Калабрийские бандиты - Дюма Александр (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
«Она свободна сегодня?» — спросил Керубино.
«Да, идем!»
Они спустились. Ночь была чудная. Небо смотрело на землю тысячью своих золотых глаз…
Они остановились перед потайной дверью. Женщина их ожидала у входа.
«Ваша светлость, — проговорил негодяй, — сто дукатов пожалуйте мне, а четыреста вы положите в тот маленький алебастровый ящичек, который заметите на камине.»
Керубино отсчитал ему сто дукатов и последовал за женщиной.
Дом, в котором очутился Керубино, был прекрасным мраморным дворцом. По обе стороны лестницы в хрустальных шарах горели лампы, а в промежутках между лампами стояли курительницы, распространявшие благоухания.
Пройдя через ряд блиставших царской роскошью апартаментов, они вошли в большую галерею, в конце которой оказалась дверь. Отперев ее, камеристка втолкнула Керубино, после чего дверь снова закрылась.
«Это ты, Джидса?» — раздался женский голос.
Керубино посмотрел туда, откуда был слышен голос, и сейчас же узнал графиню, которая в легком кисейном платье лежала на софе, покрытой канифасом; она играла прядью своих длинных распущенных волос, покрывавших ее на манер испанской мантильи.
«Нет, синьора, это не Джидса, это я,» — сказал Керубино.
«Кто вы?» — спросила графиня.
«Я, Керубино, дитя Мадонны.»
И молодой человек приблизился к софе. Графиня приподнялась на локте и стала с удивлением смотреть.
«Вы пришли вместо своего господина?»
«Я пришел сам за себя, синьора.»
«Я вас не понимаю.»
«Я вам объясню. Я вас сегодня видел на Кьяйе в то время, когда вы ели мороженое, и, между прочим, сказал: «Как она прекрасна!»
Графиня улыбнулась.
«Тогда ко мне подошел какой-то человек и сказал: «Вы желаете эту женщину, которую находите столь красивой? Я вам ее отдам за пятьсот дукатов». Я вернулся к себе и захватил деньги. Подходя к вашим дверям, он у меня спросил сто дукатов. Я ему дал. Что же касается остальных четырехсот, то он велел мне их положить вот в эту алебастровую коробочку. Вот они.»
Керубино бросил несколько горстей монет в ящичек, который быстро наполнился, так что деньги посыпались на камин.
«Ах, этот ужасный Маффео! — сказала графиня. — Вот на какие шутки он начинает пускаться, чтобы обделывать свои дела!»
«Я не знаю, кто такой Маффео, — отвечал мальчик, — не знаю, каким способом он обделывает свои дела. Мне только известно, что вы мне обещаны на сегодня за определенную сумму. Сумма эта уплачена. Следовательно, вы будете моей.»
С последним словом Керубино сделал шаг к софе.
«Ни с места! Или я позвоню, — крикнула графиня, — и прикажу моим людям выбросить вас за дверь.»
Керубино закусил губу и положил руку на рукоять ножа.
«Послушайте, синьора, — проговорил он сдержанно. — Когда вы услышали мои шаги, вы ждали появления какого-нибудь аббатишки или праздношатающегося богача-француза, и подумали: «Ну, слава богу, денек у меня сегодня выдался неплохой». Но, увы, синьора, это не был ни тот, ни другой. Это оказался калабриец, и притом не с равнины, а с гор; если хотите, мальчуган, но мальчуган, принесший в Неаполь из Тарсии в платке голову бандита, и какого бандита! Самого Чезариса! Золото, которое вы видите, — это все, что осталось из платы, полученной за его голову. Остальные две тысячи пятьсот дукатов проиграны в карты, пропиты и истрачены на женщин. За эти пятьсот дукатов я еще в течение десяти дней мог бы иметь женщин, вино и игру. Но я захотел иметь вас, и я получу!»
«Мертвую — да, может быть.»
«Живую.»
«Никогда!»
Графиня протянула руку с намерением схватить шнурок сонетки, но Керубино в один прыжок очутился около софы. Графиня вскрикнула и лишилась чувств: кинжал Керубино пригвоздил ее руку к стенной обшивке, всего шестью дюймами ниже шнурка сонетки.
Спустя два часа Керубино вернулся в «Венецию» и разбудил Челестини, спавшего сном праведника. Последний уселся на кровати, протер глаза и посмотрел на друга.
«Откуда эта кровь?» — спросил он.
«Это так… ничего…»
«А графиня?»
«Она — великолепная женщина.»
«Какого ж черта ты меня так рано разбудил?»
«А потому что у нас не осталось ни калли, и нам необходимо до свету убраться отсюда.»
Челестини поднялся. Вышли они из гостиницы в обычное время, и никто не подумал их остановить. В час ночи они уже были за мостом Магдалины, а в пять вступили в горы. Тут они остановились.
«Что ж мы теперь станем делать?» — спросил Челестини.
«Я не знаю. А может быть, ты хочешь вернуться в гостиницу?»
«Нет, ни за что! Клянусь Иисусом!»
«Так сделаемся бандитами.»
И дети подали друг другу руки, поклявшись в вечной и неизменной верности. Они свято соблюдали клятву, и ни разу с тех пор друзья не расставались… Впрочем, это неверно, прервал сам себя Жакомо, посмотрев на могилу Иеронимо, — вот уже час, как они расстались.
Глава II
— Теперь можете ложиться спать, — сказал Жакомо, — посижу за вас и разбужу, когда настанет время собираться в дорогу. Это будет часа за два до рассвета.
В ответ на эти слова каждый стал располагаться поудобнее, чтобы получше за ночь отдохнуть. Одна Мария продолжала сидеть, не трогаясь с места.
— Неужели ты так и не попытаешься отдохнуть, Мария? — сказал Жакомо, стараясь придать не присущий своему голосу оттенок ласки.
— Я не устала, — сказала Мария.
— Слишком долгая бессонница может плохо отразиться на здоровье твоего ребенка.
— В таком случае я сейчас лягу.
Жакомо бросил на песок свой плащ. Мария легла на него и, робко посмотрев на бандита, промолвила:
— А вы?
— Я? — отвечал Жакомо. — Я пойду искать лазейку, чтобы мы смогли уйти под самым носом у французов. Они не так хорошо знают горы, чтобы не оставить нам никакого выхода. Здесь же, на этом утесе, мы не можем оставаться вечно, и чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше.
— Я пойду вместе с вами, — сказала Мария, поднимаясь.
Запрещая ей это делать, атаман махнул рукой.
— Ведь вы знаете, — продолжала Мария с живостью, — как я уверенно хожу по горам, как зорко вижу и как легко дышу. Позвольте мне сопровождать вас, умоляю.
Две слезы медленно катились по щекам Марии. Бандит приблизился к ней и сказал:
— Хорошо. Но ребенка придется оставить: он может проснуться и заплакать.
— Идите один, — сказала женщина, снова ложась.
Бандит ушел. До тех пор, пока не исчезла его тень, Мария провожала его взглядом. Затем она вздохнула, склонилась головой над ребенком и, как бы заснув, застыла в неподвижной позе.
Спустя два часа со стороны, противоположной той, в которую удалился Жакомо, послышался легкий треск. Мария открыла глаза и узнала Жакомо.
— Ну, — спросила она, с беспокойством различая сквозь ночной сумрак мрачное выражение его лица, — что вы нашли?
— А то, что пастухи или крестьяне нас предали. Нет ни одного выхода, где бы не стоял часовой, — проговорил Жакомо, с досадой бросая карабин на землю.
— Значит, нет возможности уйти с этой скалы?
— Никакой. Разве вот орлы, вьющие там свои гнезда, одолжат нам свои крылья… Никакой возможности. Проклятые французы, чтобы вам погибнуть в вечном огне, нехристи!
И с сожалением брошенная шляпа упала рядом с карабином.
— Что же нам теперь остается делать?
— Здесь будем… Они не осмелятся придти сюда.
— Но здесь мы с голоду умрем.
— Да, если господь не пошлет нам с неба манны, на что рассчитывать особо не приходится. Во всяком случае, лучше умереть с голоду, чем отправиться на виселицу!
Мария прижала к груди ребенка и испустила глубокий вздох, скорей похожий на рыдание. Бандит топнул ногой…
— Ладно. Сегодня вечером у нас еще найдется чем попировать, да и на завтрашнее утро кое-что останется. Пока нам больше ничего и не нужно. А теперь будем спать.
