Предводитель волков - Дюма Александр (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗

Был ли на месте конь? Услышав ржание, Тибо успокоился.

Однако ржание напоминало крик боли.

Войдя в хижину, Тибо ощупью добрался до коня, подобрал поводья и вскочил в седло, не коснувшись стремени.

Как мы уже говорили, Тибо внезапно сделался превосходным наездником.

Но под этим, казалось бы, привычным грузом, ноги у коня подогнулись.

Тибо пришпорил его, чтобы сдвинуть с места, но конь, попытавшись рвануться вперед, едва смог поднять передние ноги, снова жалобно заржал и упал на бок.

Тибо быстро высвободился — это было нетрудно, потому что конь пытался подняться, — и встал на ноги.

Он понял, что граф, чтобы не дать ему скрыться, перерезал или велел перерезать сухожилия его коню.

— Черт возьми! — сказал Тибо. — Если мы с вами встретимся, господин граф де Мон-Гобер, клянусь перерезать вам сухожилия, как вы поступили с этим несчастным животным.

И Тибо выбежал из хижины.

Он узнал дорогу, по которой пришел: она вела к пролому.

Он быстро добрался до отверстия в стене, влез по камням и спрыгнул за ограду.

И здесь он увидел человека, неподвижно стоявшего со шпагой в руке.

Этот человек (Тибо узнал в нем графа де Мон-Гобера) преградил ему путь.

Граф де Мон-Гобер считал, что перед ним Рауль де Вопарфон.

— За шпагу, барон! — сказал граф. Объяснения были излишни.

Впрочем, Тибо, у которого из зубов и когтей вырвали добычу, был разгневан не меньше самого графа. Он вытащил не шпагу, а свой охотничий нож. Они скрестили клинки.

Тибо умел обращаться с палкой, но понятия не имел об искусстве фехтования.

Он очень удивился, взяв, как ему показалось, непроизвольно, оружие и став в оборонительную позицию по всем правилам.

Граф нанес ему подряд два или три удара, которые Тибо отразил с удивительной ловкостью.

— Да, в самом деле, — сквозь зубы пробормотал граф, — мне говорили, что на последнем состязании вы задели Сен-Жоржа.

Тибо не знал, кто такой Сен-Жорж, но он чувствовал такую твердость и гибкость руки, что мог, кажется, поразить самого дьявола.

До сих пор он только защищался; но вдруг, после одного-двух неудачных нападений графа, Тибо сделал выпад и пронзил графу плечо.

Выронив шпагу, граф согнулся влево и упал на колено с криком:

— Лесток, ко мне!

Тибо надо было вложить оружие в ножны и бежать.

К несчастью, он вспомнил, что поклялся, встретившись с графом, перерезать ему сухожилия, как тот поступил с конем.

Просунув лезвие под согнутое колено графа, Тибо потянул его на себя.

Граф вскрикнул.

Но, поднимаясь, Тибо почувствовал резкую боль между лопатками, затем ледяной холод в груди.

Наконец, он увидел, как из его груди, над правым соском, вышло острие ножа.

Затем все заволокло кровавое облако.

Лесток, которого граф, падая, позвал на помощь, воспользовался минутой, пока Тибо выпрямлялся, и воткнул ему между лопаток свой охотничий нож.

XVIII. СМЕРТЬ И ВОСКРЕСЕНИЕ

Утренний холод вернул Тибо к жизни.

Он попробовал приподняться, но сильная боль пригвоздила его к земле.

Тибо лежал на спине, он ничего не помнил, а видеть мог лишь низкое серое небо над головой.

С усилием повернувшись на бок, он приподнялся на локте и огляделся.

Вид окружавших его предметов вернул ему память о происшедших событиях: он узнал пролом в стене парка, вспомнил свое любовное свидание с графиней и жестокую дуэль с графом.

В трех шагах от себя он увидел на земле пятно крови.

Но графа не было.

Несомненно, Лесток, пригвоздивший его, Тибо, к земле ударом ножа, помог своему господину вернуться домой.

Тибо же они оставили здесь одного умереть как собака.

У башмачника уже на языке были пожелания всех несчастий, какие только можно придумать для злейшего врага.

Но с тех пор, как Тибо перестал быть Тибо, и на все то время, пока ему предстояло оставаться бароном Раулем, он утратил всю свою волшебную силу.

Оставалось дождаться девяти часов вечера; но доживет ли он до этого часа?

Он испытывал сильнейшее беспокойство. Если он умрет раньше девяти часов, кого же из них не станет: его, Тибо, или барона Рауля? Могло случиться и то и другое.

Но больше всего Тибо злило то, что эта беда приключилась с ним снова по его же собственной вине.

Он помнил, что, перед тем как пожелать сделаться на двадцать четыре часа бароном, он произнес эти или похожие слова: «Я от души посмеялся бы, Рауль, если бы граф де Мон-Гобер застал тебя у своей жены; это прошло бы не так, как вчера у бальи Маглуара, и вам пришлось бы обменяться ударами шпаг».

Как видите, первое пожелание Тибо исполнилось с не меньшей точностью, чем второе; в самом деле, удары были и даны и получены.

Ценой немыслимых усилий, испытав при этом жесточайшую боль, Тибо удалось встать на одно колено.

В этом положении он смог увидеть идущих оврагом людей; они направлялись на рынок в Виллер-Котре.

Он хотел позвать их, но захлебнулся кровью.

Подняв шляпу на острие охотничьего ножа, он стал подавать знаки, как делают потерпевшие кораблекрушение.

Но силы оставили его, и он без чувств упал на землю.

Через некоторое время он опять пришел в сознание.

Ему показалось, что его качает словно на корабле.

Он открыл глаза.

Крестьяне, которые шли на рынок, его заметили; они не знали, кто он такой, но сжалились над красивым молодым человеком, истекавшим кровью, сделали из веток носилки и теперь несли его в Виллер-Котре.

Но, когда они дошли до Пюизе, раненый почувствовал, что не выдержит дороги.

Он попросил оставить его в любом крестьянском доме и прислать врача.

Носильщики оставили его в доме кюре.

Тибо достал из кошелька Рауля два золотых и отдал их крестьянам в благодарность за то, что они уже сделали для него, и за то, что им еще предстояло сделать.

Самого кюре дома не было: он служил мессу. Вернувшись домой и увидев раненого, он вскрикнул от ужаса.

Будь Тибо в самом деле Раулем, он не смог бы выбрать лучшего лазарета: кюре был когда-то викарием в Вопарфоне и ему было поручено обучение маленького Рауля.

Как все сельские священники, он был немного знаком — или считал себя знакомым — с медициной.

Он осмотрел рану своего бывшего воспитанника.

Лезвие, войдя под лопатку, пронзило правое легкое и вышло спереди между вторым и третьим ребрами.

Кюре отдавал себе отчет в том, насколько рана опасна.

Но до прихода врача он ничего не сказал.

Доктор, осмотрев рану, жалостливо покачал головой.

— Вы не пустите ему кровь? — спросил священник.

— Зачем? Это еще могло помочь в первые минуты после того, как он получил рану, но теперь опасно давать крови какое бы то ни было движение.

— Вы думаете, его можно спасти? — спросил кюре, подумав, что, чем меньше может сделать врач, тем больше остается на долю священника.

— Если все будет идти так, как обычно бывает в подобных случаях, — понизив голос, сказал врач, — больной не доживет и до завтра.

— По-вашему, он обречен?

— Врач никогда не выносит приговора, а если это и случается — за природой всегда остается право на помилование. Может образоваться кровяной сгусток — и кровотечение остановится; кашель может этот сгусток разбить — и больной умрет от потери крови.

— Значит, вы считаете, что я должен готовить бедного мальчика к смерти?

— Я думаю, — пожав плечами, ответил врач, — что лучше всего вам оставить его в покое: сейчас он без сознания и вас не услышит, а позже он начнет бредить и вас не поймет.

Доктор ошибался.

Раненый, хоть и был в беспамятстве, слышал этот разговор, оставлявший больше надежды на спасение его души, чем на выздоровление тела.

Сколько всего говорят при больном, считая, что он ничего не слышит, а он не пропускает ни единого слова!

Кроме того, возможно, слух больного обострился оттого, что в теле Рауля бодрствовал дух Тибо.