Сёгун - Клавелл Джеймс (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Сьюзен было четырнадцать лет: это была милая, старающаяся угодить девушка, ученица-куртизанка. Уже два года Кику отвечала за ее подготовку.
Кику с трудом отвела глаза от чистого белого риса, который она так любила, и подавила свой голод.
«Ты ела до прихода сюда и поешь позже, напомнила она себе. – Да, но даже тогда было слишком мало».
– Госпожа должна иметь умеренный аппетит, очень умеренный аппетит, – говорила обычно ее учительница. – Гости едят и пьют – чем больше, тем лучше. Госпожа так не делает и, конечно, никогда не делает этого с гостями. Как госпожа может говорить или развлекать гостей, играть на сямисене или танцевать, если у нее набит рот? Ты поешь позднее, будь терпелива. Сконцентрируйся на своем госте.
Следя за Сьюзен, критически оценивая ее искусство, она рассказывала Оми истории, которые заставили его смеяться и забыть про все на свете. Юная девушка стала на колени сбоку Оми, расставила маленькие мисочки и палочки для еды на лаковом подносе в том порядке, как ее учили. Потом она взяла пустую бутылку из-под саке, попробовала налить, чтобы убедиться, что она пустая, – считалось дурным тоном встряхивать бутылку – потом встала с подносом, бесшумно подошла к двери из седзи, стала на колени, поставила поднос, открыла седзи, встала, прошла через дверь, опять стала на колени, подняла поднос и перенесла через порог, так же бесшумно положила его и совсем закрыла за собой дверь.
– Мне, правда, скоро придется искать другую служанку, – сказала Кику, не очень расстроившись. «Этот цвет ей идет, – подумала она. – Надо послать в Эдо еще за шелком. Что за стыд думать, что это дорого! Неважно, при тех деньгах, которые заплатят Дзеко-сан за прошлую ночь и за сегодняшнюю, моей доли будет более чем достаточно, чтобы купить маленькой Сьюзен двадцать кимоно. Она такой приятный ребенок и действительно очень грациозная».
– Она создает столько шума на всю комнату – извини.
– Я не заметил ее, только тебя, – сказал Оми, допивая вино. Кику обмахивалась своим веером, улыбка осветила ее лицо.
– Вы делаете мне приятно, Оми-сан. И позволяете чувствовать себя любимой.
Сьюзен быстро принесла саке. И зеленый чай. Ее хозяйка налила Оми вина и передала ему. Девушка беззвучно наполнила чашки. Она не пролила ни капли и подумала, что звук, который издает жидкость, льющаяся в чашку, напоминает тихий звонок, после чего вздохнула задумчиво, но с огромным облегчением, опустилась на пятки и стала ждать.
Кику рассказала занимательную историю, которую она слышала от одной из подруг в Мисима, и Оми рассмеялся. Рассказывая, она взяла один из маленьких апельсинов и с помощью своих длинных ногтей раскрыла его, как цветок-дольки апельсина напоминали лепестки.
– Вам нравится апельсин, Оми-сан?
Первым порывом Оми было сказать: «Я не могу разрушить такую красоту». «Но это было бы неуместно, – подумал он, пораженный ее артистизмом. – Как мне похвалить ее и ее безымянного учителя? Как могу я вернуть счастье, которое она дала мне, позволив следить, как ее пальцы создавали нечто столь прекрасное, сколь и эфемерное?»
Он подержал цветок в руках, потом быстро отделил четыре дольки и съел их с наслаждением. Остался новый цветок. Он удалил еще четыре дольки, получилась третья цветочная композиция. Тогда он взял одну дольку и отодвинул вторую, так что оставшиеся три превратились в еще один цветок.
После этого он взял две дольки и заменил оставшиеся в сердцевине апельсина, в центре со своей стороны, словно полумесяц в солнце.
Одну он очень медленно съел. Затем он положил еще одну дольку на ладонь и предложил ей.
– Это должна съесть ты, потому что это предпоследняя. Это мой подарок тебе.
Сьюзен дышала с трудом. Для кого же была последняя?
Кику взяла дольку и съела. Это было самое вкусное из того, что она когда-либо пробовала.
– Это последняя, – сказал Оми, с серьезным видом кладя ее на ладонь правой руки, – это мой подарок богам, кто бы они и где бы они ни были. Я никогда не съем этой дольки, – разве что из твоих рук.
– Это слишком, Оми-сама, – сказала Кику. – Я освобождаю вас от вашего обета! Это было сказано под влиянием ками, который живет во всех бутылках с саке.
– Я отказываюсь освободиться от обета. Они были очень счастливы вместе.
– Сьюзен, – сказала она, – теперь оставь нас. И пожалуйста, пожалуйста, дитя, сделай это грациозно.
– Да, госпожа. – Молодая девушка вошла в соседнюю комнату и проверила, чтобы футоны были удобны, любовные инструменты и бусы для удовольствий были под рукой и цветы в полном порядке. Незаметная складка на и без того уже гладком одеяле была разглажена. После этого, удовлетворенная, Сьюзен села, вздохнула с облегчением, обмахнула жар с лица своим сиреневым веером и, довольная, стала ждать.
В соседней комнате, которая была самой приятной из всех комнат чайного домика, потому что только она одна имела собственный выход в сад, Кику взяла сямисен с длинной ручкой. Это был трехструнный, похожий на гитару инструмент, и первая парящая нота заполнила комнату. Потом она начала петь. Сначала мягко, потом возбуждающе, снова мягко, потом более громко и, сладко вздыхая, она пела о взаимной и неразделенной любви, о счастье и печали.
– Госпожа? – Шепот не разбудил бы самого чутко спавшего, но Сьюзен знала, что ее хозяйка предпочитает не спать после Облаков и Дождя, как бы они ни были сильны. Она предпочитает отдыхать в спокойной полудреме.
– Да, Сью-чан? – спокойно прошептала Кику, используя «чан», как говорят с любимым ребенком.
– Вернулась жена Оми-сана. Ее паланкин только что пронесли по дорожке к его дому.
Кику взглянула на Оми. Его шея удобно покоилась на обитой войлоком деревянной подушке, руки переплетены. Его тело было сильным и чистым, кожа твердой и золотистой, местами блестящей. Она нежно приласкала его, достаточно, чтобы он почувствовал это сквозь сон, но недостаточно, чтобы разбудить его. Потом она выскользнула из-под стеганого одеяла, собирая свои раскиданные вокруг кимоно.
Кику потребовалось немного времени, чтобы обновить макияж, пока Сьюзен причесывала и укладывала ей волосы в стиле Шимода. После этого хозяйка и служанка бесшумно прошли по коридору, вышли на веранду и через сад на площадь. Лодки, как светлячки, курсировали от корабля чужеземцев к пристани, где еще оставалось семь пушек. Все еще была глубокая ночь, до рассвета было далеко.
Две женщины проскользнули вдоль узкой аллеи между скоплением домов и начали подниматься по тропинке.
Покрытые пятнами пота и усталые носильщики стояли вокруг паланкина на вершине холма у дома Оми. Кику не постучала в садовую дверь. В доме горели свечи и слуги бегали туда и сюда. Она сделала знак Сьюзен, и та сразу же подошла к веранде около передней двери и постучала. Через мгновение дверь открылась.
Кровать матери Оми еще не была разобрана. Она сидела, неподвижно прямая, около маленького алькова. Окно было открыто в сад. Мидори, жена Оми, сидела напротив нее.
Кику стала на колени. Неужели всего лишь вчера она была здесь, напуганная Ночью Стонов? Она поклонилась сначала матери Оми, потом его жене, чувствуя напряжение между этими двумя женщинами, и спросила себя, почему неизбежно такое недоброжелательство между свекровью и невесткой. Разве невестка в свое время не станет свекровью? Почему она потом всегда обращается со своей невесткой так зло и делает ее жизнь несчастной и почему эта девочка потом делает то же самое?
– Я сожалею, что беспокою вас, госпожа-сан.
– Милости просим. Кику-сан, – ответила старуха. – Ничего не случилось, я надеюсь?
– О нет, я просто не знала, хотите вы или нет, чтобы я разбудила вашего сына, – сказала она, уже зная ответ. – Я думала, лучше спросить вас, как вы, Мидори-сан, – она повернулась, улыбнулась и слегка поклонилась Мидори, которая ей очень нравилась, – как вы добрались?
Старуха сказала:
– Вы очень добры. Кику-сан, и очень предусмотрительны. Нет, оставьте его в покое.
