, чтобы вернее получить от нее то, что он хотел, да и чтобы она сделала с ним то, что требовалось.
Однако допустит ли Мари существование соперницы в лице собственной кузины? Любопытно, ревнива ли она или станет таковой?
Он чувствовал: искусство заключалось для него в том, чтобы и Мари, и Луиза согласились его делить.
Может быть, это непросто, даже тягостно, потому что есть еще Жюли. Насколько знал себя шевалье, когда ему захочется поразвлечься с субреткой, он не сможет устоять, даже если все будет происходить на глазах у Мари или Луизы.
Он улыбнулся. Для столь блестящего дипломата, как он, это вполне по силам. Ложь и существовала лишь для того, чтобы служить влюбленным и их самым сокровенным замыслам.
Мобре улыбнулся еще шире, он только что понял: если удастся заставить Мари и Луизу разделить с ним любовь, они скорее признают над собой его власть. Для этого придется как можно скорее и ловчее раззадорить Мари, – ведь любовь, которую та питает к нему, даже в самые трудные минуты помогала ему покорить эту женщину.
Генерала не стало, и она скоро осознает собственную слабость. Ей будет нужна надежная опора, верный советчик. Советчик и любовник в одном лице – вот кто ей необходим.
Он уже представлял себе, какими прекрасными сообщниками они станут; а в угоду общему делу, в обстановке таинственности, просчитывая политические комбинации, выдвигая всевозможные планы, Мари окажется в его полной власти! А тогда под благовидным предлогом он заставит ее принять и его связь с Луизой, даже труда не составит. Он дал себе слово проделать это незамедлительно, как только представится удобный случай.
Его взгляд упал на мадемуазель де Франсийон, отдававшую приказания и засыпавшую Сефизу советами, как сервировать стол.
Он подумал, что мадемуазель де Франсийон ему еще проще будет взять в свои руки. Взрыв обжигающей страсти, ее недавний выплеск ясно ему показали, что Луиза – существо достаточно серое; она всю жизнь подавляла свои желания, устремления и в конце концов превратилась в бесцветную, забитую барышню, которую и всерьез-то воспринимать нельзя, а уж о том, чтобы сделать из нее что-то стоящее, нечего и думать.
Он предвидел, что проснувшаяся в ней любовь сметет все наносное подобно вихрю, урагану, как только она поймет, что настоящие чувства гораздо сильнее и сложнее тайных ласк, которыми он осыпал ее от скуки, ради развлечения, скорее для усмирения ее страсти.
В тот день Луиза почувствует себя так, будто угодила в западню. Она не сможет устоять перед наслаждением. А рядом будет он один, способный одарить блаженством разлакомившуюся Луизу. И постепенно, не слишком рискуя, он заставит ее смириться с существованием в его жизни Мари.
Очень довольный собой, он обернулся, не выпуская кувшин из рук, и, когда Сефиза отошла, спросил:
– Дорогая Луиза, не пригубите ли со мной за компанию французского вина? Самую малость – для аппетита…
– Я не пью вина, – возразила она.
– Вы ведь не откажетесь выпить со мной самую малость, – продолжал он настаивать и, не дожидаясь ее согласия, наполнил два кубка, после чего подал ей один со словами: – За ваше счастье, Луиза.
– И за ваше, – вполголоса пролепетала она, поднося кубок к губам.
Он выпил вино залпом, поставил кубок и радостно воскликнул:
– За стол, дорогая, за стол!
Режиналь сделал вид, будто не понимает, что, по ее разумению, его счастье зависит от нее.
Он стал ухаживать за Луизой, отодвинул предназначавшийся ей стул, подождал, пока она усядется, затем сел напротив. Долго смотрел на нее, потирая руки. Она выбирала взглядом фрукты, но никак не могла решиться. И вообще не раз замечала, что, как только принимается за еду, голод сейчас же проходит, а в голове мелькают мысли одна за другой и отбивают всякий аппетит – даже самые легкие фрукты не лезут в рот.
Мобре кашлянул и вдруг поманил Сефизу, просунувшую в дверь блестящую и свеженькую мордочку:
– Подите сюда, Сефиза!.. Подойдите и подайте мне кувшин. От этого вина в горле остается привкус, который исчезает, только когда выпьешь еще…
Негритянка услужливо подала кувшин. Она испуганно вращала глазами, потому что шотландский дворянин был, по ее мнению, гостем редким и достойным огромного почтения. Белые, которых она знала до сих пор, вежливостью не отличались, особенно офицеры, а этот держался непринужденно и в то же время уверенно, а в каждом его жесте, как и в словах, чувствовалась изысканность.
Для Сефизы Мобре являлся представителем высшей расы, в чем она могла бы усомниться, разве что встречаясь в замке или в Сен-Пьере с ему подобными офицерами, несущими службу в порту.
Луиза взяла грейпфрут, который на местном наречии назывался шадек. Желтый шар перекатывался в ее тарелке, и она взяла нож, приготовившись его разрезать, как вдруг Режиналь остановил ее жестом.
– Позвольте мне, – попросил он.
Он переложил плод в свою тарелку, разрезал пополам и с большим проворством отделил от тонкой кожицы каждую дольку. Потом посыпал их сахаром, приправил корицей и сказал:
