Хозяйка тайги - Духова Оксана (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
– А ну, подъем, господа хорошие! Нам вперед надобно, на север…
Они шли на север уже двадцать дней. Двадцать дней борьбы с лесом, жарой, непрекращающимся ни на минуту дождем, вновь превратившим землю в первобытное болото.
Впервые им пришлось рыть могилу для двух мужчин, бывших «черниговцев» и их жен. Нет-нет, женщины эти ничем не болели, но, взглянув на спокойные мертвые лица мужей, они просто ушли в лес и повесились. Мужья были их жизнью, и вот теперь они были мертвы, так что же им, их супругам, ждать теперь от Сибири? Для них жизнь оборвалась.
Их похоронили рядом, помолились, а потом пошли дальше. Каждая остановка только усугубляла их плачевное положение, они и без того устали, а им еще предстояло готовиться к зиме.
– Вперед! – кричал Лобанов. – Вперед! Мы скоро уже доберемся! Не так уж и много этих верст осталось.
Версты… Вся их жизнь превратилась в отмерянные и еще не пройденные версты… И этот дождь, дождь, дождь. Тайга плакала.
Уже давно женщины шли в ногу со своими мужьями, выталкивали из непролазной грязи повозки, готовили на кострах пищу, перевязывали раны. Они были ангелами-хранителями осужденных царем и страной, один лишь их взгляд вселял в людей новые силы.
Еще немного! Всего-то несколько верст с гаком! А гак еще на полверсты потянет. Ветер становился все холоднее и холоднее, завывал угрожающе в кронах деревьев. Скоро зима! Уже совсем скоро! Быстрее, быстрее!
Четвертого августа они добрались до Нерчинска. Лобанов вздохнул облегченно: бега наперегонки с непогодой они все-таки выиграли.
Украдкой смахнул полковник слезу. Он уже успел полюбить этих подруг по несчастью – и Ниночку, и Александру Григорьевну Муравьеву, юную, белокурую, гибкую станом и прекрасную лицом и сердцем, и Елизавету Петровну Нарышкину, гордую, надменную двадцатитрехлетнюю красавицу, схоронившую дочь еще до осуждения мужа, и Александру Васильевну Ентальцеву, круглую сироту, никогда не имевшую детей, и княгиню Волконскую, и Полину Анненкову, эту жизнерадостную француженку, никогда не оставлявшую веселости даже в самых трудных обстоятельствах. Но все чаще взгляд его останавливался на Трубецкой, которую даже за глаза Лобанов не осмеливался называть Катенькой, Катюшей…
Нерчинские рудники на первый взгляд казались безутешным пятном на теле земли, местом, о котором позабыл Господь в дни Творения. Но при более точном рассмотрении становилось понятно, что к этому местечку стоит приложить руки. Текла куда-то широкая и спокойная Олекма, речонка, в которой рыбе тесно было, вода ее была прозрачной, вкусной и очень холодной. А вокруг стояли леса, полные разного дикого зверья, бобры строили на реке свои хатки, олени безбоязненно выходили на зеленые лужайки, лисы, барсуки, рыси и росомахи жили в тех лесах, а если встать на камни в одной из бухточек, можно увидеть, как выпрыгивает из воды лосось, длинные, откормленные рыбы мелькают в воде, почти что плывя к человеку в рот, словно в сказочной стране с молочными реками и кисельными берегами.
– Что за земля! – восторженно повторял Лобанов. – А ее еще боятся в этой вашей Европе! – И победно глянул на женщин, стоявших вместе с ним на берегу Олекмы. – Ну, кто из вас еще тоскует по каменным мостовым Петербурга? Кто мечтает о шелковых обоях на стенах? Кто плачет по гобеленовым креслам? Только не я!
Княгиня Трубецкая звонко рассмеялась.
– Я заказала в Иркутске два кресла с гобеленовой обивкой. Их как раз везут в Читу. А уж оттуда и к нам доставят. Одно я мужу подарю, а второе – вам, Николай Борисович.
И Лобанов впервые покраснел от смущения, отвел глаза в сторону.
Первые недели были заполнены суетой. Мужчины – жившие теперь в остроге за высоким деревянным тыном – начали валить лес. До снега было еще далеко, ветер уж был пронизывающим, но все-таки не ледяным. Холодно им пока что не было.
Те, кто жил в Нерчинске, вели себя поначалу выжидающе: буряты, тридцать два помилованных, но оставленных в Сибири на поселении арестантов и несколько охотников, доставлявших меха в государственную факторию, где царил толстяк-купец Порфирий Евдокимович Бирюков. Он-то и был настоящим хозяином Нерчинска. Он назначал цену, он представлял торговые интересы царя и раздавал водку. Одно это превращало его в полудержавного властелина.
Лобанов сразу же по прибытии нанес купцу официальный визит, осмотрел его с ног до головы и проговорил спокойно:
– Послушай-ка ты, висельник! У тебя есть два варианта… или ты делаешь, что я скажу, или я делаю то, что я хочу. Что выберешь?
Порфирий Евдокимович решал недолго и, глядя на деревянный протез полковника, уточнил:
– А разве это не одно и то же, отец любезноверный?
– В общем-то, нет. Если будешь делать, что я захочу, жизнь твоя будет спокойна. А если я начну делать все, что мне заблагорассудится, будешь молить Господа Бога о каждой, выдавшейся спокойной, минутке.
– Лучше договориться, – дипломатично отозвался Бирюков.
Они выпили за дружбу четыре граненых стакана водки, находя друг друга крайне отвратительными рожами, но были готовы ужиться.
Женщин распределили по деревянным баракам. Там жили вольнопоселенцы, и это было сущей бедой. Эти помилованные, не имеющие права покидать Сибирь до конца жизни, большей частью были личностями криминальными, в свое время «щипали» честных прохожих на темных улицах, занимались воровством и душегубством. И вот теперь придется жить с ними под одной крышей, пока не будут готовы их собственные дома, а на это нужно время.
Лобанов разрешил все проблемы одним только взмахом руки. Он велел созвать нерчинцев на площади перед торговой факторией. Подле лабаза Бирюкова полковник приказал поставить большие козлы. И когда все собрались на площади, без лишних предисловий ткнул в них плетью.
– Кто из вас попробует нанести обиду этим женщинам, кто из вас украдет у них хоть что-то, кто поведет себя хотя бы раз не как добрый христианин, того я велю привязать к этим самым козлам и забью до смерти. Ясно?
Восемьдесят настороженных пар глаз наблюдали за Лобановым. А ведь он это серьезно, читалось в этих взглядах. Он – тот человек, кто долго рассусоливать не любит, он действует. Братцы, рано или поздно нам придется убить его, иначе – конец спокойной жизни. А пока – пусть поболтает…
На седьмую неделю после их приезда в Нерчинск появились первые два дома. Дома Трубецких и Волконских. А потом, как грибы из-под земли, начали расти и другие домишки, и другие женщины, а среди них и Ниночка, смогли перебраться в новое жилище. Правда, перед ее переездом случилась одна неприятная история. Собирая вещи, Мирон увидел, что из Ниночкиного багажа пропали два медных котелка.
– Ну, что, друзья? – обратился Мирон к мужикам, жившим по соседству с ними. Когда-то они постоянно нападали на почтовые кареты, а потому и были сосланы в Сибирь, где в конце концов женились на бурятках. – Вы, что, из-за каких-то котелков без ушей остаться хотите? А ведь я их вам как пить дать отрежу, если котлов через час на месте не будет.
Котлов бывшие каторжники возвращать не собирались, а вот в лесу спрятались.
О, Господи, не знали они Мирона Федоровича! Великан пошел по их следу, словно легавая, разыскал в овражке, и, когда они вздумали в него стрелять, свалился навзничь нарочно, вытаскивая из-под армяка пистолет. На это воришки явно не рассчитывали, и нерчинские леса стали могилой для двух человек.
Об этом случае судачили долго. Вольнопоселенцы собрались на тайную сходку и решили не конфликтовать с «новыми», и даже помогли при постройке следующих четырех домов.
Девятнадцатого ноября 1827 года домик Ниночки был окончательно готов. Борис сам работал на крыше, а потом ловко скатился по уже обледенелому дереву прямо в объятия жены.
– Наш дом, – дрогнувшим голосом прошептал он. И они крепко обнялись.
– Давай же войдем, Борюшка, – немного робея, сказала Ниночка. – Разожжем огонь. Наш первый огонек в очаге нашего дома. Я так счастлива, Борюшка!
