Карнавал обреченных - Бирюк Людмила Д. (книги полностью TXT) 📗
У адъютанта от удивления отнялся язык.
В шкатулке на розовом бархате лежала пара атласных младенческих туфелек. На каждой была трогательная дырочка от большого пальчика.
Глава 6
Храм святого Сампсония
27 ноября члены Государственного совета, министры, сенаторы, а также гвардейские полки присягнули новому российскому императору – Константину Павловичу Романову. Вместе с ними присягнул и Николай. Он смутно помнил этот день. Церковь, аналой, Евангелие, густой запах ладана и кипариса… и собственный, показавшийся незнакомым голос, машинально повторявший за митрополитом слова присяги. Но, поцеловав крест, он неожиданно почувствовал странное облегчение, словно нож хирурга наконец отсек ему мучительно болевший орган. Выйдя из церкви, он направился к карете, но был окружен сановниками и генералами. Кто-то поздравлял, а кто-то отводил глаза. Милорадович в умилении обнял его, прижав к сердцу так, словно хотел задушить:
– Ваш благородный поступок, ваше высочество, останется в истории Отечества!
В России еще царил траур, но жизнь уже входила в привычную колею. Государственные учреждения и присутственные места были украшены портретами Константина. В лавках продавались миниатюры с его изображением, и дамы носили их на груди вместо медальонов. На бланках подорожных и официальных документов стояло имя Константина, монетный двор стал чеканить первые монеты с курносым профилем нового монарха.
Вслед за гвардией присягу стали принимать армейские полки, и уже все, до последнего солдата, знали, что в России появился новый император. Единственным, кто ничего не хотел об этом знать, был сам Константин. Получив известие о кончине Александра, он честно отстоял в православной церкви заупокойный молебен, а потом, как ни в чем не бывало, продолжал беззаботно проводить время с пани Грудзинской. Никакие земные блага не могли заставить его поменять благополучную Польшу на дикую Россию. Даже корона.
Каждый день, загоняя лошадей, курьеры привозили ему письма из Петербурга. Он читал их через одно. Особенно его раздражало обращение «ваше величество» и настоятельные напоминания о том, что все с нетерпением ждут его возвращения в русскую столицу.
«Хотя бы из приличия спросили, хочу ли я царствовать?» – с досадой думал Константин.
Он тянул время, сколько мог. В самом слове «отречение» ему, боевому генералу, прошедшему всю войну, слышалось что-то недостойное. Но когда младший брат Михаил привез очередное письмо от Милорадовича, слезно заклинавшего его принять престол, Константин Павлович решил, что нужно, наконец, положить всему этому предел.
Как и многие старые вояки, Константин не любил заниматься писаниной. Но тут случай был особый, и он, скрепя сердце, взялся за перо.
Перебравшись по деревянному мосту на правый берег Невы, Володя оказался на Выборгской стороне. Это была глухая окраина. Ни одной приличной улицы, кроме, пожалуй, главной магистрали – Сампсониевского проспекта, получившего название от одноименной церкви, построенной Петром Великим в честь победы под Полтавой. Разгром шведской армии свершился в день святого Сампсония – 27 июня 1709 года.
Возле церкви Володя задержался, чтобы перекреститься. Каменный храм величаво возвышался над маленькими домишками. В глубине двора, за оградой, виднелись монастырские пристройки. Тишина, покой и умиротворение наполнили душу юного князя. На минуту он даже забыл, зачем приехал. Но гулкий удар колокола привел его в чувство. Володя вздохнул и, с трудом вернувшись в реальность, снова сел в экипаж и направился к дому актрисы.
Как он и предполагал, молоденькая горничная, открывшая ему дверь, стала уверять, что хозяйки нет и не будет долго.
– Ваша милость, – жалобно пролепетала девушка, – мне и так уж попало из-за вас. А коли еще раз пущу, то госпожа…
– Значит, она все-таки дома?
Горничная совсем смутилась.
– Простите, ваша милость, будьте милосердны. Никого не велено пускать…
Но тут откуда-то сверху раздался грохот. Напольная ваза с цветами, украшавшая лестничную площадку, опрокинулась. Володя поднял глаза и увидел полуодетую Сандру с бокалом в дрожащей руке.
По дороге в Петербург Репнин заехал в свое родовое гнездо – деревню Захарово. Дворня и земельные крестьяне встретили его плачем и причитаниями. Он долго не мог понять, что случилось, пока Захарка, упав на колени, не поведал барину о непоправимой беде. Смерть герра Гауза потрясла Репнина. Он молча вошел в библиотеку и оглядел книжные стеллажи, портрет матери на стене, сломанную стремянку, письменный стол, за которым раньше всегда работал управляющий… Егорка не знал имен двух офицеров, похитивших шкатулку, но сумел описать внешность одного из них.
– Худой… Глаза желтые. Лицо словно топором вырублено, – пояснил он, заикаясь от страха.
Князь кивнул, сразу поняв, что речь идет о Бакланове.
– А второй?
– Рука у него была перевязана. А лица не запомнил, ваше сиятельство… Уж не обессудьте.
– Ладно, ступай.
На кладбище Репнин долго стоял возле могилы немца, невольно думая о том, что злополучная шкатулка Александра Павловича вряд ли стоила жизни этого честного, умного, смелого человека.
Князю пришлось на неделю задержаться в имении, чтобы привести в порядок дела. Всё валилось из рук. Образ герра Гауза незримо витал рядом с ним. В конце концов, он вызвал старосту, мужика грамотного и хозяйственного, и, передав ему управление поместьем, выехал в Петербург.
Казалось, дурные вести гнались за ним по пятам. На первой же почтовой станции он узнал о том, что император Александр Павлович скоропостижно почил в бозе.
– Почил? – удивленно переспросил князь станционного смотрителя. – То есть вы хотите сказать, что государь скончался?
– Упаси Бог мне этого хотеть, ваша светлость, – испугался смотритель и почтительно протянул ему слегка помятый листок «Петербургского вестника» с траурной каймой. – Вот, взгляните сами. Заболел государь наш батюшка да и помер.
Репнин пробежал глазами скорбное сообщение. Государь скончался от простуды на руках безутешной императрицы…
«Насчет простуды – вранье», – думал Репнин, читая.
В глубине души он смутно предчувствовал, что после его отъезда в Таганроге должно случиться что-то недоброе. Почему Александр Павлович, который всегда нуждался в помощи своего преданного адъютанта, вдруг решительно удалил его от себя? Только по одной причине: он задумал покончить с собой. Скорей всего, государь отравил себя ядом. Но, может быть, Дибич прав? Кто на самом деле умер? Император или его двойник?
А может быть… это было не самоубийство, а убийство?
– Жаль государя, – осмелев, продолжал болтать смотритель. – Вы не поверите, ваше сиятельство, но ровно десять лет назад по пути в Москву он остановился именно здесь, на этой самой станции! Вон, извольте взглянуть, в рамочке – золотой империал, лично мне пожалованный его императорским величеством… Большой любитель путешествий был покойник император, царствие ему небесное. Эх… Неисповедимы пути Господни! Всю жизнь провел в дороге, а умер в Таганроге…
Вернувшись в столицу, Репнин, не заезжая домой, посетил Александро-Невскую лавру, где его принял митрополит Серафим. Священнослужитель был учтив, но немногословен, только скорбно вздыхал и без конца перечислял многочисленные заслуги и добродетели покойного императора. Устав от дипломатичных намеков и недомолвок, князь напрямую спросил его, не кажется ли ему странным, что человек цветущего возраста, который, к тому же, никогда не жаловался на свое здоровье, вдруг скоропостижно скончался без всякой видимой на то причины?
Глаза владыки Серафима затуманились.
– Такова воля Создателя нашего. Бог забирает лучших… – помолчав, он слегка прищурился и добавил не без иронии: – Сей вопрос надобно задать вам, князь! Не вы ли сами сопровождали его величество в Таганрог?
