Зеркало тетушки Маргарет - Скотт Вальтер (бесплатные серии книг TXT) 📗

Но даже и эти скромные чары увяли в неудачном браке.

Бедняжка испытывала нежнейшую привязанность к своему супругу, встречая в ответ лишь черствое, хотя и учтивое равнодушие, кое ранило ту, чье сердце было столь же нежно, сколь разум слаб, больнее, нежели могло бы ранить самое грубое обращение.

Сэр Филипп был сластолюбцем, то есть полнейшим эгоистом, чей нрав и характер более всего напоминали его рапиру, острую, отточенную и сверкающую, но несгибаемую и беспощадную. И поскольку он безупречно соблюдал все общепринятые ритуалы вежливости по отношению к своей госпоже, то сумел лишить ее даже людского сострадания — вещи ненужной и бесполезной, когда страдающая сторона обладает ею, однако ж для леди Форрестер больнее всего было знать, что она обделена даже и этим.

Светские сплетни не преминули предпочесть грешника-мужа страдалице-жене.

Иные называли ее малодушной бедняжкой и заявляли, что обладай она хоть толикой отваги своей сестры, то сумела бы так или иначе образумить мужа, будь он хоть самим забиякой Фальконбриджем. Большая же часть их знакомых изображала беспристрастие и почитала виновными обе стороны, хотя, собственно-то говоря, из этих двух сторон одна была угнетателем, а другая — угнетаемой. Эти знакомые выступали в таком тоне:

— Разумеется, никому и в голову не придет оправдывать сэра Филиппа Форестера, но ведь все мы хорошо его знали, и Джемми Фальконер следовало бы с самого начала понимать, на что она идет.

— И вообще, с чего это она польстилась на сэра Филиппа?

— Да он бы на нее и не взглянул, если бы она сама не бросилась ему на шею со своими разнесчастными десятью тысячами фунтов впридачу. Ручаюсь, коли он охотился за деньгами, так она отравила ему все удовольствие от сделки. Уж я-то знаю, где сэр Филипп мог бы выгадать значительно больше.

— А если ей нужен был муж, тогда почему бы ей не постараться устроить так, чтобы дома ему было уютно, чтобы там все было опрятно и в самом лучшем стиле? Почему бы не приглашать почаще его друзей вместо того, чтобы надоедать своими плаксивыми ребятишками? Говорю во всеуслышание, по моему мнению, умная жена, которая знала бы, как с ним управляться, мигом превратила бы сэра Филиппа в примерного семьянина.

Впрочем сии прелестные критикессы, стройным хором восславляющие услады домашнего очага, начисто забывали о том, что краеугольным камнем во всей этой ситуации является стесненность в средствах, и что для того, чтобы радушно принять у себя светское общество, оплатить все расходы на угощение должен был бы сам сэр Филипп, чьи доходы (весьма оскудевшие) отнюдь не позволяли сочетать затраты на широкое гостеприимство с теми menus plaisirs (маленькие удовольствия), в коих достойный рыцарь никогда себе не отказывал. Засим, вопреки всем мудрым суждениям его светских приятельниц, сэр Филипп предпочитал расточать свои чары где угодно вне дома, покидая постылое жилище и немилую супругу.

Наконец, всерьез озаботившись своими денежными делами и уставши даже от того краткого времени, что он проводил в своем безрадостном доме, сэр Филипп Форрестер вознамерился предпринять поездку в Европу в качестве волонтера.

В высшем обществе в те годы это было весьма распространено, и наш рыцарь, вероятно, пришел к мнению возвысить его образ beau garson (славный малый), но не впасть в излишний педантизм — просто необходим для поддержания того исключительного положения, что занимал он в глазах света.

Решение сэра Филиппа ввергло его жену в пучину агонии и мук ужаса, проявление коих столь раздражало достославного баронета, что он, вопреки своему обыкновению, не счел за труд попытаться смягчить ее тревогу, и тем снова и снова заставлял ее проливать слезы, в которых скорбь была уже смешана с удовольствием.

Леди Ботвелл как милости просила разрешения сэра Филиппа приютить в своем доме сестру и ее детей на время его пребывания в Европе.

Сэр Филипп охотно принял предложение, которое разом избавляло его от лишних расходов, заставляло умолкнуть досужих сплетников, кои иначе, чего доброго, могли бы пустить слух о том, что он, мол, бросил жену и детей, и вдобавок еще и доставляло удовольствие леди Ботвелл — к даме этой он испытывал немалое уважение, ибо она всегда говорила с ним свободно и начистоту, а иной раз и резко, не страшась ни его едкого остроумия, ни репутации в свете.

За день-два до отъезда сэра Филиппа леди Ботвелл взяла на себя омелость в присутствии своей сестры прямо задать ему вопрос, который часто мечтала, но не отваживалась высказать его робкая жена:

— Скажите, сэр Филипп, куда направите вы путь, попавши в Европу?

— Отправлюсь пакетботом из Лита в Хелвет.

— Это я и сама понимаю, — сухо отозвалась леди Ботвелл. — Но думается мне, вы же не задержитесь в Лите надолго, а посему мне бы хотелось узнать, куда вы поедете дальше.

— Милая моя леди, вы задаете мне вопрос, — ответствовал сэр Филипп, — который я еще не осмеливался задать сам себе. Ответ зависит от хода войны. Я, разумеется, первым делом посещу ставку главнокомандующего, где бы она к тому времени ни находилас, вручу верительные письма, узнаю о благородном искусстве войны все, что надобно знать жалкому дилетанту, и, наконец, своими глазами полюбуюсь на все то, о чем мы так много читаем в официальных сообщениях.

— Также я от души надеюсь, сэр Филипп, — продолжила леди Ботвелл, — что вы не забудете о том, что являетесь мужем и отцом, и хотя вы и считаете возможным потакать вашим воинственным причудам, но не позволите им завести себя в опасность, с которой вовсе ни к чему сталкиваться никому за исключением лишь профессиональных военных.

— Леди Ботвелл оказывает мне слишком большую честь, — молвил сей доблестный искатель приключений, — проявляя хоть малейший интерес к этим подробностям. Но чтобы успокоить вашу лестную для меня тревогу, скажу: не забывайте, ваша светлость, что я не могу подвергнуть риску сего весьма достойного отца семейства, которого вы столь любезно вверили моему покровительству, без того, чтобы тем самым в опасности не оказался и один честнейший малый, некий Филипп Форрестер, с которым я вожу дружбу вот уже около тридцати лет и с которым, хотя кое-кто и считает его фатом, у меня нет ни малейшего желания расставаться.

— Что ж, сэр Филипп, вы сами — лучший судья в ваших делах. У меня же нет прав вмешиваться — вы мне не муж.

— Упаси Господь! — вырвалось невольно у сэра Филиппа. Bпрочем, он тут же прибавил: — Упаси Господь меня лишать моего друга сэра Джеффри столь бесценного сокровища.

— Но вы — муж моей сестры, — продолжила леди, — и, полагаете сознаете ее нынешнее смятение духа…

— Если можно заставить меня осознать ее состояние духа, только о том и твердя с утра до вечера, — сказал сэр Филипп, — то уж верно, я худо-бедно об этом наслышан.

— Не берусь тягаться с вами остроумием, сэр Филипп, — отрезала леди Ботвелл, — но вам следовало бы понимать, что это смятение вызвано исключительно тревогой о вашей же безопасности.

— В таком случае я изумлен, что такая безделица столь волнует саму леди Ботвелл.

— Интересы моей сестры могут заставить и меня озаботиться передвижениями сэра Филиппа Форестера, хоть мне отлично известно что при иных обстоятельствах он не пожелал бы знакомить меня с ними. Кроме того, я пекусь еще и о безопасности моего брата.

— Вы подразумеваете майора Фальконера, вашего брата по матери? До он-то какое отношение имеет к нашей нынешней приятной беседе?

— То отношение, что вы и с ним имели некую беседу, сэр Филип, — ответила леди Ботвелл.

— Разумеется, мы же свойственники, — пожал плечами сэр Филипп, — и как таковые общались друг с другом.

— Вы уклоняетесь от темы, — возразила леди Ботвелл. — Под «беседой» я подразумеваю беседу недружественную, касательно вашего обхождения с вашею женой.

— Если вы, леди Ботвелл, считаете, что майор Фальконер настолько неразумен, чтобы навязывать мне советы по поводу моих домашних дел, то смело можете поверить и в то, что подобное вмешательство могло раздосадовать меня столь сильно, чтобы я порекомендовал ему приберечь свои советы до той поры, когда его о них попросят.