Обогнувшие Ливию - Маципуло Эдуард (лучшие книги TXT) 📗
«Кому понадобилось освободиться от меня? Кормчим? Жрецу? Но этим людям было проще убить меня. Что их заставило поступить именно так?»
Астарт ни на миг не сомневался, что освободится от пут. На друзей он не надеялся: Скорпион убедит всех, что останки трупа, которые Нос потащил к кораблям, — его, Астарта. Ахтой не поверит, может заподозрить и даже разгадать заговор, но как знать, может, его уже нет в живых.
Внезапно совсем рядом послышалось странное ворчанье и хрюканье. Горлицы улетели. Астарт скосил глаза и увидел павианов, ближе всех — рослого самца с пышной серой гривой, благодаря которой он походил на льва. Зверь обнаружил человека и от неожиданности свирепо мяукнул. Несколько самок с детенышами встревоженно затявкали. Мясо-красная морда самца ощерилась чудовищными клыками.
Видя, что человек неподвижен, обезьяны постепенно успокоились. Но на их крики уже отовсюду спешили павианы. Астарт пришел в ужас при виде столь огромного стада хрюкающих, мяукающих, зевающих и чешущихся зверей. Они разглядывали человека, хватали за одежду, дергали за волосы. Но человек был неподвижен, и они занялись своими делами: копались в шерсти друг друга или, быстрым скачком настигнув расшалившегося малыша, награждали его оплеухой. Крупный, старый самец, видимо вожак, блаженно щурился, подставляя подруге то один бок, то другой, а та, несказанно счастливая, шустро перебирала в густой шубе тонкими пальчиками. Вдруг Астарт увидел прямо перед собой близко посаженные злобно-бессмысленные глаза, синие надутые мешки щек в ореоле стоявшей дыбом шерсти. Павиан ткнул пальцем Астарту в глаз и с удовольствием обнаружил, что тот закрылся. Тут же, забыв о глазе, выхватил кляп изо рта финикийца и запихал в свою клыкастую пасть. Потом ему захотелось затолкнуть его обратно. Астарт стиснул зубы. Павиан зарычал, но вскоре увлекся чем-то другим и повернулся к человеку красным мозолистым задом.
Астарт понемногу растягивал узлы, то напрягая мускулы, то предельно расслабляясь. Это было трудное искусство людей, познавших неволю.
Обезьяны до последнего солнечного луча не покидали его: протягивали к нему руки, строили гримасы, подразнивали и даже пытались кормить. Астарт проглотил сладкую белую мякоть незнакомого плода и выплюнул косточку вместе с кожурой, чем привел все обезьянье племя в неописуемый восторг.
Но вот наступили сумерки, и вся серая лавина расползлась по расселинам в скалах. Для обезьян, видимо, наступило время сна.
Веревки поддавались слабо. Астарт истер тело в кровь и понял, что это напрасный труд. Однако уверенность в собственных силах не покидала его. Если в буднях борьба с небом изнуряла финикийца, порождала мысли об обреченности, делала его мрачным, потерянным, то в минуты, когда тело его и дух подвергались испытаниям, богохулие и бунтарство превращались в источник сил, в источник непомерной человеческой гордыни, в свидетельство бесстрашия свободного разума. Что люди, когда боги бессильны!
Астарт, передохнув, принялся раскачивать дерево. Над царством уснувших молочаев пронесся торжествующий рык льва.
Астарт даже не вздрогнул. Он поладит с царем зверей. Лев — не человек.
Дерево рухнуло внезапно и с оглушающим треском. Астарт лежал на спине, чувствуя, как немеют придавленные стволом кисти рук, смотрел в небо и смеялся, Он смеялся над Мелькартом, над Скорпионом, над сверхчеловеком по имени Ораз.
— Я им покажу! — с этой мыслью он перекатился вместе с бревном и оказался в неудобнейшем положении лицом вниз. Захрустели мертвые ветви. Почва приятно тепла.
Астарт бесконечно долго добирался, перекатываясь до ближайшей скалы. Совсем близко завыли гиены. Ему даже показалось, что он слышит костяной стук клыков. Только теперь страх коснулся Астарта. Гиена любит нападать на беспомощных. Однажды в Палестине, в армии фараона, гиены растерзали пьяного солдата неподалеку от лагеря, а мирно спящей у костра рабыне вырвали грудь…
Астарт нащупал локтем острую каменную грань и начал перетирать веревки.
Неясная тень возникла над скалой. Финикиец разглядел на фоне звезд круглые торчащие уши и длинный загривок…
Его спасла песня. До самого рассвета Астарт пел, изнемогая от усталости, и гиены в благоговейном молчании сидели вокруг. Поющего человека гиена не тронет, об этом Астарт слышал и раньше. Правда, он мог тявкать, кричать, по-разбойничьи свистеть, и звери навряд ли отважились бы в него вцепиться.
Наконец веревка стала до того тонкой, что Астарт разорвал ее. Не в силах подняться, он запустил камнем в ближайшего зверя. Тот ловко увернулся и отошел, хищно огрызаясь.
Гиены сопровождали Астарта до самого лагеря. По пути он наткнулся на овраг, заросший невысоким кустарником с продолговатыми кожистыми листьями. На тонких ветках безмятежно покачивалось под утренним ветерком множество шершавых круглых плодов, напоминающих отдаленно незрелые мидийские яблоки. Такими плодами его потчевали павианы. Астарт нарвал их столько, сколько можно было унести…
Эред клялся впоследствии, что лучше картины ему не приходилось видеть: сидящий верхом на бушприте, испещренный багровыми полосами Астарт, которого «еще вчера съели львы», с аппетитом поедал незнакомые плоды и стрелял скользкими косточками в спящих друзей.
ГЛАВА 40
Тайна мореходов Аравии
Полоса циклонов надолго задержала финикиян в Пунте. Египетская армада, опустошив всю страну, была готова двинуться в обратный путь. Тяжелогруженые униремы до половины бортов ушли в воду. На палубах — штабеля бивней, кадки с деревцами мирры, рабы всех оттенков черной кожи — от светло-коричневых до густо-лиловых.
Кормчие-финикияне заговорщицки держались вместе, экипаж Агенора оказался изолированным, и Астарт отложил месть до лучших времен, тем более, что Альбатрос приказал Скорпиону примириться с тирянином.
Последний циклон задел своим дыханием гавань, выплеснул на берег половину судов, разметал плетеные хижины пунтийцев и умчался умирать в глубь Ливии. Финикийским судам предстояло плыть дальше, в неизвестность, их трюмы были свободны от сокровищ Пунта. Поэтому, выброшенные на песок, они особенно не пострадали, тогда как груженые униремы расползлись по швам. Это было бедствием для египтян: нужно было строить униремы заново, чтобы вернуться в Левкос-Лимен. Погода стояла чудесная. Матросы Альбатроса снимали с мачты триремы африканскую хижину, последнюю шутку циклона. Альбатрос и все его кормчие гадали, вернется шквал или нет. Знаменитое чутье Скорпиона обещало чуть ли не штиль.
— Если арабы отважились выйти в море, нам бояться нечего, — сказал Агенор, указав рукой на микроскопическую точку, мерцавшую в пенных гребнях волн почти у самого горизонта.
— Да, это сабеи, — подтвердил старый кормчий, всматриваясь в грозно рокотавшую даль, — сабеи Блаженного острова: две мачты, полосатые паруса.
Кормчие негромко переговаривались, адмирал о чем-то размышлял, потирая морщинистый лоб.
— Ассириец! — крикнул он, приняв решение. — Мне нужен кормчий этого судна.
— Но тогда парусник придется потопить, — заявил кормчий с длинной бородой, смахивающей на лопату.
— Шевелись, Ассириец! Ни одного свидетеля не должно остаться, запомни.
Ассириец пронзительно свистнул, и его мореходы бросились на черную галеру.
— Адон адмирал, зачем нам ссориться с арабами, — встревожился Агенор, — ведь мы пройдем через десятки их факторий. Они натравят на нас племена чернокожих.
— Поэтому мне нужен кормчий того парусника. Видишь, он идет курсом в открытое море. Он идет в страну зинджей прямой как стрела дорогой. Ни один хананей не отважится в океане удалиться от берега, арабы же лет сто плавают так. У них никогда не было магнитной стрелки, хананей ни за что не уступят ее чужому народу. У них есть что-то поважнее. И кормчему арабского парусника известна та великая тайна, иначе бы он не шел прямым курсом.
— Знание южных звезд — вот их тайна.
— Нет. Им знакомы или течения, или ветры океана, которые приносят корабли прямо к нужным берегам. Если мы вырвем эту тайну, нам не придется встречаться с арабами ливийского побережья. Мы не будем тогда следовать гигантской дуге берега, а пересечем океан курсом на страну зинджей.
