Соколы огня и льда (ЛП) - Мейтленд Карен (версия книг .TXT) 📗
Внезапно, этот дикий и заброшенный уголок мира показался мне не таким уж плохим. В конце концов, может мне и не понадобится убивать эту девушку. Нужно только постараться сделать так, чтобы она не вернулась на корабль. Если отстанет — будет уже неважно, жива она или нет. Где-то за лесом обязательно должен быть город, или деревня. Ей может понадобиться дня два-три, чтобы дойти туда, чем больше, тем лучше, и тогда у неё не будет шанса догнать наш корабль или найти другой. А когда я вернусь без неё — скажу священникам, что она мертва, и будет невозможно доказать, что это не так.
Она больше никогда не покажется в Португалии, если, конечно, у неё есть хоть немного ума. Кто в здравом уме возвращается в волчье логово после того, как из него спасся. Ну, а если она умрёт здесь от голода, это уже не моя вина. Я дам ей возможность выжить. Моя совесть будет чиста.
Вынашивание птицы — когда сокольничий всю ночь сидит со свежепойманным соколом, не давая ему спать, чтобы выдрессировать.
Мы столпились в единственной комнате крошечного домика, если, конечно, это место хоть когда-то было домом. Но если и так — с тех пор, должно быть прошло много лет. Лишь сгнившие остатки стола в углу, да линялое красное, грубо размалёванное распятие над дверью указывали, что когда-то здесь обитали люди.
Пол покрывал песок, а у стен нанесло маленькие песчаные сугробы. Плитки деревянной черепицы на крыше потрескались, а с единственного окна давно отвалились ставни.
Но каменные стены дома до сих пор служили убежищем — по крайней мере, так явно считало какое-то стадо коз, поскольку весь пол был усыпан помётом, а между камнями стен торчали застрявшие клочья шерсти.
Несколько минут никто из нас не знал, что делать. Мы молча стояли, прижимая к себе узлы и оглядываясь, как будто надеялись, что сейчас придёт хозяин гостиницы, начнёт хлопотать и показывать нам наши комнаты.
Витор опустил свой свёрток у стены, взглянул на меня, потом обвёл взглядом остальных пассажиров.
— Нам следует быстро собирать сухие дрова и хворост на растопку, как можно больше, чтобы хватило на несколько дней. И сложить здесь, пока не начался шторм. Мы должны разделиться и подобрать всё, что сможем, особенно толстые сухие ветки деревьев, они дольше горят.
— Надеюсь, сеньор Витор, вы не ожидаете, что я пойду собирать дрова, — с возмущением произнесла донья Флавия. — Я не крестьянка.
— Разумеется, я не имел в виду вас, донья Флавия. Думаю, вам лучше остаться здесь, и, возможно, собрать козий помёт и очистить пол. Катышки выглядят сухими и будут гореть...
— Я! Собирать козий помёт! — возмущённый вопль доньи Флавии услышали, должно быть, даже на борту корабля. — В жизни не слышала ничего более нелепого. Хотя, чего и ждать от человека, который шутки ради готов отдать всех нас на съедение морским чудищам!
— Уверяю вас, морские монахи не едят... — начал Витор, но его тут же перебил Маркос.
— Как врач, донья Флавия, я настаиваю, чтобы после тяжёлого испытания, которое вам пришлось вынести по дороге сюда, вы ни в коем случае не напрягались, но просто отдыхали, насколько это здесь возможно.
Донья Флавия просияла после его слов.
— Какое благословение найти кого-то, понимающего всю слабость моего телосложения. Сеньор Маркос, я настаиваю, чтобы вы остались здесь, на случай, если я потеряю сознание. Кроме того, если я буду одна, сюда могут ворваться пираты или французы, и напасть на меня. Я наслышана об этих французах, сеньор. У них ненасытный аппетит на женщин.
На лице бедного врача отразилась паника, но не думаю, что из-за французов или пиратов.
— Я уверен, донья Флавия, — поспешил ответить он, — что мальчик останется здесь и составит вам компанию. Он крепкий парнишка, и отлично присмотрит за вами. А заодно поможет — соберёт с пола помёт и сложит в кучу для растопки.
— Конечно поможет, — ответил отец, бросив тревожный взгляд на недовольно хмурящегося толстяка-сына. Казалось, он глубоко сомневался, годится ли мальчик даже для этой простой работы.
Фаусто подхватил два бочонка для воды и подкрался ко мне, бормоча:
— Не желаете ли составить мне компанию в поиске воды, донья Изабела, пока остальные собирают дрова?
Но хоть он и говорил тихо, должно быть, Витор наблюдал за ним, поскольку тут же яростно на него набросился.
— Вы что, не понимаете? Изабеле нельзя таскать полные бочки с водой. Как можно заставлять такую хрупкую женщину нести такую тяжесть?
— Я вполне могу... — попыталась протестовать я, но никто из мужчин меня не слушал.
— Изабела может помогать мне собирать дрова, — сказал Витор.
— А по-вашему, таскать поленья — это работа полегче? — парировал Фаусто.
— Идиот, я не намерен позволять ей таскать поленья, только хворост и веточки для растопки.
Я в сердцах развернулась и вышла из дома. Кто дал им право обсуждать, что я могу делать, а что нет, словно я ребёнок? Нести связку дров или маленький бочонок воды, который вряд ли тяжелее ведра, задача примерно одинаковая. Чем, по их мнению, я занималась всю жизнь? Рассиживалась, пока меня обслуживали лакеи?
В таком настроении я шагала в сторону леса, и опомнилась лишь когда, сама не знаю как, оказалась в глубине, среди деревьев. Ветер ломал стволы, выл в ветвях над моей головой, деревья скрипели и гнулись, а мелкие ветки разлетались как камешки из рогатки. Если так пойдёт дальше, то наутро тут будет полно дров.
Теперь я твёрдо решила не собирать хворост. Я вернусь с хорошими крепкими ветками, даже если придётся искать всю ночь.
Но в небе уже собирались чёрные тучи, и под куполом деревьев становилось темнее. В тусклом свете даже деревья, трава и листья казались серыми. Все поваленные стволы, пролежавшие всё лето и достаточно сухие для костра, слились в один цвет с ковром из опавших листьев, так что уже не различить даже вблизи. Я убеждала себя, что пройду ещё несколько шагов и найду что искала — как всегда, собирая что-то, и уходила на несколько ярдов дальше, и дальше.
Внезапно, протиснувшись между кустами, я увидела небольшую поляну. Неровную землю покрывали ряды продолговатых бугров и впадин, напоминающие волны. Может быть, это старые поваленные стволы деревьев, лежавшие здесь годами и покрытые перегноем.
В угасающем свете я увидела несколько веток, торчавших из земли под странными углами. Хотя это точно не брёвна, но всё-таки толще, чем хворост. Я пошла к ним между буграми, но подойдя ближе, увидела, что это совсем не ветки, точнее, когда-то были, но кто-то связал из них три креста, стоящие криво, как пьяные. Когда-то крестов было больше — обломки других, разбросанные вокруг, наполовину укрывала листва.
И только когда я увидела, что это, я поняла, где они стоят. Эти холмики — вовсе не гнилые стволы упавших деревьев, это могилы. Шесть длинных, а между ними две покороче, может быть даже три, но такие маленькие, что трудно сказать наверняка. Под теми, меньшими, должно быть, покоятся дети?
Как же они оказались здесь, вдали от церкви или могильного склепа? Возможно, здесь похоронены люди, что жили когда-то в том заброшенном доме. Но что за напасть их скосила? И кто схоронил их здесь, кто так поспешно сделал кресты над местом упокоения?
Из чистого любопытства я опустилась на колени и принялась рассматривать один из крестов — может, там нацарапано имя или дата. Но там ничего не было. Эти люди похоронены безымянными.
Потом я заметила что-то бледное, наполовину скрытое гниющей листвой. Светлое пятно резко выделялось в тусклом свете приближающегося шторма. Не раздумывая, я начала разгребать засохшие листья, и схватила находку прежде, чем разобрала, что это. Я всмотрелась — и похолодела от ужаса. Меня испугал не вид железного кольца, лежащего на моей ладони, а то, что было внутри кольца. Белая кость, палец, на котором ещё висели обрывки похожей на пергамент кожи.
Сквозь вой ветра я услышала позади протяжный яростный крик, и сейчас же затрещали ветки, словно что-то быстро приближалось ко мне. Я вскочила на ноги и обернулась.
